— Не то слово, — кивнул Улин.

— Ладно, внимай. “Кондрат Филиппович, проснувшись спозаранку, тотчас метнулся к окну и вдохнул праздничный, благой дух, истекавший с бесконечного синего неба. Ни единого облака не бороздило “его” просторы. Предвкушая “мероприятие”, он наскоро согрел себе вчерашнюю кашу и вдруг вспомнил, что сегодня ему необходимо особо тщательно “почистить” зубы и умыться: как никак праздник поминовения усопших. Его ждал увлекательный поход на кладбище. Всем дружным коллективом — он сам, Вадим, Сидор Петрович и Галина Абрамовна — они поедут за город, чтобы “поклониться” могилам предков. Кондрат Филиппович, всей душою стремясь к сладкой каше, вошел в ванную и открыл кран с горячей водой. Все равно из него текла холодная. Повсюду — и на полу, и на полках, и даже в стиральной машине “Малютка”, повсюду у него стояли “и” лежали тюбики, банки, пузырьки и флаконы с шампунями, кремами, пастами и порошками! Такое уж у него было хобби, собирать в мусорных баках пустые яркие упаковки и наполнять их водой. Даже сливной бачок у Кондрата Филипповича был наполнен “солевым” раствором для купания. В ярком свете стоваттной лампочки “он” переливался багровым светом, в “нем” затейливо порхали кровавые искры. Кондрат Филиппович взял в правую руку свою старую протертую щетку, на которой почти не осталось ворсинок, а в левую — тюбик с пастой “Пепсодент” и сдавил его пальцами. Из горлышка полезла “какая-то” темно-серая шевелящаяся масса, а из нее торчали чьи-то шевелящиеся усики. “Что за гадость?” — брезгливо подумал Кондрат, суя щетку под текущую из крана воду. Но вода вдруг превратилась в точно такое же, несуразное нечто и “стала” наполнять раковину, не протекая сквозь дырку. Изо всех емкостей полезла та же самая масса, и наконец Кондрат Филиппович понял, что это тараканы, сцепившиеся друг с другом. Невыразимое чувство гадливости охватило его, он “дико” закричал и сорвал с ноги тапок. “Стой!” — прозвучал в его голове стройный глас тараканьего сообщества. Рука с тапком замерла на полпути между апогеем и перигеем.

— Что вам нужно?! Кто вы такие? — крикнул он с перекошенным от “гнева” лицом.

— Мы? Мы души безвинно убиенных тобой тараканов!.. Покайся, Кондрат, — звучал в его мозгу мощный хорал.

— “Нет”! — взвизгнул он, содрогнувшись. — Никогда вы этого не дождетесь! Будь моя воля, я растоптал “бы” всех тараканов на Земле! Ненавижу!

И так велика была его ненависть, что “призраки” насекомых почувствовали ее и отшатнулись в страхе.

— Ах, так! — тонко вскричал “какой-то” смелый призрак. — Дави его, братва!

Со стен, потолка и пола на Кондрата хлынула шевелящаяся масса, заползая ему в уши, рот, ноздри, глазницы и “задний” проход…”

— Ох, — выдохнул, содрогнувшись, Улин. Настолько велика была сила художественного слова, что темный, почти неосвещенный подвал показался ему наполненным гадкими усачами. Удивительно, как мастерски умел Передков голосом изобразить все свои ироничные кавычки. — Больше не надо, а то я точно сегодня не засну. Лучше так скажи, в чем сюжетная линия.

— Тут я пока в сомнениях, — сказал Передков, — потому что она мне не очень нравится. Может, еще все переделаю. В общем, они залезли ему внутрь, даром что призраки, и съели у него весь мозг. Да и остальные внутренности тоже, осталась только одна человеческая оболочка…

— Ну?..

— И стал он ходить по всяким рынкам и прочим людным местам и призывать людей жить в мире с божьими тварями, не убивать их ружьями, пушками, ножами, пистолетами, вилами, баграми, удочками, сетями и тапками. Тут у меня несколько страниц его вдохновенных речей.

— И они его послушались?

— Нет, конечно! Это было бы против принципов метареализма. Его забрали в психушку, и он продолжал свою проповедь добра уже там. И почти достиг успеха, как вдруг какой-то злой “доктор” вколол ему сверхдозу аминазина. Тараканьи призраки выбрались из тела героя — тот сдулся, как шарик — и влезли в этого врача… И так далее.

— Жутко, — признался Улин. — Мне бы нипочем такой материал не осилить.

— Да ладно! Как тебя все-таки зовут, а, Ник? — вдруг полюбопытствовал насмешливый Передков.

— Никандр, — буркнул Улин, увядая духом.

— Сочувствую… — участливо протянул Передков. — Ладно, мне работать надо, а я тут пиво распиваю! Заглядывай при случае, я в 613-м остановился.

Он бодро вскочил и широкими стремительными шагами ринулся к “выходу”. Аделаида, заметившая это, перегнулась через стойку и что-то выкрикнула, но, как назло, в этот момент из колонок грянул барабан, а плотник яростно скрипнул гвоздодером, и ее вопль пропал втуне.

Улин поставил перед собой початую бутылку с “ЛСД…”, вздохнул и раскрыл рукопись Печорского на середине. Пока других посетителей не было, он решил ознакомиться с творением талантливого автора.

“…Я вот думаю — а не послать ли мне в “Натуре” статью об эволюции, — сказал Влад, вяло развалившись на панцирной кровати и протирая спиной сальное пятно на обоях. — Или в “Природу”.

— И что же ты такого открыл? — лениво поинтересовался Вадик, лежавший на своей койке. Он потягивал из бутылки свое излюбленное пиво “Пикантное”.

— А про клопов.

— Ты бы лучше встал и подавил их, чем статьи писать.

— Да ты послушай, о чем речь-то! Я подумал: человек произошел от обезьяны, а клоп от кого? Ну?

— Клоп-то? Э-э… Да хрен его знает!

— То-то же! Клоп — это самое первое звено в эволюции! Он первичен, ты понимаешь?

— Ну и что? — Пиво у Вадика заканчивалось, и в его голосе появилось пока еще слабое раздражение.

— А то! Вот про это и статья. Ну, что скажешь?

— Иди-ка и постучи по ним молотком, вот что я скажу.

— Ни черта ты не понимаешь в биологии!

Влад нехотя достал из тумбочки молоток, рабочая поверхность которого была обильно покрыта засохшими кровавыми пятнами, и взобрался на спинку кровати. Под самым потолком, за краем облезлых обоев, у них в комнате обитали клопы, и каждый вечер Влад и Вадик по очереди лазили туда и простукивали весь периметр комнаты. За раз удавалось убить едва ли штук сорок, остальные, почуяв угрозу по вибрации стен, успевали спрятаться в каких-то недоступных для молотка щелях…”