— Я его ненавижу. Хватит вопросов, дорогая. Иди в постель, я скоро приду.

Генрих повернулся лицом к городу и коснулся изумруда серьги в ухе.

— Стефан?

— Да, мой господин.

— Как у вас дела?

— Если не считать того, что Князь после просмотра вашей свадебной церемонии напился вдрызг, угнал межгалактический истребитель и разнес к чертям собачьим половину астероидного облака блуждающей звезды?

— Да.

— Хорошо. Княгиня занята своим сыном и игрой на Галактической бирже, Филипп постепенно прибирает к рукам финансы Князя, я собираю армию. Все и вся под контролем.

— Кроме Армана.

— Ваше Величество, если кто и сможет его контролировать, то только вы.

— Он вернулся на «Голландец»?

— Да. Я укладывал его в постель лично.

— Он объяснил свою идиотскую выходку?

— Да.

— Стефан! Что я из тебя клещами информацию вытаскиваю!

— Это слишком личное, и я бы не хотел…

— Да мне плевать на то, что ты хотел или не хотел! Что он сказал?!

— Слишком больно.

— И все?

— А разве надо говорить что-то еще? Ваша свадьба подкосила Князя куда больше собственной, и если это — часть изощренного плана мести за его прошлые прегрешения, то можете быть довольны — вы своего добились.

— Моя, как и его, свадьба — неизбежность. То, что он так тяжело это воспринял, — не моя вина.

— Как и то, что он все еще вас любит?

— Ты что, романтичный идиот? Арман воткнул мне кинжал в спину! Предал тогда, когда был нужен больше всего на свете! Это, по-твоему, любовь?!

— Может, вы просто не оставили ему выбора и вынудили сбежать от вас так, чтобы он этот побег никогда в жизни не забыл?

— Выбор есть всегда, Стефан. И сейчас я настоятельно рекомендую тебе сделать правильный.

— Я сделал его много лет назад, Император. С тех пор ничего не изменилось.

— Рад это слышать. Если хочешь адмиральствовать и дальше, приведи Князя в нормальное состояние и срочно займи делом. Он умеет воевать как никто другой, вот пусть этим и занимается.

— Да, сэр.

— И еще. Проследи, чтобы настоящие дети Князя родились как можно быстрее. Я должен быть уверен в том, что великий аристократический род продолжат истинные его представители.

— Будет исполнено.

Двадцать лет спустя.

Дальнее Порубежье. Орбита Амадеи. «Летучий Голландец»

Флагман космического флота Князя Веласкеса завораживал не только запредельной, почти нечеловеческой красотой, но и боевой мощью. Мало кто мог противостоять ему в открытом бою или межгалактической погоне. Для самого Князя он стал родным домом: здесь родились дети, отсюда, не выдержав постоянной военной суеты, улетела жена, и только тут Князь чувствовал себя в безопасности.

Арман сидел в кресле адмирала на капитанском мостике и думал о былом, когда Первый Советник принес весть о победе.

— Амадея за нами! Последние очаги сопротивления подавлены, жители помогают добивать бангалоров, сопровождая штурмовые группы. Это победа, Светлейший!!!

Князь сохранил на лице каменную невозмутимость человека, который все знает наперед, а потому даже таким важным событиям, как это, радуется не особо.

— Дворец готов к приему княжеской семьи? Корона Веласкесов в сокровищнице?

— Сейчас узнаю, Ваше Сиятельство, — стушевался под его строгим взглядом Фредерик.

Вроде без малого тридцать лет рядом, а все равно страшно. Впрочем, от пронизывающего, вечно хмурого взгляда господина не выворачивало нутро разве что у Адмирала фон Цвейга, который сам кого хочешь наизнанку вывернет, и у Княгини, от которой даже бывалые вояки старались держаться подальше.

— Не торопитесь с коронацией, Фредерик, и сделайте все, как полагается, ведь она — тот рубеж, что отделяет нас от войны, куда более тяжёлой, чем предыдущая.

— Кто или что может быть хуже войны с бангалорами?!

Князь помолчал, собираясь с духом, а потом голосом приговоренного к смертной казни сказал:

— Император.

Метрополия. Миранда. Императорский Дворец.

