«Чем дольше запрещать себе любить, тем вернее это умение атрофируется. Возможно потерять способность влюбляться — это худшее, что может с нами произойти». Фредерик Бегбедер.

Я оделась в одежду, которая стала на меня великоватой, и вернулась к Адаму. На столе стоял уже готовый завтрак, и на ноутбуке передавали местные новости. Несколько минут я смотрела на него, не произнося ни слова. Удивительно, как раньше благодаря ему я видела другие краски, и как уходя, он каждый раз забирал их с собой.

— Адам.

— Я знаю этот взгляд, — взглянул он на меня. — Ты что-то хочешь сказать или сделать, что мне может не понравиться. Но что бы это ни было, оно может подождать, пока ты позавтракаешь.

— Ты не знаешь меня, Адам, — села я за стол.

— Знаю, Донна, — сделал он глоток кофе, не отводя взгляд. — Я знаю каждую эмоцию на твоем лице. У меня дохрена расширенный диапазон твоих страхов, смеха и реакций на все. Я знаю, как ты молча паникуешь и кричишь. Я знаю, как ты смеешься, не улыбаясь, и знаю, как плачешь смеясь. Я все знаю о тебе, Донна.

— Но…

— Я не хочу рассказывать тебе историю в кавычках, так что говорить, что у нас все было гладко, не буду. Мы ругались, расставились, мирились и смеялись. Ты была всегда очень проницательной и любила свою машину. Не смотря на все мои поступки, ты любила меня. И я знал, что даже если ты покинешь мой мир, я все равно буду просыпать один, но с мыслью о тебе. Мы дурачились, и я должен был часто извиняться.

— Почему?

— Я делал поганые поступки. И если за каждый пришлось бы стать на колени, не смог бы ходить. Но у нас была любовь, а не привычка, Донна. Твой поцелуй успокаивал, и иногда нам было тяжело друг с другом.

Я за поступки. За слова и песни. За звонки среди ночи. За приезды и разговоры до утра. Но вдруг раньше я сама все придумала? Придумала любовь и чувства, лишь потому что в действительности хотела, чтобы это было правдой? Это было лишь разыгравшееся воображение, и лишь привычка выдавала желаемое за действительное?

«Современный мир избавляет человека от необходимости мыслить. Глаза нам заменяет воспитание, мысли — правила, собственное мнение — стереотипы, желания — рекламные ролики. Все уже придумано, зафиксировано, разложено по своим местам. Не думай, а слушай, смотри и запоминай. О тебе уже позаботились. Мой голову этим шампунем, спи на этих кроватях, носи эти джинсы. Да, конечно, у тебя есть право выбора, но к чему оно? Пока ты будешь выбирать, размышлять, анализировать, время уйдет. Вот и не забивай голову всякой ерундой. Живи комфортно, пусть каждый твой день будет праздником безграничного потребления». Мацуо Монро.

— Почему ты так смотришь на меня? — не отводила я взгляд.

— Потому что ты красивая, Донна, — уловила я чуть заметный проблеск его улыбки. — Ты смотришь глубже, чем другие. Ты можешь сотворить меня, чтобы потом разрушить. Но я брошусь искать и возвращать тебя. Всегда. Посредине дня, ночи или лета. Мы останемся посредине города или неба. Все остальное не важно, — прервался он на мгновение. — И если честно, я очень по тебе скучал.

Мы больше не говорили о чувствах и прошлом, и после завтрака Адам сказал, что хочет мне кое-что показать. Мы приехали в дом, который, я считала, был гигантских размеров. Я вышла из машины и, не дожидаясь Адама, направилась прямо ко входу. Я дернула за ручку, и как раз, когда хотела сказать Адаму, чтобы открыл дверь, он сделал это молча, пропуская меня вперед. Это не был дом, а скорее резиденция с прекрасно продуманным интерьером. Контрастная цветовая гамма, которая была гармонично уравновешена с плавной линией крыши, переходящей к самому зданию. На первом этаже с дугообразной отделкой стены была роскошная гостиная с панорамным остеклением. Она соединялась с частично закрытой кухней, в которой была и кладовая с мини-баром. Дальше по коридору было три спальни, кабинет, ванная и прачечная.

— Еще есть ванная в каждой хозяйской спальне наверху, и в гараже на две машины есть дополнительное хозяйское помещение.

