Как отнесся Иван к этим претензиям – догадаться нетрудно. Он и так был раздражен отказом Вильно заключить «вечный мир» и союз против басурман – до такой степени, что в сердцах заявил литовским послам, раз «брат наш о христьянстве не радит, и нам тех своих вотчин старинных брату своему поступитися непригоже», то «перемирия нам прибавливати ныне непригоже, додержим перемирие до сроку по перемирным грамотам; а вперед меж нас Бог разсудит правду и неправду, чьим хотеньем кровь христьянская учнет проливатися…»⁶². После же демарша Тышкевича Грозный и вовсе заявил: «Коли брат наш вставил безделное слово о нашей отчине о Смоленску, и ныне нашему государству без Киева и без Волынские земли и без Полтеска (выделено нами. – В. П.) и без Витебска и без иных городов русских быти непригоже, те городы и земли их все наша отчине старинная»⁶³. В грамоте же, что должен был передать Сигизмунду гонец Роман Пивов, Иван заявил, что ливонцы «извечные данщики» Москвы и что Сигизмунд не имеет оснований вмешиваться в русско-ливонские отношения». Красной нитью через всю грамоту проходил тезис: «Обычай у государя нашего: сам правды не рушит; а хто правду порушит, и государь наш, призывая Бога в помощь, за своих людей обиды стоит и убытки своим подданным исполняет, сколко ему Бог помочи подаст»⁶⁴. Эти слова вкупе с произнесенным в сердцах Иваном обещанием додержать перемирие до срока, а там будь что будет, Господь решит, на чьей стороне правда, содержали в себе неприкрытый намек на то, что он войны не боится и к ней готов.

Жесткий ответ Ивана на претензии Сигизмунда произвел, казалось, ожидаемый эффект. Царского гонца в Литве встретили неласково, оскорбив в его лице самого Ивана⁶⁵, но ответная королевская грамота была выдержана в примирительном тоне. О Ливонии в ней не было сказано ничего, а основное внимание в послании было уделено ответу на претензии Ивана относительно тех «обид», что чинят литовские люди московским купцам и порубежным людям и на границе, и в самой Литве. Заканчивалась грамота обещанием прислать посла в Москву для обсуждения спорных вопросов.

Посол Андрей Хаританович прибыл в Москву только в ноябре 1559 г. (кстати, по дороге его не обижали⁶⁶), и эта пауза была не случайна. 31 августа и 15 сентября 1559 г. Сигизмунд заключил с коадъютором ордена Г. фон Кеттлером и рижским архиепископом Вильгельмом соглашения, согласно которым владения ордена (и, выходит, Нарва тоже) и рижского архиепископа отходили под его, Сигизмунда, «протекцию и клиентелу». Эти соглашения предусматривали, что орденские власти и архиепископ передают польскому королю под залог при условии оказания военной и дипломатической помощи ряд замков в юго-восточной Ливонии и в Подвинье. В соглашениях было сказано, что и орден, и рижский архиепископ могут потом выкупить эти заложенные замки обратно, но где им взять для этого 700 тыс. гульденов, считая в каждом по 24 литовских гроша? В общем, Сигизмунд сумел провернуть отличную сделку – не двинув ни единого солдата, не сделав ни единого выстрела, не истратив ни единого гроша (кроме как на представительские расходы и угощения ливонских делегаций), он сумел прибрать к рукам немалый кусок ливонской земли, да еще при этом и сохранив на лице маску защитника «старой Ливонии» от посягательств Московита.

Вся эта история выглядит тем более интересной, если принять во внимание тот факт, что еще в апреле 1559 г. Сигизмунд обратился к панам рады с письмом. В нем он сообщал, что орден готов перейти в литовское подданство и может передать четыре замка с условием, что в обмен он получит от Великого княжества военную помощь в противостоянии с Московитом. И далее Сигизмунд высказывал опасения, что вмешательство в ливонские дела если не сейчас, то по истечении срока перемирия может привести к тому, что война с Москвой станет неизбежной, почему и просил совета, как поступить в таком случае⁶⁷.

