- Где Дельфиния, а? - спросил наш герой.
- А крови не боишься? - засмеялся поручик и стал жать Авросимова за плечи, пригибая его к земле.
- Да что вы, сударь? - возмутился Авросимов. - Сударь... Да знаете.. Пустите плечо...
- Врешь, - сказал гренадер, - и не таких ломал.
И он стал жать с новой силой, но тут наш герой пришел в себя, и либо отчаяние его было велико, либо деревенская жизнь, здоровая и вольная, в нем сказалась, но он сжал руку гренадера, закрутил ее и отшвырнул обидчика прочь. Поручик вскрикнул и стал на колени.
- Стреляться! - сказал он. - Рыжий черт.
- Я вам не черт, - обиделся Авросимов. - Вы, сударь, шли бы спать...
И тут глаза у поручика потухли, тело расслабилось, он приткнулся на шубах и блаженно улыбнулся.
Авросимов кинулся подальше от этого происшествия и заглянул в одну из комнат. Какой-то штатский с оттопыренными красными ушами стоял на коленях, молитвенно сложив руки, перед молодой дамой, которой Авросимов еще не видал.
Наш герой поспешил затворить дверь.
- Дельфиния, - слабо позвал он, спотыкаясь во мраке о какие-то тела и предметы, - Дельфиния... Душечка, откликнись!.. Дельфиния..
И тут словно чудо произошло. Распахнулась темная дверь, и, лениво потягиваясь, зевая и стараясь прибрать поаккуратнее свои черные волосы, прекрасная Дельфиния выплыла в прихожую под желтый свет единственной свечи.
- Ах, - лениво произнесла она, увидев Авросимова, - Ванюша, рыбонька, вы ли это?
- Дельфиния, - сказал наш герой, воспрянув, - я обыскался вас... А вы все спите?
Они, спотыкаясь, пробирались по прихожей навстречу хохоту, визгу и треску поленьев в камине и наконец вошли в залу, где от синего трубочного дыма лица были почти не видны и аромат вина и колбасы и тел, почти осязаемый, витал меж ними. И сквозь эту плотную завесу наш герой, счастливый от того, что Дельфиния рядом с ним, увидел своих случайных сотоварищей, предающихся веселью, словно в мире уже ничего не было, кроме этого флигеля во дворе.
- Ах, и Милодорочка уже здесь! - воскликнула Дельфиния радостно и кивнула на молодую даму в белых чулках, которая, заливисто хохоча, брызгала вином в Бутурлина, пытавшегося чмокнуть ее в щечку.
- Какие у вас всё имена удивительные, - восхитился Авросимов, готовый восхищаться всем.
- Чего ж удивительного, - сказала Дельфиния. - Как у нимфов настоящих... Вы бы мне, Ванечка, кавалер мой алмазный, вина бы принесли, - и плюхнулась на ковер.
Авросимов стремительно кинулся выполнять ее желание, чувствуя, как снова нарастает в нем возбуждение, как руки дрожат, словно в лихорадке. Он схватил целую бутыль и бокалы, и потащил к Дельфиний, и уселся рядом.
- Ах, неучтиво-то как, - засмеялась она. - Кавалер-то стоя должен даме наливать...
Авросимов выпил свой бокал лихо, по-гусарски, отшвырнул его и наклонился поцеловать ручку Дельфиний. Она уже протягивала ее, белую, с короткими пальцами, с синей жилкой, похожей на крестик, мягкую, пахнущую негой...
- Вы прямо как влюблены в меня, - засмеялась Дельфиния.
В голове у Авросимова был сумбур от хмеля, любви и полумрака.
- Целую вас в ваши рыжие кудри! - снова засмеялась шалунья и поцеловала, от чего он совсем возгорелся и обхватил ее поудобнее, словно намеревался остаться так навеки.
- Я люблю вас, - прошептал он, сжимая ее все крепче, - едемте ко мне в деревню... к матушке... венчаться... У меня - двести душ!..
И тут она стала вырываться, и, несмотря на немалую силу и невменяемость нашего героя, это ей удалось, хотя, оттолкнув его, она являла собой зрелище жалкое в помятом платье и с растрепанными волосами и, оставив его на ковре, пошла прочь к дивану, где сидела Милодора с бокалом в руке.
- Дель... фи...ния... - позвал он едва слышно, но напрасно.
Милодора хохотала, слушая рассказ подруги.
- Что это с вами? - сказал Бутурлин, подойдя к Авросимову. - Разве это в правилах? Она на вас серчает за насмешку...
