В этот приезд Аркадий Дмитриевич не опасался, что ему придется испытывать свое долготерпение. Он, как-никак, прибыл из Германии, насмотрелся там такого, о чем ни в какой газете не прочитать. В любом кабинете его встретят как желанного гостя…

Думалось так, а вышло все иначе.

Первым делом ему сообщили, что наркомат принял решение о прекращении финансирования нового двигателя. Он не поверил своим ушам, подумал, что это топорная шутка, розыгрыш. Прекратить финансирование… Сейчас, когда двигатель совсем на выходе… Бред!

Это не укладывалось в голове, казалось совершенно непостижимым.

Между собеседниками вырастала невидимая стена отчуждения. Давно знакомые люди замыкались, отводили глаза.

Нет, тут определенно недоразумение! В конце концов новый двигатель — не дитя незаконнорожденное. Его благословил лично Сталин. Да и нельзя не учитывать, что завод настраивается на выпуск этого двигателя. Стендовые испытания обнадежили, неполадки в поршневой группе удалось устранить, люди поверили в двухрядную звезду. А фактор времени и вовсе «за». И если еще несколько лет назад проволочку с выпуском нового авиадвигателя можно было расценить как рутинерство, то теперь, в начале сорокового года, это выглядит совсем иначе. Нужно быть слепым, чтобы этого не видеть.

Распаляясь, Аркадий Дмитриевич мысленно давал отповеди на любые возможные возражения. Он ставил перед собою самые каверзные вопросы и горячо, азартно, с безупречной логикой разил своих оппонентов.

Столько души было вложено в двухрядную звезду, что даже не приходила мысль о собственном просчете. Тем тяжелее было выслушать суровую правду, которую сказали руководители наркомата.

Нет, в том, что принято решение прекратить финансирование длинноходового варианта двухрядной звезды, нет никакого недоразумения. И вот почему. Оказалось, что неполадки в поршневой группе, которые обнаружились во время стендовой заводской доводки, до конца так и не удалось устранить. Это выяснилось во время летных испытаний, увы, слишком поздно. Самолет с двигателем М-81 потерпел катастрофу. Вот так. Этим и объясняется столь суровое решение наркомата.

С тяжелым сердцем пришлось возвращаться домой. Осунувшийся, побледневший, главный явился в КБ. По молчаливым взглядам конструкторов он понял: здесь все уже известно. Так оно и было: директива наркомата пришла на завод в те дни, когда Аркадий Дмитриевич находился в Германии.

Теперь самое главное было не потерять самообладание, не дать коллективу разувериться в его силах. В этой ситуации опаснее всего оказалась бы жалость к себе и другим, бездеятельность, простой. Ни в коем случае нельзя было опускать руки. Жаль, конечно, что так трагично сложился финал М-81, но ничего не поделать, факт есть факт. Только жизнь, работа на этом не кончаются. Надо без промедления форсировать другую, короткоходовую схему. Задел уже есть и немалый. Товарищи поймут необходимость быстрого переключения, они все поймут и непременно поддержат.

Главный не ошибся в своих предположениях: конструкторы полностью одобрили эту идею. Он понял, что не одинок, весь коллектив — его союзник.

Двигатель М-82 в ту пору еще не был включен в план. Начальный период его создания проходил без плана, как инициативная работа главного конструктора. В этом были свои плюсы и свои минусы, и сейчас, в острой ситуации, которая сложилась в КБ, они проявились особенно отчетливо. С одной стороны, хорошо, что оказался задел: выиграно немало времени. Но, с другой стороны, работа уже вошла в такую стадию, когда продолжать ее вот так, без плана, становится все труднее. А планового задания нет.

Как тут быть?

В трудные, полные неясности дни на завод нагрянула комиссия из Москвы. Ей было поручено изучить положение дел в КБ, оказать помощь. Члены комиссии не пытались скрыть своей задачи, но они же заверили главного, что разберутся во всем со всей тщательностью.

Председатель комиссии задавал тон. Он часами просиживал за проектными документами, подолгу пропадал на стенде, придирчиво рассматривал показания. Его спутники осаждали производственников, собирали материалы технологического характера. Их деловитость вызывала у людей тревогу, потому что никто не знал, чем все окончится.

