Латинские завоеватели, изначально презиравшие византийцев за то, что они торгуют и имеют дипломатические отношения с мусульманским противником, вскоре обнаружили, что, только следуя их примеру, могут удерживать свои владения. Этот прагматизм еще более усилился благодаря контактам с византийцами, принадлежавшими к ортодоксальной церкви, мусульманами самых разных сект и с иудеями. Лишенные интеллектуальной и духовной надежности своих маленьких европейских общин, они оказались в связи с многими разными направлениями мысли. В результате латиняне стали терпимее, приобрели более широкий кругозор и даже стали общительнее. В военных орденах этот процесс был не так явно выражен, но тем не менее шел. Невозможно было отрицать, что на Востоке жизнь существенно отличается от той, которую латиняне вели в Европе, и людям волей-неволей приходилось меняться.
Между пришельцами на эти восточные земли и местными жителями установилась связь, они стали терпимее друг к другу, что очень не нравилось недавно прибывшим европейцам, жаждавшим получить шанс спасти свои души, сражаясь с врагами веры. Если уместно такое сравнение, в похожей ситуации находился офицер, только что прибывший из Британии в Индию XIX века. Старые солдаты, давно там служившие, или даже потомки нескольких поколений англо-индийцев, привыкшие к климату и образу жизни, видели вещи совсем не так, как новичок. Новые пришельцы в Отремер со своей стороны считали установившееся с согласия и старых поселенцев, и местных жителей status quo непонятным, раздражающим и нехристианским.
Постоянные латинские обитатели этих восточных земель определенно вели более приятную жизнь, чем та, что они оставили в своих родных странах. Продуваемый ветрами, лишенный удобств норманнский замок – когда снаружи завывает буря, а в большом зале лают собаки – сменился роскошью и комфортом. В восточном замке было намного больше комфорта и изящества, чем в европейском. Византийцам, строившим свои дома с использованием ранних греко-римских техник и традиций, подражали мусульмане, примеру которых, в свою очередь, следовали поселившиеся в них крестоносцы. Здесь существовала канализационная система, неизвестная в средневековой Европе, во многих городах имелся водопровод, а в районах, где воды мало, были большие подземные водохранилища, обеспечивавшие свежей питьевой водой жителей и солдат даже в разгар жаркого засушливого лета.
Внутреннее убранство домов – красивые ковры, драпировки из камчатного полотна, перины и элегантная мебель – поражали впервые попавшего на Восток человека. Он привык к грубой мебели норманнского замка с необработанными дубовыми сундуками, походными кроватями с соломенными тюфяками и длинными простыми столами. Вся мебель была сделана из расчета на легкую транспортабельность на случай, если хозяину дома вдруг придет в голову перебраться в другие свои владения. В Отремере мебель, созданная по вкусу греков и мавров, была сделана с расчетом на удобство и элегантность. Дома сверкали красивым стеклом, ранние примеры которого, когда они достигли Англии, настолько поразили воображение людей, что их посчитали работой фей. Перины, удобные диваны, подушки, гобелены и шелка – все это попало в Западную Европу благодаря контакту крестоносцев с Востоком. Изысканный фаянс очень долго был эксклюзивным продуктом Сирии, а египетское стекло столетиями не утрачивало своей популярности. Изделия с Дальнего Востока, к примеру из фарфора, иногда попадали в Левант посредством арабской торговли через Индийский океан. Грубые шерстяные одежды, которые привыкли носить на севере, сменились шелками. Латинские поселенцы приняли бурнус и тюрбан для ношения в замке или в городском доме. Во время кампаний они носили белые тканевые сюрко поверх кольчуги и арабский платок или куфию поверх шлемов.
Все это было в высшей степени разумно и практично, но шокировало людей, впервые попавших на Восток из Европы. В некоторых городах еще были общественные бани – пережиток римских времен, но в частных домах богачей и знати уже имелись ванны. Как и их мужья, латинские дамы приняли восточные одежды. Они носили длинные шелковые платья, а сверху – короткую расшитую тунику. Великолепные украшения, равных которым не знали в Европе, сверкали на пальцах, запястьях и в волосах. Довершали впечатление изысканные сирийские и египетские ароматы.
