Он снял с гвоздя у двери стеганку, калоши взял в руки и, стараясь не скрипеть дверью, вышел из дома. Включил свет, надел стеганку. Достал из кармана папиросы и закурил.

Проснулся он из-за странного сна. Ему приснилась их корова. Будто бы сильно устав за день, он заснул. Проснулся на скрип двери и, увидев, кто входит, еле сдержался, чтобы не закричать от страха. В двери входила их стельная корова.

– Пошла! Мать твою!

Хамит хотел вскочить и выгнать корову, но она вдруг заговорила человеческим голосом:

– Не гони ты меня. Я ведь пришла к тебе с просьбой.

– Ты?.. – Хамит от удивления даже открыл рот.

– Извини, – сказала корова с таким видом, словно пришла для серьезного разговора. – Я не хотела тебя напугать. Но возникло неотложное дело. Нам необходимо поговорить.

Затем она достала две папиросы, одну протянула Хамиту, другую, взяв с полога печи спички, прикурила сама. И как будто всю жизнь курила, затянувшись, пустила дым в Хамита.

– Здесь поговорим или во дворе?

Хамит посмотрел на кровать, где спала жена. К счастью, она не проснулась. Повернулся к корове:

– Затуши папиросу, не видишь что ли?

– Тогда выйдем, поговорим. – Корова повернулась к двери, – Дома, наверное, нельзя курить.

– Тебе вообще нельзя курить, – сказал Хамит, указывая на ее живот. – Что хочешь лишиться теленка?

Корова громко засмеялась.

– Я как раз пришла поговорить об этом.

При выходе из дома Хамит споткнулся о порог, чуть не упал и, вздрогнув, проснулся. Открыл глаза, но в темноте ничего разобрать не мог и поэтому лежал, думая, во сне все это или наяву. Кроме тихого похрапывания детей и жены ничего не было слышно…

Он не знал, как истолковать этот сон. Хотя, что его толковать: в хлеву лежит его стельная корова. Надо выйти и посмотреть. Отел коровы для сельчанина – это святое дело. Ему приходилось холодной зимой просыпаться среди ночи, услышав: «Ваша корова отелилась». Он выходил и видел, что корова, действительно, отелилась. А если бы не вышел, теленок замерз бы от холода. Вот и гадай, какой это голос был. Такое в жизни сельчанина случается часто. Но дело не только в этом. Люди привыкли к таким «весточкам», они воспринимают их не как чудо, а как природное явление.

Хамит затушил папиросу и вошел в хлев. От мысли, что вот сейчас включит свет и увидит курящую корову, его бросило в дрожь. Но ничего этого не было. Корова лежала тихо и жевала. При виде хозяина она приветливо замычала. Хамит подошел к ней, ласково почесал ее за шею и, пожелав счастливого отела, вышел. Та проводила его долгим взглядом.

Душа Хамита переполнилась какой-то безграничной теплотой и любовью ко всему живому. Рождение новой жизни, даже независимо от кого, ласкало душу, заставляя смотреть на жизнь светлыми глазами, любить ее.

Хамит снова закурил. Говорят, над деревней висит какое-то проклятие. Он стоял и смотрел на звезды. Они сияли очень ярко. На небе не было ни тучки, ни облака. Ничто не говорило о проклятии. Вдруг за хлевом послышались звуки, похожие на стон. Хамит прислушался. Звуков больше не было слышно. Он было, уже потянулся к ручке двери, как опять ему что-то послышалось. В этот раз это был шепот. Хамит прислушался. Потянулся опять к ручке двери, но желание заходить в дом пропало. Как бы корова не отелилась. Хотя, вроде, до утра должна дотерпеть. Но разве можно предугадать состояние скотины, ведь они не могут говорить. Хамит опять направился к хлеву. Вдруг его осенило: звуки-то идут не изнутри, а снаружи, за хлевом со стороны переулка. Не уснул ли кто пьяным? Хамит направился в ту сторону.

С каждым шагом звуки становились все слышнее. Он отчетливо слышал стоны. «Что бы это значило? – думал он.– Может, пытаются что-нибудь своровать? Посреди ночи могут только воры ходить». Но когда понял, что один голос принадлежит женщине, остановился. Они лежали в скирде соломы, что в углу за хлевом. Поняв, в чем дело, он улыбнулся, вошел внутрь хлева и, открыв немного ворота, ведущие к скирде, стал наблюдать, желая узнать, кто же там. Но самое интересное уже, вроде, прошло: они уже не стонали. Мужчина, сверкнув при свете луны своими ягодицами, сделал еще два ленивых движения и остановился. Через некоторое время он встал на колени и одел брюки. Женщина схватила его за руки.