Перед отъездом председатель комиссии заявил, что мотор М-82 хорош и не оставляет повода ни для каких сомнений. Он и его коллеги запросили сравнительную характеристику потенциальных возможностей всех двигателей такого типа, конструкторы спешно подготовили для них справку, и с тем гости уехали.

В КБ поднялось настроение: теперь-то уж все должно стать на свои места. Комиссия доложит что и как, и наркомат откроет финансирование нового двигателя. Дело пойдет!

Но проходили дни, а из Москвы вестей все не было.

Однажды утром в КБ приехал Гусаров. Не заходя к Швецову, он направился прямо в конструкторский зал. Только переступил порог — и, обращаясь ко всем сразу, громко спросил:

— Как, ребята, мотор?

В один голос конструкторы откликнулись:

— Хо-ро-ший!

Ему показали сравнительную характеристику, экземпляр которой дали членам комиссии, и, рассматривая ее на ходу, он пошел к Аркадию Дмитриевичу. Уже перед дверью кабинета остановился и, глядя на график высотности, покачал головой.

Швецов встретил Гусарова радостно, его приход пробудил смутную надежду. Удивило только, что в руках у секретаря обкома была характеристика высотности. Что бы это могло значить?

Гусаров не стал дожидаться вопроса. Постукивая пальцем по хрустящей миллиметровке, он осторожно сказал:

— Всем хорош двигатель, только вот высотность маловата.

Аркадий Дмитриевич вспыхнул:

— Насколько мне известно, вы авиационник. Как же можно так голословно утверждать? Высотность нашего двигателя 4650 метров, в то время как лучшие моторы фирмы «Райт» имеют 3960. Разница почти в семьсот метров, и она в нашу пользу.

Гусаров недоуменно пожал плечами и протянул ему характеристику. Аркадий Дмитриевич взглянул на линию графика, сумрачно опустил голову: «М-да, черным по белому…»

Но тут же он встрепенулся и, проведя ногтем по недоведенной до нужной точки линии, заговорил:

— Это просто ошибка. Недозволительная, но обыкновенная ошибка того, кто чертил график. Я взыщу с виновного. Мы немедленно сообщим комиссии поправку, хотя там и без того разберутся. Но время идет, а вопрос все еще не решен, плана у нас нет. Скоро уж месяц в таком положении! В чем же дело? Впрочем, я снимаю свой вопрос. Имею лишь просьбу: вникните в значение нашей работы для авиации.

Через пятнадцать минут в кабинете главного собрались ведущие конструкторы. Швецов был разгорячен только что закончившимся разговором и сейчас исподлобья, сумрачно оглядел товарищей. Без лишних слов спросил:

— Вам известна высотность нашего двигателя?

Конструкторы переглянулись: какой, мол, может быть разговор?

На всякий случай кто-то назвал абсолютную цифру. Тогда Аркадий Дмитриевич приподнял над столом график и с каким-то горестным недоумением, тише обычного спросил:

— Как же вы могли вот так?

И уже отходя, читая в глазах товарищей молчаливое признание вины, добавил:

— Эх вы, сапоги…

Он произнес эти слова и тотчас покраснел. Поняв, что наступила разрядка, конструкторы облегченно вздохнули.

Аркадий Дмитриевич потом долго еще не мог простить себе этой неделикатности, а конструкторы, вспоминая памятный случай, удивлялись: так подвели человека, а он даже отругать не сумел.

Но вот уже и долгожданный план прибыл, и полным ходом двинулось дело по М-82. Иван Петрович Эвич, «первая ласточка», а теперь ведущий конструктор по короткоходовой двухрядной звезде, доложил главному, что двигатель уже доведен до семидесяти часов работы.

— Продолжайте, — распорядился Швецов…

Беда, едва она отступает, быстро тускнеет. Тускнеет, но совсем не забывается. Нет-нет, она дает о себе знать то бессонными ночными часами, то острой болью в сердце. Только радость, пришедшая ей на смену, самое лучшее лекарство.