Вечер обещал быть долгим. Празднование дня рождения Персиваля, среднего сына Императора, шло своим чередом, постепенно набирая обороты, музыка становилась все громче, шутки Распорядителя пошлее, а гости разнузданней.

— Повелитель, граф Фурье бросает на вас крайне многозначительные взгляды. Мне стоит беспокоиться?

Генрих милостиво погладил Фаворита, стоящего от него по левую руку, по эффектно упакованной в облегающие синие бриджи заднице.

— Не стоит.

— Вы уверены? — не унимался тот.

— Ты сомневаешься в словах своего Императора? — строго посмотрела на красивого наглеца Императрица, разрываясь от разнонаправленных желаний на части. То ли убить его, то ли разлюбить, то ли зареветь от безысходности, то ли плюнуть на все и затащить в постель, то ли поговорить с мужем и сослать Филиппа куда подальше, чтобы перестал сводить с ума красотой и неприступной верностью Императору.

Последнего Элизабет не понимала. Генрих, конечно, видный мужчина, и когда-то давно она сама была не прочь хранить ему верность, но то было давно. Как выяснилось некоторое время спустя, оно того не стоило, ведь на самом деле любовником он был никаким, да и до красавца ему ох как далеко (хорошо прокачанное тело не в счет). Все его время занимали дела и интриги, и в последнее время спал он со своим Фаворитом крайне редко, однако Филипп ни разу за все то время, что она его знала (а это без малого 20 лет), так ему и не изменил. Не то, что она.

Впрочем, в своих изменах Императрица раскаиваться не собиралась. Тогда, в первую брачную ночь, Генрих сам ей это разрешил. Уговор есть уговор: она родила ему трех здоровых, умных сыновей, а он закрыл глаза на ее молодых и красивых любовников, которых она скопом, не задумываясь ни на секунду, променяла бы на одну ночь с Филиппом. Иногда ей казалось, что она кончит от одного только поцелуя с ним. Но он на случайно-неслучайные прикосновения, откровенные взгляды и двусмысленные беседы не велся, чем выводил Императрицу из себя все чаще.

— Я разберусь сам, — вежливо улыбнулся жене Генрих.

Кивнул толпившимся вокруг вельможам, подхватил Фаворита под локоть так, что тот не смог сдержать болезненную гримасу, и вышел в боковую дверь.

— Император, простите, я не хотел, — торопливо затараторил Филипп, едва они оказались в узком каменном коридоре потайного хода, и рванул по нему едва ли не бегом. — Но вы сами…

— По делу говори, — поморщился Генрих, ускоряя шаги.

— Церемония принятия Князем короны начнется с минуты на минуту.

— Стефан все время будет находиться рядом с ним?

— Как всегда, — скрипнул рычагом выхода в кабинет Императора Филипп. Включил плазму, занимающую практически всю стену. — Готово. Канал закодирован.

— Хорошо, — забрал у него пульт управления Император. Протянул руку. — Жучок отдай.

— Но, Ваше…

— Я что сказал?

— Простите, — виновато понурился Филипп и протянул изумруд серьги Императору.

— Свободен, — не отрывая глаз от плазмы, сказал Генрих.

Филипп недовольно, но очень тихо бубня что-то не слишком для Императора лестное, испарился, оставляя его один на один с изображением того, кто в скором времени доставит ему немало беспокойства. Организованная по всем правилам церемония не оставляла в этом никаких сомнений.

Торжественная музыка заполнила высокие своды тронного зала на Амадее, толпа вдоль красной дорожки встрепенулась, камера скользнула вперёд, а Генрих неосознанно расправил плечи.

— Я не видел тебя во всей красе тридцать лет, Арман. Удиви меня.

Парадные двери распахнулись, и на дорожку ступил не победитель бангалоров, не мятежник, не стратег, не воин, не отец и не муж, а государь.

— Я представить не мог, что ты станешь таким, — провел по седине на висках медленно идущего по красной дорожке вызывающе красивого мужчины Генрих, не давая себе труда задуматься, когда успел подойти к плазме вплотную. Все его внимание было приковано к тому, о ком он и не думал забывать. — Ты достойный представитель своих великих предков, Арман. Если бы ты только знал, как я сейчас горжусь тобой!