Чувствуя, как все внутри скручивается от напряжения, повернулась.

– Что ты собираешься делать?

Голос не дрогнул, но я была к этому очень близка.

– Узнаешь. Подойди к столу.

Тут и идти-то особо не надо было, обогнуть кресло, из которого меня выдернули… точнее, я сама себя выдернула, но мысли путались и разбегались. Он что, действительно хочет меня наказать? И что будет делать? Перед глазами почему-то вспыхнула клятая линейка, и я зажмурилась. Вцепилась пальцами в краешек стола.

Не станет же он…

– Эрик, ты…

– Шарлотта. Еще один вопрос, и наказания будет два.

От такого заявления задохнулась и решила, что вообще говорить с ним не буду. Вот не буду, и все. Обидно было дальше некуда, пусть даже я сама виновата, что забыла этот дурацкий артефакт, но я ведь правда собиралась его надеть!

Если бы знала, что все так будет, вообще не пошла бы в театр. И договор бы не подписала, и…

– Убери книги.

Пальцы почти не слушались, но я все-таки собрала книги и сложила их в две аккуратные стопки, чтобы не развалились.

– Теперь ложись. Поперек.

Я вцепилась в стол и замерла, из-за спины не доносилось ни звука. Ни звука, ни шороха, ничего, что вообще как-то определяло его присутствие. Тишина резала слух до той минуты, пока я медленно подалась вперед, коснувшись раскрытыми ладонями полированной поверхности. Сердце дергалось, сбиваясь с ритма и сбивая дыхание, но вместе с этим внутри рождалось какое-то странное чувство, понять которое я не могла. Будоражащее, заставляющее то плотнее сжимать губы, то покусывать их. Опускаться все ниже и ниже, вытягиваясь по столу струной. От тишины и неопределенности все чувства обострились настолько, что даже прикосновение ткани платья к коже ощущалось иначе… ярче.

– Теперь о наказании.

Шагов я не слышала, а значит, Эрик все еще стоял чуть поодаль.

– Чтобы ты больше ничего не забывала, будем тренировать твою память.

Что?! Облегчение нахлынуло одновременно с недоумением. Я решительно не представляла, как можно тренировать мою память в таком… гм, положении. А главное – зачем.

– Сейчас я буду рассказывать тебе основы магии жизни. Первое, что тебе нужно делать – внимательно слушать. Запоминать. Когда мы закончим, перескажешь мне все, что узнала.

А?

– Все время, что я буду говорить, ты должна оставаться неподвижной и молчать. Ни звука, Шарлотта. Если справишься со всеми условиями, наказание будет засчитано. Если нет…

«Я еще что-нибудь придумаю», – прозвучало невысказанное у меня в сознании.

Нет уж, лучше я ему основы магии жизни перескажу, лежа поперек стола.

– Ты все поняла?

– Да, – выдохнула недоуменно.

– Хорошо. Разрешаю держаться за край стола. Больше никаких движений.

За край стола?!

Я все равно решительно не понимала, что он собирается делать: до той минуты, когда сзади раздался скрежет отодвигаемого кресла, а потом мои юбки потянули наверх.

– Ты ненормальный! – вырвалось у меня.

За что ягодицу тут же ожег удар, отозвавшийся на коже огненной вспышкой.

– Я не разрешал тебе говорить, Шарлотта, – напомнил он.

Не разрешал?! Говорить?!

Да он… он…

– Магия жизни. Армалы называли ее «Aelmaries viaene», что означает «Вечный свет», – его ладонь скользнула по пылающей ягодице, сминая ее через ткань панталон. Не знаю, почему это вышло так остро: я вздрогнула всем телом, вовремя подавив желание дернуться. – На самом деле эта сила действительно самая светлая, которую только можно представить. Раньше ее противопоставляли магии смерти, их природа действительно в чем-то схожа.

Эрик говорил так спокойно, словно я не торчала перед ним с задранными до пояса юбками. Все это было настолько дико, неправильно, ненормально… Мысли путались, не желая сходиться на его словах, стоило немалых усилий сосредоточиться на том, о чем он говорит. Особенно когда он оставил в покое горящую ягодицу и скользнул пальцами между ног.

