– Ты помнишь, что я рассказывал тебе о глине?

– Что я должна ее слушать? – Чарити помнила, только сомневалась, что все поняла.

– А что это означает?

– Э-э… – Слова не находились.

Дедушка засмеялся, подхватил ее, как пушинку, и посадил на самый край канапе. А затем приподнял канапе и переставил ближе к колесу.

– Сначала посмотри, как я работаю. А потом твоя очередь.

Чарити была рада целыми днями на это смотреть. Однако сейчас ей не терпелось самой ощутить, как скользит в руках мокрый кусок глины.

– Я делаю одну вещицу. А потом ты сделаешь то же самое.

Дедушка работал над большим заказом. Он был мастером своего дела, а Чарити всего лишь девчонкой, сидящей рядом на канапе. Она согласно кивнула и отвела с лица непослушные пряди.

– Хорошо. А какую вещицу?

Он шмякнул солидный ком глины в центр круга. Круг вращался все быстрее и быстрее, дедушка водил по краю колеблющейся липкой массы, затем окунул руку в воду и начал давить на ком, пока тот не перестал колебаться и не превратился в ровную фигуру.

– Какую вещицу мы делаем, деда?

Он улыбнулся, и Чарити не сомневалась, что прямо у нее за спиной играют феи и эльфы – так сверкали его глаза.

– А это ты мне скажешь.

Чарити задумалась. Правильно ли она поняла дедушку? Он говорил, что нужно спросить у глины, чем она хочет стать. И вдруг ответ сам собой пришел в голову:

– Мы делаем прекрасную вазу!

Дедушка одобрительно кивнул и распалил ее еще больше. Ей ужасно захотелось создать собственную вещь.

– Убедила. Делаем вазу.

…Он снова окунает руки в чашу с водой и всматривается в глину. Теперь неровные края кома сгладились, и дедушка опускает большой палец прямо в центр. Получается углубление, и он опускает в него палец и другой руки. В ответ на ласку глина кротко повинуется и начинает приобретать форму. Со стороны кажется, что все просто, но только на первый взгляд. Как же это чудесно! Круг вращается, еще немного воды, еще несколько ласковых прикосновений, и через пару минут ваза предстает во всей своей красе. Дедушка берет острую лопаточку и наносит последний штрих – срезает вазу с круга и ставит на донышко. Изучает, держа на вытянутой руке…

– Хорошо, – произнес дедушка и осторожно отправил вазу на полку – сохнуть.

Теперь пришла очередь Чарити. Большими пальцами она сделала углубление в мягкой прохладной глине, потом горлышко и, наконец, выемку. Сердце колотилось, плечи начали болеть, но она старалась держать пальцы под нужным углом, чтобы копия дедушкиной вазы получилась точной. Вначале Чарити не знала, как наклоняться над кругом, но когда спина совсем разболелась, ей удалось подобрать нужную позу. Движения стали плавными, и идеально круглая ваза вырастала из центра круга как по волшебству. Чарити боялась дышать от волнения, чтобы не сломать ее тонкие стенки.

– Добавь воды, – подсказал дедушка.

Чарити вновь окунула руку в чашу и сбрызнула заготовку. Вода впитывалась мгновенно, словно торопилась помочь. Обе руки стали скользкими и мягкими, и ей показалось, что они составляют одно целое с глиной и вместе создают вазу. Когда Чарити закончила, у нее со лба стекал пот.

– Хочешь поставить личную метку, как я? Я покажу, как держать инструмент.

Чарити знала, что дедушка хочет сделать ей приятное, но она закончила вазу, и ваза была просто совершенна.

– А знаешь, пусть твоя ваза останется как есть. На счастье! – Острой лопаточкой он снял вазу с круга и поставил на полку.

Еще никогда Чарити так не гордилась собой. Ее ваза стояла рядом с дедушкиной!

Наши дни

Чарити открыла для себя, что жизнь полна важных мгновений – будто на сером фоне рассыпали яркие цветные конфетти. Каждое из мгновений было чудом. Порой они быстро ускользали, зато некоторые вспыхивали так ярко, что она не сомневалась – будущее подает ей необъяснимые, но явные знаки. Когда на следующий день после шторма Чарити нашла обшитый ярко-синей кожей саквояж с золотыми кистями, она увидела такую вспышку. Саквояж обнаружился в гончарной мастерской, где она ребенком наблюдала, как дедушка творит магию.

