Странно было слышать такие вещи от духовного лица. С первых слов преподобный объявил пресечение земного пути закоренелого грешника графа Норфолка делом, угодным Богу и Святой Церкви. Упомянул он также и о том, что Гита Вейк некогда являлась его подопечной, и ему было горько узнать, что Эдгар толкнул на стезю порока неопытную юную душу. В случае, если Эдгара не станет, опекунство вновь вернётся к аббату, и уж он позаботится о том, чтобы она обрела достойного супруга в моём лице. Но для начала необходимо избавиться от того, в ком корень всех бед.

— У вас есть план? — спросил я, выслушав пространные разглагольствования преподобного.

Леди Бэртрада поднялась и стремительно заходила по покою.

— Прежде Эдгар часто разъезжал в одиночку, — проговорила она. — Но из-за участившихся грабежей стал осмотрительнее и редко отправляется в путь без сопровождения. Однако я знаю, что порой он выезжает и в одиночестве. Только тогда, когда направляется к ней.

В её голосе зазвенело бешенство, и я насторожился. Преподобный Ансельм и даже Гуго ничего не имели против леди Гиты, но Бэртрада... она не может не испытывать к сопернице ненависти.

Графиня между тем продолжала:

— Можно было бы подстеречь Эдгара, когда он едет на свидание. Но я знаю, как осторожен и проницателен мой супруг. Малейшая оплошность вызовет у него подозрение. Поэтому надеяться на счастливый случай или действовать наугад мы не можем. Если бы ты, Ральф, сумел проследить за Гитой и выяснить, где проходят их свидания...

Графиня старалась говорить спокойно, но дрожь в голосе выдавала её.

Сейчас она стояла у камина, и пламя ярко освещало её фигуру. На голове Бэртрады была плоская шапочка, украшенная рубинами, и края вуали отягощали те же каменья. В отблесках огня эти рубины вспыхивали тёмно-багровым светом, придавая красоте этой женщины нечто адское.

Я невольно опустил взгляд. Только теперь я мог оценить, какого врага в лице графини Норфолкской приобрела Гита Вейк.

— Миледи, я могу помочь вам. Но я должен быть уверен, что леди Гите не причинят ни малейшего вреда.

Бэртрада понимающе кивнула — по алым каменьям на её вуали прошло мерцание.

— О, разумеется. Клянусь — ты получишь свою невесту в целости и сохранности. Такой, как она и была.

Звучало это странно. Что может означать «такой, как она была»?

Про себя я поклялся, что не допущу, чтобы моя госпожа столкнулась с графиней или убийцами её любовника. Что же до самого Эдгара... Он всегда являлся в любовное гнёздышко задолго до появления Гиты.

Больше не колеблясь, я назвал место, где происходили их встречи.

Бэртрада оскалилась в усмешке. Багровый отблеск рубинов придал её зубам розоватый оттенок, и казалось, что они в крови.

— О, я должна была догадаться! Охотничий домик в фэнах... Однажды мы остановились там на привал, когда вместе охотились в тех краях. Как давно это было!..

В последнем восклицании графини неожиданно прозвучала тоска. Должно быть, было время, когда она и в самом деле любила мужа. Гуго прекратил полировать перчаткой пряжку на рукаве и взглянул на Бэртраду с насмешкой.

— Ого, Бэрт, и у тебя о том месте остались приятные воспоминания?

Она вздрогнула.

— Ты глупец, Гуго! Просто дурак!

— Аминь! — засмеялся он.

Бигода всегда только веселила её ярость. Но потом он сразу стал серьёзен, и они стали уточнять, где это место, справляться, помнит ли она туда путь. Аббат же повернулся ко мне:

— Теперь, сэр Ральф, вам остаётся только дождаться, когда леди Гита соберётся в это пристанище разврата, и подать сигнал. Если не ошибаюсь, неподалёку от указанного места расположен подвластный аббатству небольшой Саухемский монастырь. На это время там обоснуются сэр Гуго Бигод и его люди, якобы прибывшие на богомолье. Вы согласны с таким планом?

