Больше всего Аркадию Дмитриевичу хотелось знать, как поведет себя двигатель в боевой обстановке. Получить ответ на этот вопрос помогла бы поездка на фронт, в истребительную часть. Но по соображениям безопасности ему не разрешили выехать в действующую армию. Оставалось ждать сообщений от фронтовых летчиков.

Отзывы были превосходные.

«При выполнении боевого задания один из наших самолетов получил около 40 пробоин. Четыре из них приходились на носок мотора. При таком состоянии, казалось, немыслимо летать. Но мотор продолжал работать, и летчик, выполнив задание, благополучно возвратился на свой аэродром».

«Летчик-лейтенант вел смертельный бой с „мессершмиттом“. После стремительных ожесточенных атак советского летчика вражеский самолет загорелся. Хищник закувыркался и, оставляя в воздухе столб черного дыма, врезался в землю. Победитель благополучно возвратился на свой аэродром. Только здесь летчик увидел, что в нескольких деталях мотора были зияющие дыры. Но даже такие тяжелые „ранения“ не помешали работе мотора! Этот летчик — мастер лобовых атак, и он говорит, что в любом бою уверен за мотор, сконструированный знатным конструктором, что на самолете с мотором конструкции Швецова он чувствует себя как за броневой плитой».

«В результате 39 воздушных боев, проведенных летчиками полка на самолетах с моторами конструкции Швецова, сбито 55 самолетов противника. Наши потери — 3 самолета».

В июле сорок третьего года все газеты рассказали о подвиге гвардии старшего лейтенанта Александра Горовца. В составе большой группы Ла он вылетел для прикрытия наших войск, которые вели ожесточенные бои в районе Владимировка — Ольховатка. Когда истекло время и истребители повернули на свой аэродром, Горовец шел замыкающим. Внезапно он увидел шедшую позади группу фашистских бомбардировщиков. Сообщить об этом ведущему летчику не удалось: был поврежден передатчик. И тогда взревела могучая двухрядная звезда и Горовец на предельной скорости устремился на вражеские самолеты. Он атаковал их как раз в тот момент, когда они разворачивались для захода на цель. Метким огнем летчик уничтожил девять бомбардировщиков врага. Девять! Такого еще не бывало.

Летчик погиб, но бой, который он так блистательно провел, был лучшим отзывом о самолете Лавочкина и моторе Швецова.

Постановлением Совета Народных Комиссаров Союза ССР от 20 сентября 1943 года Аркадию Дмитриевичу Швецову присвоено звание Главного конструктора первой степени.

В том же сорок третьем году Швецов вновь вернулся к своему двигателю. Дальнейшая модификация прибавила ему мощности.

И Лавочкин развил конструктивную схему своего истребителя. Теперь это был Ла-7. Фронтовая авиация получила боевую машину с еще большей горизонтальной и вертикальной скоростью.

Свидетельство военного корреспондента писателя Аркадия Первенцева:

«Я сам слышал на фронте, как отзываются летчики о замечательных моторах, сработанных на Урале. „Работал, как зверь“ — это отличная оценка в устах наших пилотов. На моих глазах подполковник, командир воздушной авиации, разогнал над донской степью одиннадцать „хейнкелей“, одного сшиб и, опустившись на пахучую траву, сказал те же три слова похвалы мотору: „Работал, как зверь!“».

Из газет:

«Немцы за 1943 год потеряли более 14 тысяч самолетов».

В 1943 году КБ Швецова было награждено Орденом Ленина.

Просторный рабочий кабинет главного конструктора служит одновременно залом заседаний. В глубине массивный письменный стол, перед ним два кресла, между которыми на круглом столике модель авиамотора. В углу, сверкая золотым шитьем, стоит красное знамя с орденом Ленина.

Сегодня пятница — день, когда в КБ проводятся оперативные совещания. Приглашены конструкторы, начальники отделов и цехов — за тридцать человек. Как всегда, совещание ведет главный. Под рукой у него журнал, в котором записано «что было, что есть, что будет». Эту всезнающую книгу конструкторы между собою называют кондуитом.

