Закончив, наконец, с чертовой лестницей, Микель осторожно, отогнув медную подножку, поставил черное зеркало на стол и, поднявшись на колени, умостил перед матовой гладью волнующуюся свечу, задумчиво отсвечивающую пустынные алые ступени. Придирчиво прищурился под растерянным взглядом Уэльса, все еще не понимающего, чего же тогда в этой Пиковой Даме такого страшного, если он бы и сам бы — пусть никогда и не признавая вслух, — мог попытаться покуситься на любого, кто протянул бы к его Королю свои сраные руки. И даже не мог, не смешите, а просто… Просто взял и покусился бы. Убил бы к чертовой матери, заживо сдирая скальп и перегрызая проклятое предательское горло.

Рейнхарт тем временем добился отзывчивой гиблой тишины, будто бы вытекающей из пластинки старого царапанного граммофона, и, вынув из кармана запечатанную в платок умерщвленную плоть старых цветов, добытых с покрышки чердачного гроба, разбросал ту вокруг зеркала, пояснив насупившемуся Юа, что это — своего рода дань.

Точно так же предупредил, что круг из соли, в котором они оба сидят — нерушимый оберег, и что выбираться из того ни в коем случае не следует, если только мальчик-Уэльс не желает повстречаться с пришедшей по их душу ведьмой один на один.

Правда вот под нос кудлатая скотина оговорилась, что оберег этот обычно ни у кого, кроме истинно верующих фанатиков, не работает, и с учетом, что ни он, ни Юа вообще ни во что особенно не верили…

Впрочем, так и не завершив своих последних строк, лисий плут, виновато отсмеявшись, вновь взялся за жирную помаду и принялся, покусывая губы, с дрожащей сосредоточенностью вырисовывать над восьмиступенной лестницей…

Растекающуюся, оставляющую по стеклу грязные разводы, дверь.

Воздух все еще пах горем, выливающимся вместе с соком кровоточащих пальцев безымянного пьяного художника. Воздух все еще обжигал гортань и становился едко-черным, смолистым, порождая в сердце Уэльса все большую да большую смятенную неприкаянность, раз за разом собирающуюся да концентрирующуюся у подножия рождающейся на свет страшной двери…

— Что с ней не так, Рейн…? Что с ней не так, с этой поганой Дамой, если даже нужно чертить чертовы… обереги? Чего ты мне не договариваешь и… для чего — слышишь? — ее вообще призывают? Ответь ты мне уже нормально, если додумался сюда притащить и устроить всё это!

Вырисовав дверь, растерзав размытым кончиком надломившийся замок, мужчина отложил помаду, обдал медленным, задумчивым и как будто… немного извиняющимся — но и только — взглядом побледневшего тоскливого мальчишку, и лишь после, сложив перед алтарем замком руки да прикрыв ресницы, шепотом искупился:

— После смерти Королевы Пик загадочным образом погибли и червонная Королева и ее суженный Валет, и нерушимое проклятье пало на всю Карточную Империю разом. Уж не знаю, котик, как слухи об этом просочились в наш с тобой скрупулезный мир, не сама ли Мертвая Дама нашептала нам об этом темными бессонными ночами, но спустя годы и вечности каждый второй безбашенный сапиенс пытается отныне призвать к себе Королеву Пик, которая, говорят, весьма и весьма охотно является в том случае, если у вызывающего имеется к ней непосредственной важности дело. Ко всем остальным… Всем остальным остается лишь играть в игрушки да запугивать черными ритуалами собственный адреналин, мой золотой.

— И какое дело кто-то может к ней иметь? — непроизвольно коченея костьми, выдавил из горла Юа, с недоверием и легкой паранойей оглядываясь по темнеющим и темнеющим — будто снаружи отключили небесный свет и звезды ушли танцевать сине-красный вальс — задворкам сужающейся комнаты.

— Чаще всего месть, сладкий мой мальчишка. Месть за измену или предательство в сердечных делах. Или, быть может, ответ на не дающий покоя любовный вопрос, когда не хватает кишок подойти и спросить у объекта воздыханий напрямую. Пиковая Дама — леди крайне нестабильная; она, говорят, обожает душить людей и пытаться выкрасть у тех душу, дабы затащить в свой собственный мир, и пусть она охотно помогает, пусть выслушивает и позволяет вдоволь налюбоваться неприкрытой сатанинской злобой — имеется у нее и маленькая безобидная шиза: в конце своих дней дамочка каждого, кто осмеливался ее вызывать, принимает либо за червонную Королеву, либо же за червонного Валета, а это, как ты понимаешь, весьма и весьма… Чревато нехорошими последствиями, дарлинг. Впрочем, для всего этого есть ряд рун, солей, обратных заклинаний и даже банальное разбивание зеркала, если успеешь ее опередить, но работают, как принято считать, все эти вещицы только в том случае, если у госпожи Королевы не водится на тебя никаких особенных планов…

Юа, охренивший от подобного откровения, ошалело сморгнул с ресниц поналипшую дурь.