Замки великих военных орденов, таких как орден святого Иоанна, конечно, были намного строже, чем жилища аристократии, но даже здесь жизнь была существенно приятнее, чем в замках их монархов в Европе. Отчасти успех госпитальеров в Иерусалиме, а потом в Акре, несомненно, объяснялся тем, что они приобрели глубокие знания санитарии и гигиены, которые исчезли с их родины вместе с падением Западной Римской империи. Идея подавать больным еду на серебряных тарелках, несомненно, появилась в эти годы – ведь серебро и золото не было особенной роскошью в Леванте. В лечении больных бесценную помощь оказало то, что в этих местах, особенно в Сирии, сохранились и получили развитие традиции греческой медицины. Труды Галена дали лекарям ордена святого Иоанна отличную основу для исследовательской и практической медицины.
Введение нового члена в орден было трогательным и очень серьезным событием. Это был главный момент в жизни любого человека, после которого он превращался из обычного светского христианина в слугу Господа. Отныне и впредь он должен был посвятить себя в первую очередь заботе о бедных и больных, а во вторую – их защите. Разные авторы утверждали, что кампании, в которых принимал участие орден, были чаще наступательными, чем оборонительными, и это нередко было правдой. Если рыцари пытались удержать Иерусалим и святые места и сохранить паломнические пути открытыми, было недостаточно ждать, когда они будут атакованы. К примеру, если они совершили поход в Египет вместе с тамплиерами, то имели цель задавить в зародыше то, что, вне всяких сомнений, вырастет в серьезную угрозу для латинских королевств. Последующую деятельность рыцарей ордена на Родосе и Мальте можно рассматривать в разном свете, но, определенно, в те времена на Востоке вовсе не нужна была казуистика, чтобы оправдать их воинственность.
Относительно деталей процедуры приема новых членов ордена в те времена никаких записей не сохранилось. Представляется, что она не слишком отличалась от той, что существовала в последующие века. Претендент появлялся перед великим капитулом и, как писал Райли-Смит, «просил великого магистра или председательствовавшего брата принять его в члены ордена. Тот спрашивал согласия капитула, поскольку никто не мог быть принят без согласия большинства присутствующих братьев, и обращался к претенденту с такими словами: „Добрый друг, ты хочешь быть в компании дома нашего, и прав в этом, поскольку многие люди честно просят принять своих детей или своих друзей и искренне радуются, когда их принимают в орден. Если ты хочешь быть в такой превосходной и такой почтенной компании, и в таком святом ордене, как наш орден госпитальеров, ты прав. Но если твое желание вызвано тем, что ты видишь нас хорошо одетыми, едущими на прекрасных конях и имеющими все для своего комфорта, то ты заблуждаешься. Ведь когда ты захочешь есть, тебе придется поститься, а когда ты захочешь поститься, тебе придется есть. Когда ты захочешь спать, тебе придется вести наблюдение, а когда тебе захочется пойти в караул, тебе придется спать. И тебя будут посылать в море и за него, в места, которые тебе не понравятся, и ты должен будешь туда отправиться. Тебе придется отказаться от своих желаний, чтобы выполнять желания других, и терпеть другие трудности, которых в ордене больше, чем я могу тебе описать. Ты действительно хочешь этого?“».
Обратной дороги не было. Новичок должен был поклясться, что он не женат, не имеет долгов и обязательств перед другим господином, только перед орденом. В более поздний период, когда для рыцарей приобрел большую важность вопрос происхождения, до представления новичка капитулу тщательно изучались его генеалогическое древо и гербы. Если нового члена принимали, он давал клятву жить и умереть, служа ордену, в целомудрии, без личной собственности, считать больных и бедных своими господами и хозяевами. Это была тяжелая клятва для молодого человека, но в тот исторический период обойти ее было невозможно. Насилие и любовь к сражениям, которые были свойственны рыцарям ордена, определенно можно приписать подавлению естественных инстинктов, которое может найти выход только в смерти.