– И первое, и второе способно как возродить, так и уничтожить. Но если магия смерти обращается к глубине потусторонней тьмы, магия жизни проистекает из силы природы, из того, что принято называть жизнью, светом, всем сущим. Она берет свое начало из нашего мира, – Эрик поглаживал внутреннюю сторону бедер, заставляя чувствовать себя донельзя испорченной и развратной. Потому что мне это нравилось, нравились его прикосновения, нравились его ласки, сколь бы бесстыдными и порочными они ни были. – Хотя существует теория, что магия жизни – наследие элленари, как их называют в Энгерии.

Пальцы скользнули в разрез панталон, медленно прошлись между влажных складок, и вот теперь я действительно вцепилась в край стола. Закусила губу и зажмурилась, стараясь ничего не упустить.

– Магия жизни в большинстве своем применялась в возделывании земель, садоводстве и скотоводстве. Она очень плавная, – движения там, внизу, тоже были плавными, а если быть точной – плавящими. От его прикосновений хотелось выдыхать стоны, вместо этого я только сильнее сжимала пальцы. – Мягкая и естественная. Светлая, согревающая. Поэтому очень легко переоценить свои силы, особенно на первых порах. Особенно начинающему магу.

Мне не хватало воздуха: корсет давил на ребра чересчур сильно, хотя еще пять минут назад я этого почти не замечала. Вжимающаяся в поверхность стола грудь, отделенная от нее преградой верхнего и нижнего платья, стала невыносимо, болезненно-чувствительной. Хотелось дотянуться до нее, сжать в ладонях, перекатывая между пальцами напряженные соски.

Всевидящий…

Когда я успела стать… такой?!

– Маги жизни очень тонко чувствуют этот мир: природу, животных, людей. Они способы восстановить увядающие цветы, вдохнуть жизнь в засыхающее дерево или замерзший урожай.

«Хватит, – подумалось мне. – Хватит, или я сойду с ума».

Когда его пальцы касались чувствительной точки, по телу шла дрожь. Касались мягкими, круговыми движениями, бесстыдно-мучительными, от которых внутри все сладко сжималось и хотелось большего. Большего, хотя там все еще саднило, особенно когда я поднималась или садилась. Но ни за что на свете я бы не сказала такое вслух, не сгорев от стыда.

– Их общение с животными – это что-то уникальное…

Сам ты животное!

Бессердечное животное, которому доставляет удовольствие меня мучить.

– Общение на уровне магии, позволяющее чувствовать каждое живое существо. Его боль, страх, агрессию, привязанность – любую эмоцию. Не только чувствовать, но смягчать… – поглаживание стало почти невесомым. – Или усиливать. Именно поэтому со стороны кажется, что маги жизни понимают язык животных.

Движения стали более резкими, настойчивыми. Теперь уже мне хотелось кричать, от накатывающего волнами наслаждения: подступило – схлынуло – снова набирает силу. Недавно я сравнила Эрика с музыкантом, и сейчас в голову пришла абсолютная дикая мысль. Он играет на мне, точно зная, на какую клавишу я отзовусь, а какая понизит тональность.

– Поначалу их сравнивали с целителями, – пальцы сменились ладонью, в которую невыносимо хотелось вжаться. Ладонью, которая замерла, заставляя считать секунды… или минуты промедления, превращая происходящее в исступленно-сладкую пытку. – Даже пытались доказать, что природа их магии берет свое начало от одного источника, но нет. Целители черпают силу…

Ладонь снова сменилась пальцами, и я вздрогнула. Эрик поглаживал вход в мое тело, заставляя все сильнее кусать губы. Желать продолжения и в то же время страшиться этого.

Как же сладко, как же горячо…

А-аах…

С ужасом напряглась, понимая, что выдохнула стон.

И не только. Кажется, даже упустила что-то, потому что следующая его фраза никак не была связана с предыдущей:

– … то, что способно навредить окружающим.

А потом все прекратилось.

Вместо пальцев по чувствительным складкам скользнул прохладный воздух, я услышала шорох оправляемых юбок и его голос:

– Поднимайся, Шарлотта.

Что… что-о-о?!

– Поднимайся, – повторил он в ответ на незаданный вопрос.