Я взглянула на Адама и снова открывала дверь в каждую комнату, завороженная тем, что видела. Все помещения были соединены длинным коридором. Поднимаясь на второй этаж, я прошлась пальцами по перилам из красного дерева. Все было таким изысканным и уютным в то же время.

Дойдя до конца лестницы, мы оказались в длинном коридоре, когда Адам открыл мне дверь, жестом показывая входить. В комнате все еще было темно, когда я ступила внутрь, и он включил свет. Я увидела огромную кровать, прикроватную тумбу, письменный стол и высокий торшер. Затем из этой комнаты была дверь в другую. Я широко распахнула глаза, когда оказалась в гардеробной, которая была вся в зеркалах. Здесь было столько одежды и туфель. Боже, кто носит туфли все время?

— Я не люблю туфли, Адам, — тихо сказала я, улыбаясь.

— Любишь, — подошел он ко мне. — Ты очень любишь туфли на самом деле, считая это самым важным элементом образа.

Здесь было чисто и пахло свежестью. Я повернула голову, смотря на Адама, когда мой взгляд сфокусировался на фотографии за его спиной. Я подошла ближе, и провела кончиками пальцев по лицам. Там были все мои подруги, Адам, моя дочь и еще трое мужчин. Один из них обнимал Эмили, другой Стейси, а третий просто улыбался.

— Ты помнишь, что это было за событие?

— Нет, — все еще смотрела на фото. — Кто они?

— Это Брайан. Он мой лучший друг и муж Эмили. Она же тебе рассказывала?

— Да, — прошептала я. — А это?

— Это отец ребенка Стейси. И последний — Кристофер. Он друг семьи.

— Я любила раньше путешествовать, — запихнула я руки в карманы, чтобы хоть куда-то их деть. — Боже, до чего же я любила путешествовать. Эти эмоции, которые вызывали во мне разные места, непередаваемы. Это и страсть, и грусть. Это целая история в одном месте и жизнь стольких людей.

— Знаешь, — прижал Адам меня к себе за талию. — Где мы ни были, и что бы ни помнили, у нас есть это, — качнул он головой на фотографию. — Наш дом. Наша семья. Мы порой ругаемся и ненавидим друг друга, но мы есть, и это самое важное. Мы создали эту семью и навсегда ею останемся.

— Я взрослая, но не чувствую этого. Я словно подросток без истории жизни в собственной голове. Мне словно разрешили повзрослеть по ошибке.

— Нет. Ты никогда не была подростком, Донна. Тебе просто не разрешили. Ты не грязная, но и не говоришь о чистоте.

— Ты мне расскажешь? — притянула я его к себе, смотря в глаза. — Расскажешь?

— Я всегда буду с тобой, слышишь? И я хочу начать все с начала.

Я чувствовала столько всего. И облегчение с отчаяньем, и сладость от его прикосновений. И что-то еще. Адам провел языком по моей нижней губе, и мое сердце распалось на миллион кусочков. Стон вырвался из моих губ прежде, чем я смогла это контролировать.

— Адам, я…

Я даже не знала, что конкретно хотела сказать. В голове было столько мыслей, но мозг словно затуманился, находясь на грани блаженства и разбитого сердца.

— Я для себя уже все решил, Донна, — смотрел он мне в глаза. — И если ты все еще хочешь меня, то я твой.

Я так сильно хотела прикоснуться к нему столько дней подряд. Пройтись руками по его сильным плечам и опускаться ниже и ниже, пока большое и сильное тело не прижало бы меня к любой горизонтальной поверхности.

— Ты точно хочешь этого? — прошептала я. — Точнее, ты уверен, что готов к этому?

— Знаешь, мне никогда не было сложно быть только с тобой. Даже наоборот, мне было сложно без тебя. А ты уверена, что готова начать что-то совсем незнакомое?

Я улыбнулась, и глаза Адама вспыхнули. Я встала на цыпочки, и Адам наклонился настолько, что я смогла губами коснуться мочки его уха.

— Уверена. Но у меня есть условие.

— Я выполю все, что угодно.

— Чушь собачья, — покачала я головой. — Но я хочу правды. Во всем.

— Это все?

— Да.

— Я согласен.

Это не было все, чего я хотела от этого мужчины, но сказать ему это было бы глупостью. Я не любила его, но по каким-то странным причинам хотела, чтобы он любил меня. Любил всегда, даже когда ненавидел. Скучал, когда был далеко от меня и когда я рядом молчала или кричала. Что бы мы ни делали и где бы не оказались, я хотела, чтобы Адам Майколсон любил меня.