С ужасом покосился на чокнутого психопата, на его самовозведенный алтарь, снова на чокнутого психопата, вообще ни разу не понимая, зачем…

— Тогда нахрена ее звать?! Ты что, все-таки совсем больной, кретин?! Ты самоубийца хуев, я не понимаю?! Тебе-то за что и кому мстить, идиотина, когда я весь с тобой и все у нас нормально?! Прекращай сейчас же свои буйнопомешанные представления, шизофреник чертов, и давай валить отсюда, пока ты и впрямь кого-нибудь не дозвался!

— Затем, что в нашем случае — это всего лишь праздничный розыгрыш, душа моя. Я ведь тебе уже объяснил. Она почти никогда не приходит к тем, кто зовет ее просто ради баловства, милый мой неврастеник, а мне слишком хочется сделать этот Хэллоуин настолько запоминающимся, насколько я только могу. Поэтому никуда, сладкий мой котенок, я не пойду. По крайней мере, не до тех пор, пока не посмотрю, что у меня получится.

Однако Юа, худо-бедно разобравшись и твердо-натвердо уяснив, что никакой убийственной Дамы им здесь нахуй не нужно, придерживался совершенно иного мнения, проклиная все и каждый последующие Хэллоуины наперед, загодя, искренне желая, чтобы их никогда больше не было, чтобы сраный хаукарль их немедленно разлюбил, чтобы позабыл, чтобы что угодно вообще, лишь бы никогда и никак не!

Зверея и сжимая кулаки, мальчишка, напрягшись каждой внутренней жилкой, подобравшись прыгучим горным кугуаром, набросился было со спины на мужчину, намереваясь оттащить того прочь и разнести весь его сраный ведьмачий инвентарь в хлам, когда…

Когда с какого-то черта, даже не закончив нацеленного прыжка, удивленно распахнув глаза, полетел вдруг наземь сам, задыхаясь ударившим под дых острым и болезненным…

Локтем.

В следующую же секунду, пока в голове сумасбродно вертелось, а рот пытался вспомнить знакомые когдато слова, поверх него навалилась неподъемная и нетерпеливая мужская туша; Рейнхарт, оседлав его поясницу и бедра, крепко стиснул вместе колени, крепко ухватился за сурьмяные волосы на тугом затылке и, приподняв голову Уэльса кверху, ласково мазнув по аппетитному ушку голодным извечно языком, приложил того лбом о раскинутый по полу плащ, присыпая сверху заколдованным черным порошком змеиного шепота:

— Мальчик, милый мой пугливый мальчик… Я слишком давно ожидал этого вечера и слишком давно мечтал сыграть в эту игру, чтобы позволь твоей прелестной истерии все сейчас испортить. Поэтому, свет мой, тебе придется немножко подождать, пока я завершу наш небольшой ритуал, дабы мы оба смогли насладиться впечатляющим зрелищем древнего колдовства, возможного лишь сегодня, в ночь, когда мертвецы воскрешаются в забытых своих могилах…

Юа попытался вырваться, попытался прошипеть сквозь снова прокушенные губы, чтобы не смел, придурок. Что все эти блядские игры с призраками плохо на него — с какого-то хрена оказавшегося чересчур впечатлительным или восприимчивым — влияют, и что нужно как можно скорее из этого одержимого сумасшедшего дома выбираться, пока еще не стало слишком поздно и проклятый хаукарль не натворил чего-нибудь непоправимого своими же собственными руками, но…

Но в итоге все, чего мальчишка добился, это повторного удара лбом о пол, смягченный разбросанной тряпкой, и пока он купался в убивающем наркоманском безумстве, пока гонялся за кровавыми бабочками по стенам и драл когтями дерево, рыча желчные проклятия, все глубже и глубже ныряя в трубу старинного алого граммофона, запустившего по кругу заунывную меланхолию слышанных когдато Coil с их «Tattooed Man’ом», откуда-то оттуда, из чертового далека, перезвоном ритуальных колоколов ударился о виски возросший шепот сбрендившего Рейнхарта, вышептывающего страшным триптихом насмешливое и сказочное — пожалуйста, пусть оно окажется сказочным…!: