«(У них) необычайно сильный домашний скот, с хвостами, такими же волосатыми, как у лошадей, и с косматыми животами и спинами; ноги у них короче, чем у других животных этого вида, но в целом они намного сильнее. Они с легкостью тянут огромные жилища моалов (монголов); у них длинные, изящно закрученные рога, настолько острые, что приходится постоянно отпиливать концы. Корова не позволяет ее доить, пока кто-нибудь не станет ей петь. У коров бычий норов, и если они увидят кого-нибудь в красном наряде, то сразу нападают, испытывая страстное желание убить»{69}.

Но ни яки, ни коровы не могут сравниться пользой с верблюдами, занимающими второе место в приоритетах монголов. Верблюда вполне можно считать животным многоцелевого назначения: он способен работать в любых условиях и передвигаться по любой поверхности, в том числе и там, где будет испытывать трудности лошадь, в пустынях типа Гоби, Ордоса, Алашаня или Такла-Макана. Тем не менее, к верблюдам сложилось превратное, негативное отношение, особенно со стороны викторианских искателей приключений вроде сэра Ричарда Бёртона и Фреда Барнеби, заметившего пренебрежительно, что верблюд бежит передними ногами как свинья, а задними – как корова{70}. Люди, хорошо знающие этих животных, говорят, что они способны привязываться к человеку так же нежно и преданно, как собаки и лошади, инстинктивно видя в человеке защитника от хищников{71}. В Монголии распространен центральноазиатский двугорбый верблюд, или бактриан. Конечно, среди монголов, исстари помешанных на лошадях, бактриан не пользовался таким же пиететом, с каким относились бедуины к дромадеру, хотя и он, возможно, произошел из Монголии. Не вызывает сомнений одно – то, что бактриан отличается более покладистым и добродушным характером, чем его одногорбый собрат. Поскольку ему приходится конкурировать с автомобилем, он уже не может претендовать на звание незаменимого «корабля пустыни», хотя неоспоримым фактом остается то, что единственное исследование о верблюдах в литературе осуществлено на монгольском языке{72}. Бесспорна и значительная роль бактриана в истории Азии. В Средние века он был повсеместным средством передвижения в Анатолии, Ираке, Иране, Афганистане, Индии, Монголии, Китае, позволив создать Великий шелковый путь{73}.

Бактриан обладал многими достоинствами. Его средняя продолжительность жизни составляла 20–40 лет. Он мог нести груз весом 320–370 фунтов и пройти тридцать дней без воды, если имелось достаточно подножного корма. Он мог пить воду солонее морской воды, хотя, когда она появлялась в большом количестве, мог одним залпом выпить пятьдесят семь литров. Он также был превосходным пловцом. Из верблюжьего молока можно было изготовить великолепный кумыс, а верблюжья шерсть служила главным компонентом в монгольском текстиле. Бактриан мог идти со скоростью 4 мили в час без груза и 2,5–3,5 мили в час с грузом и нести на себе 300 с плюсом фунтов, преодолевая тридцать миль в день{74}. Но у него были и недостатки, больше похожие на странности. Это животное передвигалось только днем, а во время военных кампаний иногда возникала необходимость совершать и ночные переходы. Бактрианы, пасясь, могли легко заблудиться и требовали к себе больше внимания, чем овцы или козы. Им надо было отводить для выпаса ежедневно по восемь часов. Они не любили оставаться одни в пустыне и, если оказывались в такой ситуации, то с большой вероятностью могли идти безостановочно, пока не падали замертво. Если они поскальзывались на льду зимой, то это означало неминуемую гибель, так как они не могли подняться. Даже от полезных навозных «лепешек», используемых в качестве топлива, исходил густой ядовитый дым, от которого слезились и туманились глаза погонщиков, сидевших у костра{75}.

Но животными, помогавшими монголам завоевывать степи, были все-таки лошади, эти воплощения кентавров степей, без которых, согласно поговорке, монгол чувствовал бы себя «как птица без крыла». Степной конь был аналогичен дикой лошади Пржевальского{76}. Лошади были одомашнены в степях еще в 3200-х годах до нашей эры, но ранние цивилизации использовали их в боевых колесницах, а не в кавалерии. Возможно, впервые обученный как военная скаковая лошадь монголами в период между V и III столетиями до нашей эры (а в западных степях – скифами не ранее I века нашей эры), конь стал еще более грозным орудием войны после изобретения стремян в V веке нашей эры{77}. Двенадцать-четырнадцать ладоней ростом[10], грубого сложения, с большой головой и прямой шеей, косматая, толстоногая и тяжеловесная, более короткая, массивная и сильная, чем боевой росинант средневековой Западной Европы, монгольская лошадь обладала невероятной выносливостью и могла проскакать галопом шесть миль без остановки. Хотя по западным меркам это животное относится к категории пони, зоологи предоставили монгольской породе статус подлинной лошади. Она с легкостью переносит температуры от 30 градусов по Цельсию летом до 40 градусов мороза по Цельсию зимой. Для монгольской лошади с ее короткими ногами идти шагом – слишком медленное и долгое занятие, легкий галоп – утомителен, поэтому для нее более привычна и естественна – рысь{78}. Аллюр ее нескладен и доставляет неудобства для новичка. Но она обладает бесценным даром пробиваться копытами через снег к траве и лишайникам и питаться листьями деревьев; ее не надо кормить бобами, овсом и иным фуражом. Подобно многим другим азиатским породам, монгольская лошадь может обойтись подножными кормами на пастбищах, чем в значительной мере и отличается от «обычных» коней, моментально теряющих силу, если их оставить в поле без дополнительного кормления. Именно всепогодность конницы и позволяла монголам побеждать врагов, поскольку они могли успешно вести боевые действия и зимой{79}. У каждого всадника имелось три ремонтные лошади, и он менял их через два часа, чтобы не загнать. В сочетании с мобильностью – монголы могли проскакать 600 миль за девять дней, конечно, меняя коней, – армия вооруженных номадов была практически несокрушима. И все же изумительно выносливые монгольские кони были бессильны перед капризами погоды. Особенно страшны были поздние снежные бураны, обрушивавшиеся весной на лошадей, ослабленных полуголодным зимним существованием{80}. Ограждая их от бед ненастья, монгол продлевал и свой век. Об исключительной роли лошади в жизни монголов можно судить хотя бы по тому, что она служила неким мерилом и семейного богатства, и оценки другой собственности. Согласно их расчетам, для хорошей жизни у человека должно быть пять лошадей, а это означало, что семья из пяти человек должна была содержать двадцать пять скакунов и от четырех до шести вьючных саврасок. Юрта, в которой обитали пять человек, имевших более десяти лошадей, считалась богатой. По ценности лошадь приравнивалась к пяти головам крупного рогатого скота, шести овцам или козам. Двугодок стоил полцены взрослой лошади, а годовалый жеребенок – четверть цены{81}. В табунах преобладали кобылы: они были послушнее и, кроме того, давали важный продукт – молоко для приготовления кумыса. Если недоставало обычной еды, то монголы вскрывали вены у лошади, пили кровь и зашивали рану. Для воспроизведения потомства отбирались самые здоровые и сильные жеребцы, в гареме каждого из которых насчитывалось 50–60 кобыл. Жеребец был полезен скотоводу еще и тем, что по ночам исполнял функции сторожа, удерживал кобыл в табуне, позволяя человеку полностью сосредоточиться на угрозе волков{82}.