– Не торопись, – прошептала она,– мне хочется еще.

Мужчина грубо отбросил ее руку:

– Мне нужно идти.

– Женщина, прикинувшись обиженной, продолжала ласкаться к нему:

– Не уходи…

Но когда поняла, что ее слова не имеют действия, взяла бутылку, стоящую в сторонке и глотнула прямо из горлышка.

– Фу, блин… – вытерев тыльной стороной ладони рот, она повернулась к мужчине, – а ты настоящий мужчина, Насим.

Мужчина уже встал.

– Я не Насим, – сказал он грубовато. – Осталось там еще?

– А ты кто?

– Какая разница? Давай.

– Здесь больше нет. Выпили. Пролили. Ха-ха-ха…

– До свидания.

– А разве ты меня не проводишь?

– Что?

– Ха-ха-ха… Попользовался и ушел… А мне не хватило.

Мужчина не стал ее больше слушать. Он постарался без шума перебраться через забор и пошел в направлении соседней улицы. Он не был пьяным. Хамит узнал его по походке.

– Иди ты на… – выругалась женщина и еще раз отпила из бутылки. – Не осталось хороших мужиков. Ни туда, ни сюда… А мне не хватило. Не хватило.

И, уткнувшись в солому, она заплакала.

Хамит был зол на мужчину. Напоить женщину до такого состояния и бросить у кого-то на скирде. Но долго он злиться не смог, его обуяли другие мысли. Хамит был «голоден». Он давно уже не имел близости с женой. Нельзя. Но он ведь мужчина! А блестящие при свете луны голые ягодицы женщины были обольстительны. Даже то, что она была пьяна и вопреки всем нормам говорила о своей неудовлетворенности, будоражило его кровь.

Хамит тихо пошел в ее направлении. Женщина даже не заметила его приближения. Это еще больше подзадорило его. Сняв брюки и тихо опустившись на колени, он встал позади нее. Ласково, но сильно обхватил ее за талию. Женщина от неожиданности вздрогнула, попыталась оказать сопротивление, но когда поняла, что ей ничего не угрожает, играя ягодицами, сама стала прижиматься к Хамиту.

Он узнал ее. Это была Ляйля, которая два года назад приехала в деревню, чтобы учить детишек рисованию. А когда школу закрыли, она осталась без работы. Сколько людей осчастливила Ляйля, нарисовав их портреты. Руки у нее были золотые. Говорят, выпивать она начала тогда, когда ее любимый уехал в Уфу и стал сожительствовать с женщиной старше его на 10 лет.

Но Хамиту все это сейчас было неважно. Хотя Ляйля была пьяна и только что вышла из объятия другого мужчины, ее молодое тело излучало необъяснимую свежую энергию, заставляя от нежности биться сердце. Ее сладкое постанывание, умение в мгновение переходить в различные позы, нежные потягивания услаждали душу, заставляя представлять все не как разврат, а как святое дело, танец ангелов.

Как бы не старался Хамит думать о постороннем, протягивая наслаждение, не получилось. Впав в экстаз, он растворился в нем. Тяжело дыша, обмякнув и телом, и душой, он растянулся на соломе. Почувствовал себя виноватым. Ему показалось, что Ляйля снова скажет: «Еще». Но женщина ничего не сказала. Она, издав стон, заставляющий содрогнуться душу, нежно легла на грудь Хамита. Оба замерли. Казалось, прошло очень много времени. Нежные пальцы женщины стали теребить волосы Хамита.

– Спасибо тебе!

Этот ласковый шепот окунул все вокруг в нежность любви. Хамит сильнее прижал женщину к своей груди. Возбудившись, они вновь, забыв обо всем, окунулись в вулкан любовных страстей.

Обессилев от любовных утех, Хамит по- иному взглянул на то, что произошло. Сегодняшнее ночное похождение уже не казалось ему светлым, окрыляющим душу мгновением жизни. Это было развратом, необъяснимым безобразием. Он перешел какую-то невидимую черту, окунулся в какую-то невидимую грязь. И причиной этого была Ляйля. Обессилевшая от разврата и спиртного молодая распутная женщина лежала на скирде соломы.