Паны рады не рискнули взять на себя такую ответственность, и в итоге было решено созвать общий («вальный») сейм, долженствовавший дать ответ на этот вопрос. Он собрался в конце августа 1559 г. в Вильно и проработал до начала октября. Г. фон Кеттлер, прибывший на сейм по приглашению Сигизмунда, произнес прочувствованную речь. По его словам, если Московит захватит Ливонию, у него прибудет столько сил, сколько убудет у Литвы. И как в таком случае обороняться от столь могущественного государя? И какая судьба ожидает Великое княжество Литовское? Одним словом, помочь ордену в интересах Литвы, подытожил Кеттлер. Его речь показалась делегатам сейма настолько убедительной, что они одобрили проект заключения соответствующего соглашения, немедля появившегося на свет. При этом сейм, осознавая, к чему может привести это решение, вотировал сбор соответствующего военного налога. Дополнительный налог обязался наложить на крестьян своих имений сам великий князь, равно как и мещане также должны были собрать определенную сумму с каждого города.

Столь живое участие делегатов сейма в ливонском вопросе, и необычное желание выделить дополнительные средства на ведение войны с русскими было неслучайным. Обращаясь к великому князю, они изложили ему свою «прозбу» о том, «абы оселости иных народов людем [в] земли Ифлянътъской не даваны, только обавателем и прыроженьцом Великого князства», на что Сигизмунд ответил согласием⁶⁸. Но это еще не все. Ряд исследователей отмечали экономическую заинтересованность и литовских властей, и магнатерии, да и рядового шляхетства (в особенности севера Великого княжества) в установлении контроля над Ливонией. «Двинский торговый путь был одним из наиважнейших выходов в Балтийское море и соединял ВКЛ с Западной Европой», – отмечал А.Н. Янушкевич, указывая далее, что «благоприятная конъюнктура в торговле зерном и другими товарами диктовала необходимость овладения ключевыми коммуникационными артериями для увеличения объемов торгового обмена». Установление же контроля над той же Ригой и Ревелем позволяло устранить ненужных посредников и получать от прямой торговли с Западом большие выгоды, чем прежде⁶⁹.

Кстати, еще один момент вызывает интерес в письме, направленном Сигизмундом литовским панам рады. Он запрашивал у панов рады совета относительно того, как лучше организовать оборону Полоцка и Витебска, а также других замков в этом регионе, в том числе настаивал на том, чтобы ускорить сбор чрезвычайных налогов. Важность Полоцка и других городов на северо-востоке Великого княжества, по мнению великого князя, проистекала из их стратегического положения – вдруг неприятель нанесет удар по Литве с ливонского направления?⁷⁰

Итак, уже весной 1559 г. в Вильно всерьез рассматривали возможность полноценной войны с Русским государством, а Полоцку и Полочанщине в этой предполагаемой войне отводилась роль первостепенного театра военных действий⁷¹. И миссия Андрея Харитановича мало что могла изменить в стремительно ухудшавшихся отношениях Москвы и Вильно, тем более что в доставленной посланником королевской грамоте Сигизмунд обвинял своего московского «брата» в том, что именно он виноват в том, что граница до сих пор четко не расписана и потому на порубежье множатся «обиды»⁷². Но даже не это самое главное. Не успел Хаританович вернуться в Вильно, как оттуда в Москву отправился другой посланник, М. Володкович. Прибыв в Москву в январе 1560 г., он доставил Ивану Грозному королевскую грамоту. В ней подчеркивалось, что «Ифлянская земля здавна от цесарства хрестьянского есть поддана предком нашим во оборону отчинному панству нашему, Великому князству Литовскому», почему «Ифлянское земли всей оборону, яко иншим панством и подданым нашим однако однако повинни есмо чинити». И ради сохранения мира Сигизмунд предлагал Ивану прекратить войну с Ливонской «конфедерацией» и отказаться от своих завоеваний в Ливонии⁷³.

Правда, и здесь Сигизмунд не отказался от интриги. Володкович на полуофициальной встрече с Иваном Висковатым и Алексеем Адашевым заявил, что среди правящей элиты польско-литовского государства нет единства относительно ливонского вопроса: польские паны желают войны, тогда как литовские – нет, склонны к компромиссу. При этом намекнул на то, что было бы неплохо, чтобы Висковатый и Адашев склонили Ивана к мысли о продлении перемирия, а с литовской стороны этому посодействует влиятельнейший канцлер князь М. Радзивилл Черный⁷⁴.