- Да какая же насмешка? - едва не плача, вопросил наш герой. - Я по чести... Вот крест святой...
- Да бросьте вы, ей-богу, - рассмеялся Бутурлин. - Зачем же надсмехаться? У нас это не принято... Она ведь и так пойдет... Чудак вы, право.
За карточным столом разгорался спор, даже стекло зазвенело и черные лохматые тени заметались по стенам, и наш герой вдруг почувствовал, что сознание снова возвращается к нему. И тогда его поманило в деревенскую тишину, в покой первозданный, к печеньям, соленьям, где все как говорится, так и пишется, и уже стремительный взлет не казался чудесным таким и не грел, а, напротив, виделся как испытание и искушение судьбы, и он сказал Бутурлину, располагавшему к откровенности:
- Ах, скорее бы уж это кончилось!.. Чего тянуть?
Бутурлин тотчас понял, что имеет в виду наш герой.
- Да вы все это к сердцу-то не кладите, - сказал он. - Я вот тоже смотрю, как они друг друга, к примеру, терзают, то есть меня воротить начинает... Но я мимо смотрю, в окно, на снег; думаю, как там вечером нынче...
И Авросимов тоже понял, что имеет в виду Бутурлин, о чем он говорит.
- Никто ничего об другом не думает, - сказал Бутурлин, усмехаясь грустно, - каждый думает об себе...
"Никто, нигде, никого, никогда..." - с ужасом вспомнил Авросимов и тайно перекрестился.
- А государь? - шепотом спросил он.
- А что государь? - шепотом же ответствовал Бутурлин. - Каждый живет как может... Я так, а государь - этак...
- Да как вы можете такое? - поразился Авросимов.
- Ах, какой вы... - засмеялся Бутурлин. - Вот мы эскадроном в тот день на Московский полк скакали, нестройно так... сблизились, я крикнул Бестужеву: "Не вели солдатам своим стрелять. Мы вас только постращаем немножко!.." Ну зачем бы я его рубить стал?
- А коли узнали бы! А коли велели бы... рубить?! - захлебнулся Авросимов.
- Ну рубил бы, - пожал плечами Бутурлин. - Сказал бы ему: "Прости, брат" и рубил бы. Да и он бы меня не помиловал, право... А тут обошлось, а вы по неопытности очень это всерьез принимаете...
- На государя руку подняли! - крикнул Авросимов.
- А государь-то что, Бог? - захохотал Бутурлин. - Он ведь тоже о двух ногах, об одной голове... Да вы успокойтесь, мы его в обиду не дадим... захохотал пуще. - Прелестный у нас с вами спор вышел!
- Какие уж тут шутки, сударь, - с трудом смеясь, проговорил Авросимов. Не пойму я вас, однако.
Тут Бутурлин, желая рассеять неприятное впечатление, произведенное на нашего героя его словами, поманил Милодору, и она тотчас опустилась на ковер возле них. Авросимов глянул было: где же Дельфиния? Но ее снова не было в зале. Милодора обняла его за плечи, шепнула ему:
- Ах вы, рыженький шалун, а Милодора вам уж и не люба?
- Господа, - крикнул Бутурлин. - Пьем за Милодору!
- А вот они меня любят, - шептала меж тем Милодора нашему герою, кивая на Бутурлина, - а вы так совсем нет... Нет, чтобы на руки меня поднять... Можете?
- Могу, - сказал Авросимов и, обхватив ее поудобнее, поднял с пола.
- Ура! - крикнул Бутурлин, расплескивая вино.
А чудесные превращения тем не менее продолжались. Казалось, будто из табачного тумана сами по себе возникают призрачные картины, чтобы тревожить нашего героя. Не успел он опустить Милодору на ковер и смахнуть капельки пота со своего лба, не успела она, изнемогшая от визга, глотнуть прохладного кислого вина (а ведь это, заметьте, на виду у Авросимова), как тотчас все смешалось, затуманилось, а когда проявилось, то никакой Милодоры не было и в помине, Бутурлин резко вистовал в дальнем углу, словно никогда и не вставал из-за карт, а на ковре возлежала, подложив руки под голову, та самая молодая дама, которую Авросимов помогал вытягивать из сугроба. Голубое платье ее раскинулось и казалось на темном ковре лесным озерцом. Она лежала и разглядывала нашего героя неподвижными серыми глазами.
- Господи, - прошептал Авросимов, - эту-то еще как зовут?