Чарити сметала паутину, распаковывала вещи, наводила порядок в доме. И не отвечала на звонки Эмили Радд, своей потенциальной подруги.

Насколько Чарити помнила, в тот день, когда она сделала свою первую вазу, что-то в ее мире изменилось. И это она оставила на десерт, после того как насытится. А она устроила себе просто пиршество. Ни в чем себе не отказывая, проигрывала в голове воспоминания, оживляла картинки двадцатилетней давности, каждую по много раз. И дом понемногу становился таким, каким она его помнила. Вот только в нем было тихо. Слишком тихо. Не хватало звуков – бабушкиных песен на кухне и низкого гудения дедушкиного гончарного круга.

Чарити жила здесь одна, и ее вещи заняли лишь часть стенного шкафа в большой спальне с балконом и видом на залив.

Свою посуду она оставила в коробке, на кухне ее было достаточно, как новой, так и старой. Например, металлические стаканчики. Когда-то они переливались всеми цветами радуги, а теперь темные пятна выдают их возраст. Кофейные чашки «Файер Кинг» и изысканный фарфоровый чайный сервиз были на месте, а деревянные салатницы и большое блюдо бабушка продала, когда закрылся ресторан. Зато к посуде из нержавейки, в которой бабушка предпочитала готовить, добавились кастрюли и чайники.

Чарити не отказалась бы унаследовать бабушкино умение управляться на кухне. Сама она готовила незамысловато и предпочитала простую пищу, а вот бабушка искусно смешивала ингредиенты. Да уж, не переняла она кулинарный талант Мэрилин! Ее привлекал дедушкин дар, и этого было больше, чем нужно для счастья. Пусть даже с дедом ей не сравниться.

В мастерской хранилось много глины и всегда стоял запах новых изделий, земли – и самой жизни. Чарити щелкнула выключателем, и в центре помещения, подобно древней реликвии, появились гончарный круг и скамья. Она вошла, чувствуя одновременно ностальгию и неожиданную клаустрофобию. Неужели мастерская всегда была такой маленькой? Единственное окошко смотрело на дом Барлоу. Чарити попыталась его открыть, но створку заклинило. Девушка села на скамью и осмотрелась. Две стены занимали деревянные полки, заляпанные высохшей глиной. На верхней обнаружилось несколько незаконченных работ – одни расписаны наполовину, другие потрескались. При виде их Чарити ощутила тоску по дедушке. Некоторые изделия вполне можно было восстановить, и она поиграла с идеей покрыть их глазурью и обжечь в специальной печи недалеко от веранды.

У противоположной стены стоял деревянный стол в пятнах глины, весь заваленный гончарными принадлежностями: губками, замшевыми салфетками, иглами, кронциркулями. Над столом висел шкафчик, наверное, с другим инструментом. Глядя на облупившуюся краску, Чарити удивилась, почему не видела этот шкафчик раньше. Она не помнила его. Совсем не помнила.

Любопытно. Она взялась за ручку и потянула. Дверца со скрипом открылась. Внутри было пусто, за исключением какого-то саквояжа с круглым дном, вроде бы замшевого. У Чарити задрожали руки. Вот оно, очередное важное мгновение.

Саквояж был завязан сверху золотым шнуром с кистями. Чарити осторожно взяла его двумя руками и поставила на стол. Ощупала шнур. Кисти все еще блестели, хотя саквояж наверняка много лет простоял в шкафчике. А замша была мягкой и совсем не обветшала, как следовало бы ожидать. Дорогая, такую носили короли или богатые люди, у которых и дети ходили в золоте.

Чарити медленно потянула за шнур; вот-вот она найдет в саквояже золото или оттуда во все стороны разлетятся феи… Увы, обшитый внутри темно-синим сатином саквояж был доверху полон… пылью? Или песком? Какая-то светло-коричневая субстанция. Чарити растерла ее между пальцами. На ощупь мягкая и холодная. Не сказать чтобы пыль, но тоньше песка. Палец наткнулся на что-то внутри саквояжа, и Чарити отдернула руку. Из ямки торчал уголок бумаги. Она подцепила его большим и указательным пальцами, извлекла листок и прочитала: