Пустые, безучастные глаза… Живые, но безжизненные тела без проблеска разума… Как память, как урок…

И надежда, в бабушкином взгляде…

И горечь, потрясение, одиночество. И слова…

Горькие, как лимонная кожура, слова: всеобщее благо…

И сравнение его с отцом, мамой… Храбрые гриффиндорцы!.. Верные товарищи, смелые, весёлые… Не мёртвые и не живые… Пустая палата, где густо разлито отчаянье со сладким привкусом надежды…

Такое обучение продлилось до его одиннадцатилетия.

Нет, бабушка не попрекала его тем, что он другой, не такой как его отец. Он сам не хотел быть таким. Но надо было быть смелым, как он.

Потом пришло письмо.

Хогвартс.

Безраздельное владычество длиннобородого любителя лимонных сладостей, вызывающих ярость и изжогу.

Распределение.

Гриффиндор. Однокурсники: Уизли, Поттер, Малфой и другие.

И события, на первый взгляд, совершенно случайные, но если присмотреться и, подумав, бесстрастно их оценить, то весьма и даже очень неоднозначные.

Первое время он не понимал ничего.

Но продолжал, согласно привитой одним из его учителей привычке, вести дневник: для того, чтобы в чем-то разобраться, надо проблему записать, сформулировать, в правильно заданном вопросе уже содержится половина ответа.

Вот он и записывал, сидя каждый вечер, «корпя над домашкой».

Сунулся было к «всезнающей» Грейнджер, был завален горой информации под грифом «все это и так знают».

Понял, что с ней надо держать ухо востро.

Примерно перед рождеством на первом курсе, делая еженедельный разбор в дневнике по министерскому вестнику, перечитывая свои тезисы, он с удивлением отметил, что в прессе часто мелькают фамилии директора, Поттера и к удивлению, Эванса!

Тогда ещё мало что понимающий, но весьма сообразительный, прячущий за нелюдимостью свою скрытность мальчик, начал присматриваться к этому своему однокурснику, замечая, как ловко журналисты, нанятые равенкловцем, раз за разом отбивают жадные ручонки от «собственности» находчивого студента.

Другим «объектом наблюдения» стал Поттер.

И крутящиеся на его орбите личности: фанаты, подлизы и другие статисты, создающие необходимый ажиотаж и атмосферу вокруг «героя».

Стороннему наблюдателю, практически не вовлеченному в ход событий было нетрудно заметить довольно частые визиты «золотой троицы» в кабинет директора. А также ещё более частые, но более тайные визиты в тот же кабинет Уизли всех номеров и Грейнджер.

То, что ‘Избранному’ создавались особые условия, замечал каждый, но молчали почему-то все.

С причиной этому, Невилл разобрался будучи уже на втором курсе, но ещё на первом понять все это было тяжело.

Он сам чуть было не влип в расставленные сети, пойдя на поводу. Но спасла его другая привычка, вбитая ещё одним учителем: что бы не делал, отдавай в сделанном тобой себе же отчёт, ищи причину своих действий.

И причина была найдена: «неловко» пущенное заклинание от рыжего перед Хэллоуином, и как результат, уже после нового года амулет реагирующий на зелья вышел из строя! С тех пор он пристально смотрит по сторонам и следит за своим имуществом.

А с предателями крови старается контактировать минимально.

Третьим именем, довольно часто фигурирующим в его записях, стал «пугающий» его зельевар.

Благо ещё до поступления в школу мальчик был предупрежден об этом персонаже.

Первый же практический опыт, поставленный на сдвоенном занятии со Слизеринцами показал, что все характеристики декану зелёного факультета безбожно льстили.

Летающей по подземельям сущности было глубоко наплевать на то, что происходит в чанах у студентов не его раскраски.

Гораздо позднее, только ближе к концу пятого курса, Невилл понял, что все то, что вытворял Снейп, это было не его инициатива.

Это была, скорее маска.

Смелая в своей наглости маска бездарного преподавателя и гениальнейшего учёного.

Это был его мир, его свобода.

И тогда еще одиннадцатилетний мальчик решил не разочаровывать столь великого актёра: он также стал играть роль.

Самую первую и тяжелую роль в своей жизни: бездарь в зельеварении.

В котел по велению левой пятки летело все, что только можно: мусор, добровольно подаренные результаты опытов двух рыжих экспериментаторов, странные на вид образцы из шкафа профессора, но в письменных работах он мог позволить себе тонкую насмешку и иронию.

О, как он был удивлён, когда на одном из эссе, оформленном в по всем правилам сатирического жанра, была поставлена «П» замаскированная под «Т», а в «допущенных орфографических ошибках» явно читалось послание.

В котором явно читалось удивление и давалось новое задание.

Как ужаснулась Грейнджер, когда увидела исчерканный красными чернилами пергамент!

Даже пыталась помочь, глупая.

А «отработки»!

О, это нечто!

В своей язвительной манере профессор жаловался на скуку и однообразие, в слух при этом поливая грязью «бездарей и дегенератов, с которыми приходится работать», следя при этом за тем, как «ленивый неуч» правильно варит запоротые на занятиях зелья без подсказок и участия зельевара.

Именно с первых отработок завязалась их такая странная дружба, где вслух говорилось и делалось одно, но на самом деле подразумевалось совершенно другое.

Все гриффиндорцы поначалу удивлялись, но потом привыкли, что помимо «домашки» он ещё пропадает в кабинете зельеварения.

Его даже Грейнджер пыталась подтянуть, но быстро сдалась.

Только листая страницы, замечаешь как неумолимо быстро проходит время. Второй курс добавил размышлений уже двенадцатилетнему подростку.

Очередной виток противостояния директора и Эванса, нападение, слухи, разговоры, домыслы…

Традиционная пикировка со Снейпом.

Обзоры газетных статей.

Казалось бы тихий и спокойный учебный год?

Как же!

Зельевар не успокоился и предложил ему подготовку к сдаче на мастерство.

Вот уж не думал, что его усилия будут оценены так высоко! Если раньше он думал, что он много времени проводит в подземельях, то со второго курса он там чуть ли не дневал и ночевал!

И по словам этой ехидны, незаслуженно носящей прозвище летучей мыши, «к годам двадцати из вас, Лонгботтом, может и получится младший помощник старшего черпальщика при ассенизационных бригадах», что весьма льстило таланту подрывного дела в открытых сосудах самого Невилла.

С каждым разом задачки подкидываемые ему становились все сложнее, несколько раз даже зельевар просил достигнуть определённого эффекта на определённом занятии, тренируя у него воображение и находчивость.

Сам же преподаватель зорко следил за всеми его манипуляциями, находясь в любой точке аудитории.

Происходящая, на этом фоне, серия нападений, выглядела совершенно несерьёзно. Как и золотое трио, занимающихся не в своими делами, со своим вечно лезущим из мешка шилом.

Затем странное завершение учебного года, мгновенно промелькнувшие за подготовкой каникулы, и вот, третий курс!

Третий год обучения был начат под знаменем охраны из Азкабана.

Весьма радостное начало, не правда ли?

Неугомонная тройка начала влипать в неприятности практически сразу по приезду, умудряюсь выделиться, опять же благодаря шилу в одном месте.

Прессинг от Снейпа воспринимался как бальзам на душу.

Зелья, много зелий.

Океаны из зелий!

Укрепляющие, восстанавливающие, Радости, сна без сновидений и прорва схожих, вместе с фоном весёлых парней в стильных плащах, вообще плевое дело!

Щщщаззз!

Но: «мастер должен знать своё дело и уметь варить зелья при любых обстоятельствах из чего угодно, где угодно наивысшего качества!». Прошлогодние занятия вообще казались ерундой на постном масле. Снейп однажды затянул в сторожку двух дементоров, добавил к ним котел и ингредиенты и потребовал варить Радужное зелье.

Изверг!

Шевеления на своём факультете проходили как-то мимо, как несущественный фон.

Поползновений к помощи от ‘бравых и смелых’ не наблюдалось.