На экране возникли две большие уродливые головы. Головы животных, гуся и оленя. Голова оленя была отделена от туловища и наполовину освежевана, ниже глаз белел крепкий длинный череп. Кожа и грубая шкура местами клочьями свисали с оленьей головы. Взгляд у животного был, однако, живой и блестящий, даже вразумительный, похожий на взгляд человека. Глаз было не два – несколько десятков, раскиданных произвольно по всей уцелевшей голове. Справа от оленя на картине помещался гусь. У него уже была шея, а взгляд его остыл, застекленел и заплыл голубым гноем. Глаз также было много, но еще больше было ртов, они росли друг из друга в его пасти, оказавшейся больше головы соседнего оленя. Из пасти жирным мясным потоком струились языки и торчали ровные мелкие зубы. Обе головы заплыли желтой жидкостью, которая сочилась из пор и отверстий зверей. Я решил, что эта жидкость являлась жиром.
Елисса напряглась, поджала губы и покрепче взялась за подлокотники. Я не понимал смысла «Братьев», но желание купить эту картину всплыло мгновенно. Конечно, я ее не купил. То было лишь сиюминутное восхищение красочным образом. Елисса точно могла рассказывать о картине, ее жанре и смысле столько, что хватило бы на приличный том. Причем рассказывать не хуже художника. Но я не стал ее спрашивать, увидев ее напряженное лицо. Показ шел дальше.
Второй картиной была уже знакомая мне работа. «Рука хочет Солнца» возилась по Эскадре уже второй раз, но почему-то ее никто не покупал. Насчет эстетизма этой картины у меня не было сомнений, «Рука…» казалась мне воплощением идеала. Как в плане написания, так и в плане сюжета. Чего еще можно желать абстрактной руке, чем не нашего чудесного органического Солнышка?
Из зала уже начали выходить люди. Глупые люди, которые будто не знали, на что пришли. Кудесников расхаживал перед экраном, склонив голову и заложив руки за спину. Я знал, художнику нет дела до отдельных личностей, он жаждет не увидеть реакцию большинства, а продать картины меньшинству.
Внизу холста лежал человек в обычной одежде. Кажется, рабочий. Серая рубашка, холщовые штаны. Он лежал на животе без движения в статичной, казалось, неудобной позе. Быть может, он был мертвым, может, спал, это не важно. А его рука, правая рука, жила своей жизнью. Изогнувшись под невозможным углом, так, что торчала сломанная кость, рука тянулась к органическому Солнцу. Безличное тело человека лежало, скучало и не реагировало ни на что. Рука тянулась и тянулась к органическому Солнцу, желала достать его своими пальцами. От близости органического Солнца кожа начала таять и стекать по пальцам, за кожей поджаривалось мясо. Указательный палец вообще представлял собой голую кость. Это ли не красота? Человек, лежащий статичным мешком картошки, рука, желающая того, что ее убивает, вечное органическое Солнце, которое вообще никак не связано с этим человеком и его рукой… Идиллия. Особенно если учитывать, что золотая звезда занимала почти все пространство картины. Было бы оно действительно таким большим…
Из зала вышло еще человек пять, Елисса уже демонстративно отвернулась и закрыла глаза. Я был рад, я был доволен. Сколько еще оставалось картин? Думаю, несколько десятков. А все-таки нужно бы было уйти пораньше, а то бы я довел своего спутника до самоотречения.
Ага, третья картина.
– Дамы и господа, самое последнее творение нашего мастера! – произнес человек в смокинге дребезжащим голосом и начал поправлять «бабочку». Он явно волновался от ухода людей, не привыкнув к такого рода показам. Кудесников угрюмо ходил позади него и смотрел в пол, «смокинг» то и дело на него оглядывался. Совсем недавно работает, дилетант. – Картина под рабочим названием «Создатели». В соображениях безопасности настоящее название произведения будет озвучено только для покупателя на предстоящем аукционе.
На экране и появились «создатели», думаю, мало кто понимал, о ком речь. Черные веселые тени людей, пляшущие в хороводе вокруг костра. Не сказал бы, что от картины исходила мрачная атмосфера, которую наверняка хотел передать Кудесников. Да, она почти вся была черной, костер в ночи смотрелся угрожающе, тени совершали порой ужасающие пируэты в воздухе, подпрыгивали и противно кривлялись, но страшного в картине ничего не было. Чувствовалось даже нечто обреченное и грустное, но в тот же момент нежное и доброе. У теней не было ничего, кроме их костра. Я даже заскучал от этой картины. На показ каждой уходило минуты по три.