Если я и промедлил с ответом, то только по одной причине: до сих пор я полагал, что именно мне предстоит убить Эдгара. А теперь эти люди намерены обойтись без меня. С одной стороны, меня это устраивало, но с другой — нет. Чужая рука покарает совратителя, а я даже не буду присутствовать при этом. И мне не удастся взглянуть в глаза графа перед смертью. Однако мои руки не будут запятнаны кровью, и я не окажусь в своре убийц, толпой нападающих на одинокого всадника. И самое главное — так я смогу проследить, чтобы Гита находилась подальше от охотничьего домика, и уберечь её от этих волков.

И всё же я испытывал липкое чувство отвращения к себе.

— Вы колеблетесь, сын мой? — донёсся до меня вкрадчивый голос аббата.

Я вздрогнул от неожиданности. Что ж, начав вести борозду, нечего оглядываться. Я знал, с кем имею дело, и однажды уже имел возможность убедиться, чем грозят подобные колебания. И разве я не хотел того же, что и они?

— Нет, отче. Я обдумываю, как всё исполнить так, чтобы не навлечь на себя подозрений.

Заплывшие жиром глазки Ансельма холодно блеснули.

— Весьма похвальная рассудительность. А теперь, дети мои, нам следует ещё раз обсудить все детали.

Когда весна наступает столь стремительно, в фэнах всегда прибавляется работы. Пустоши набухают от влаги, всё вокруг заполняется водой, и необходимо неусыпно следить за отводными каналами и дамбами, чтобы паводок не захватил низинные пастбища.

Я мотался по поручениям, как никогда старался быть полезным, руководил людьми на ремонте гатей, ездил проверять амбары или смотреть, не затопило ли дальние выгоны. Уставал безмерно, как Ной на строительстве ковчега. Гита, видя моё старание, была мила и заботлива со мной, а Милдрэд... Я ведь говорил, что очень привязался к малышке, и сколько же радости доставляла мне её возня и непосредственность. И каким бы я ни был уставшим, я почти каждый вечер, когда она вскарабкивалась ко мне на кровать, рассказывал ей сказки, дурачился, даже выслушивал её долгие непонятные истории, пока не начинал дремать под детский лепет, улыбался, уже засыпая.

Вряд ли кто заметил перемену во мне. Я и сам словно забыл о намечавшемся, и от этого мне было только легче. К тому же Гита пока не спешила на очередное свидание, не зная, что этим продлевает жизнь своего любовника. Но вряд ли они смогут долго обходиться без встреч. Особенно в такую весну, когда воздух так прогрет, когда утренний туман быстро исчезает под лучами солнца, когда голубые заводи фэнов искрятся, а перелески стоят словно в зеленоватой дымке от полопавшихся почек. И повсюду, куда ни кинь взор, там, где ранее лежали серые тяжёлые снега, ныне поднимаются сочные высокие травы.

Наконец однажды Гита велела нагреть воды для купания, а Эйвота стала накладывать уголья в тяжёлый утюг и раскладывать на гладильной доске голубое блио миледи. Как всегда в таких случаях, Гита словно светилась некой радужной радостью, игриво тормошила дочь, всё время смеялась, что-то напевала. Мне в тот день досталась обязанность проследить, как обстоят дела с окотом в овчарнях, но я всё же спросил Гиту, когда она собирается ехать и когда ей понадобится моя помощь. Я уже привык сопровождать её в этих поездках, она не почувствовала в моих словах никакого подвоха, просто ответила, что поедет не ранее как на закате. При этом она всё же избегала глядеть мне в глаза, хотя в башне давно все поговаривали о том, что я навещаю вдову перчаточника в Даунхеме.

Я обещал вернуться к намеченному часу и, оседлав мерина, покинул башню. Кроме овчарен, мне надлежало поспеть ещё и в Саухем, где томился в ожидании Гуго Бигод со своими людьми.

В это весеннее время езда в фенах — дело непростое. Я так торопился, что, когда показался Саухемский монастырь, и мой мерин, и я сам были забрызганы грязью с ног до головы.

Леди Бэртрада уже находилась там — ведь именно ей предстояло указать путь к охотничьему домику. И пока я беседовал с Гуго, графиня пристально и нетерпеливо смотрела на нас с галереи, опоясывавшей монастырский дворик. Я не поворачивался к ней, но в который раз повторил клятву сделать всё, чтобы леди Гита сегодня не попала на остров посреди лесного озера.