Все напоминает штабную обстановку. Четко, без лишних слов ведущие докладывают, как идет работа по отдельным узлам нового двигателя. Сначала они говорят о том, что уже сделано, под конец приберегают «тормозящие факторы». Главный не перебивает, слушает с исключительным вниманием. Лежащий перед ним блокнот быстро обрастает пометками.

Ведущие готовы к любым вопросам. Они знают, что Аркадий Дмитриевич не только питает слабость к людям своей профессии, но предъявляет к ним жесткие требования: конструктор должен досконально знать обстановку, вплоть до того, как проходит деталь в механическом цехе. Иной раз надо бы спросить с диспетчера, а он — с конструктора.

Радуют главного сжатые, содержательные доклады ведущего Соловьева. Он давно рассмотрел в этом молодом конструкторе человека широких взглядов, умеющего безошибочно проанализировать состояние любой точки процесса. И что примечательно, Соловьев одинаково успешно ведет и конструкторскую и теоретическую разработку. Это очень хорошее свойство, оно выдает отличную хватку и недюжинные способности. Швецов пристальней вглядывается в Соловьева и что-то помечает в своем блокноте.

Совещание продолжается. Очередной ведущий приступает к «тормозящим факторам». Видно, он тщательно их подобрал, потому что говорит с легкостью необыкновенной. И заканчивает тоже легко и просто:

— Дефект в металле — грех, как известно, металлургической службы.

С этого «вывода» и начинает свое слово Швецов. Не хуже ведущего он знает, что подвела металлургическая служба, но этот тревожный факт в его представлении выглядит по-иному. В многотрудном производстве авиационной техники не может быть «моих» грехов и «ваших». Обнаружен дефект, значит, общая тревога, общая забота. Она касается всех и каждого.

Он тут же спрашивает конструктора:

— Так почему все-таки в металле дефект?

Молчит человек, поставленный в тупик простым вопросом. Иной, быть может, стал бы юлить, брать причины с потолка, но в КБ первейшее правило — правдивость и объективность. И он отвечает:

— Мною не выяснено, виноват, Аркадий Дмитриевич.

Швецов чуть заметно улыбается: хорошо и то, что, забыв одно правило, человек не забывает другое.

Такие совещания, как и любое другое общение с Аркадием Дмитриевичем, были хорошей школой для конструкторов. Они вырабатывали в себе то, что называется широким профилем.

Или бывало так. Споткнувшись при решении какого-то сложного вопроса, молодые конструкторы приходили к главному, чтобы разобраться в причинах неудачи. Каждый высказывал свое мнение, и оно часто не совпадало с мнением товарища.

Выслушав доводы конструкторов, Швецов выстраивал предполагаемые причины в длинную цепочку и затем рассматривал каждое звено в отдельности. Последовательный анализ неизменно выводил из тупика.

Ему нравились люди большой наступательной энергии, которые ни при каких обстоятельствах не впадали в уныние и растерянность. С такими легко и радостно было работать, само общение с ними приносило ему удовлетворение. И когда случались неудачи, — они бывают в любом деле — главный всячески поддерживал в людях бодрость и уверенность. Не было случая, когда бы он заставил человека растеряться, усомниться в собственных силах, и каждая, даже маленькая, находка приводила его в отличное настроение.

Однажды с группой ведущих Швецов пришел на участок. Заложив руки за спину, он наклонялся к станкам, всматривался в заготовки, поступившие на обработку. На участке царило приподнятое настроение: люди «болели» новым двигателем. Привычный глаз отмечал хороший ритм. И вдруг — застопорило. Кто-то из рабочих обнаружил, что маленькая шайбочка оказалась размером чуть больше положенного. Тотчас же она пошла по рукам конструкторов, и каждый, в общем-то верно, стал говорить, что надо убрать, сточить два миллиметра. Эти словопрения грозили затянуться, и когда шайба дошла до конструктора Манюрова, он надел ее на палец, подошел к наждаку — и сточил.