Но, думаю, эскадрольцы любили свои сказки, купить «Создателей» пожелает множество людей.
Перед показом четвертой картины я вырубился. Вырубился так же, как перед фабрикой два дня назад, неожиданно для себя и своего спутника. Беспокоила ли меня впоследствии тенденция терять сознание так часто? Разумеется, нет, я и не вспоминал никогда об этих случаях.
Очнулся я через какое-то время, как оказалось, за кулисами. Елисса насмерть перепугалась, но врачей вызывать не стала, чему я был очень рад. Скорее всего, прошел уже не один час, и все это время я лежал на кушетке художника. Сам Кудесников тихо и самозабвенно сидел рядом, а Елисса сходила с ума от моего состояния и лица Кудесникова, которое немного виднелось из-за его многочисленных повязок.
– Доброе утро, – проговорил я, приподнимаясь с кушетки, как ни в чем не бывало, – как мне кажется, показ уже окончился. Очень жаль, очень жаль.
– Искандар! Наконец-то вы очнулись! Замечательно! – Елисса для чего-то подбежала ко мне, но я остановил ее рукой и быстро встал.
Она действительно выглядела взволнованно, и, возможно, у нее даже тряслось лицо. Как занимательно! Кудесников сидел рядом, обхватив руками спинку стула, и спокойно наблюдал за мной.
– Чего замечательного или удивительного в том, что я очнулся? В смерти столько же красоты, что и в жизни. Поэтому со мной любой результат был бы равноценен.
Кудесников медленно покачал головой.
– С вами хотя бы все в порядке? Ничего не болит?
– Это тело ничего не чувствует, в том числе собственную боль.
– Да что вы такое говорите! А если бы вы тут умерли, что бы я делала?
– Раз не позвали врачей, значит, вы подобного результата не боялись.
– Емельян Андреевич убедительно попросил никого не вызывать. Он утверждал, что вы сами очнетесь. Знали бы вы, сколько добрых людей сразу захотело вам помочь, отнести вас за сцену…
– Да, люблю этих добрых людей. После того, как меня отнесли за кулисы, добрые люди спокойно сели по своим местам и продолжили смотреть презентацию, сразу забыв обо мне. В этом больше красоты, чем в жизни и смерти, Елисса. От этого мы и вечны, – я энергично кивал себе, произнося это.
Кудесников же закивал мне в такт, чем сумел меня почти взбесить.
– И чем вы тут занимались несколько часов? Или сколько?
– Меньше часа. Я пыталась смотреть картины… Оказывается, все холсты с работами спокойно лежат за сценой. И аукцион будет проходить здесь же. Странно, что находятся люди, готовые покупать эти работы.
– Находятся и достаточно. И, кстати, что же вы ждали меня? Господин Кудесников утверждал, что я просто очнусь, а у вас не нашлось других дел, кроме как ждать восстания будущего трупа? Простите, Елисса, друг мой, но вам пора. Не хочу, чтобы вы меня видели в таком, еще туманном состоянии. Это зрелище не для ваших милых глаз.
– Что? Вы выгоняете меня? После того как я волновалась и ждала, когда вы очнетесь!
– Да, вероятно, так.
– Ладно, – бросила она так, будто я ее не оскорбил, затем быстро встала и колкими стучащими шагами ушла прочь.
Я сознавал, как она напрягает стройные икры и сжимает кулаки в наивной обиде. Глупые люди. Люди, люди, торт на блюде. Каннибализм какой-то.
Кудесников протянул мне тетрадь. «Зря вы так, Искандар. Милая девушка», – гласила надпись.
– Ах, господин Кудесников, опять вы будто меня не знаете. Приветствую! – я протянул художнику руку и напрямую на него уставился.
Высокая тощая фигура, угловатые плечи и скулы, сведенные вместе колени, тяжелый взгляд. Настолько тяжелый, что ему приходилось принимать усилия для того, чтобы держать его на мне, а не уронить на пол. Лицо ниже носа обвязано различными тряпками и бинтами, из-под которых местами текут маленькие красные капельки. А местами из-под белых тряпок выглядывает целое и голое мяско. Захотелось сорвать неаккуратные повязки и насладиться этим видом до конца, но я сдержался.
