Матвеев махнул рукой. Волков отступил в сторону. Робко переступив через порог, в кабинет вошла девушка лет 20–22-х. Поздоровавшись на отменном русском языке, она представилась:

– Рената Лонге.

Матвеев кивнул и задержал взгляд на ней. Под тонким облегающим плащом угадывалась точеная фигурка. Ее украшала горделиво вскинутая головка с тонкими чертами лица. На нем выделялись небесной голубизны глаза. Волосы пшеничного цвета топорщились задорным хохолком.

«Хороша! Ничего не скажешь! Можно понять наших бойцов, мимо такой не пройдешь», – признал в душе Матвеев.

Отпустив дежурного, он предложил Лонге сесть. Она опустилась на краешек стула и под его строгим взглядом нервно затеребила рукав плаща.

«Волнуешься? С чего это вдруг? Русский абвер? Откуда тебе это известно? Кто ты?» – размышлял Матвеев и обратился к Лонге:

– Так кто вас обидел, Рената?

– Господин майор! Господин майор, только не надо их наказывать! Они… они… – Лонге смешалась и потупила взгляд.

– Как так не наказывать? Это недопустимо! Виновные должны понести заслуженное наказание!

– Не надо! Не надо! Они ничего плохого не сделали! – воскликнула Лонге и всплеснула руками.

– Ладно, разберемся, – не стал настаивать Матвеев и поинтересовался: – А теперь, Рената, объясните, как вы, не местная жительница, оказались в прифронтовой полосе?

– Я… я бежала, куда глаза глядят. Там невозможно оставаться! Там… – осеклась Лонге.

Она была столь искренна и непосредственна в своих чувствах, что подозрения, возникшие было у Матвеева о ее возможной связи с абвером, развеялись. Перед ним находилась одна из множества безвинных жертв войны. Его больше интересовало другое – блестящее знание русского языка Лонге. Он смягчил тон и отметил:

– Рената, вашему знанию русского языка можно позавидовать. Вы что, жили в Советском Союзе?

Лонге встрепенулась, на лице появилась робкая улыбка, и девушка призналась:

– Нет, в вашей стране я никогда не была, господин майор.

– Для вас я Александр Иванович, – ушел от официального тона Матвеев и уточнил: – Рената, а где вы научились так хорошо говорить по-русски?

– На филологическом факультете Берлинского университета. Я еще знаю французский и понимаю английский. Мне языки как-то легко даются.

– Такое не каждому дано, это талант. А откуда у вас столь чистое произношение? Ему невозможно научиться в университете, – допытывался Матвеев.

– Этим я обязана нашим соседям. Они были русскими, из Санкт-Петербурга. Бедные, бедные, погибли во время бомбежки.

– М-да, война, к сожалению, не разбирает, кто прав, а кто виноват, – признал Матвеев и уточнил: – Так, значит, вы из Берлина?

– Нет! Нет! Я там только училась, – лицо Лонге снова исказила гримаса, и она выплеснула весь тот ужас, что испытала несколько часов назад. – Там!.. В Берлине настоящий ад! Мертвые люди повсюду. Их никто не убирает! Это невозможно…

Голос Лонге сорвался, и на ее глаза навернулись слезы. Матвеев налил из графина воды в стакан и подал ей. Всхлипывая, она пила мелкими глотками. Он исподволь наблюдал за девушкой; в нем опять заговорил контрразведчик, и он пытался понять, кто находится перед ним: несчастная жертва войны или гитлеровский агент. Заострившиеся черты лица, запавшие щеки, ссадина на правой руке, пятнышко сажи на лбу и прорехи на плаще убедительно свидетельствовали о том, что Лонге действительно каким-то чудом сумела вырваться из ада, в который погрузился Берлин. Еще недавно она находилась между жизнью и смертью. Подозрительность, проснувшаяся в Матвееве, уступила место простым человеческим чувствам. Он видел перед собой юную девушку, бежавшую от ужасов войны, снял трубку телефона; ответил дежурный по отделу, и Матвеев распорядился:

– Иван, срочно найди бинты, йод или зеленку!

– Вы сказали – бинты, Александр Иванович? А что случилось? – уточнил Волков.

– Ничего! Делай, что тебе говорят! – потребовал Матвеев.

– Понял! Есть!

– А-а, и еще, Иван, поищи мыло, мыло надо женское.

– Извините, Александр Иванович, вы сказали – женское?

– Ну не наше же хозяйственное! От него даже у мужика шкура слезет!

– Так у Головко такого нет.

– Иван, ты служишь в контрразведке или где?! – начал терять терпение Матвеев.

– Все понял, Александр Иванович, найду!

– Другое дело! А сейчас ко мне в кабинет кофе и бутерброды. И еще, ты не забыл, как за дамами надо ухаживать?

– Э-э, ну…

– Постарайся.

– Понял! Есть! – принял к исполнению Волков.

Матвеев положил трубку на аппарат, обратился к Лонге и предложил:

– Рената, пройдите к дежурному по отделу, капитану Волкову. Вам окажут медицинскую и другую необходимую помощь.

Девушка ответила благодарным взглядом и покинула кабинет. Матвеев остался один, и в нем снова заговорил контрразведчик.

«…Интересно, как это ты вырвалась из Берлина? Каким образом перешла линию фронта? И этот твой русский абвер! Что за всем этим стоит?»

Вместе с вопросами ожили и прежние подозрения.

«…А если ты подстава абвера? Перед такой красавицей редкий мужик устоит. Вот бойцы и поймались на твой крючок, а дальше ты разыграла сцену. Русский абвер – это уже приманка для меня. Ничего не скажешь, с умом разработана легенда…»

Стук в дверь прервал размышления Матвеева.

– Войдите! – разрешил он.

Это был помощник дежурного по отделу. Он внес поднос с кофейником и бутерброды с ветчиной. Вслед за ним в кабинет возвратилась Лонге. За несколько минут она преобразилась. Роскошные волосы пышной волной ниспадали на плечи. Щеки окрасил нежный румянец, а в глазах появилась живинка. О прежней Ренате напоминала белоснежная повязка на правой руке.

«Женщина есть женщина!», – отметил про себя Матвеев, разлил кофе по чашкам, кивнул на тарелку с бутербродами и предложил:

– Угощайтесь, Рената.

Она деликатно откусила маленький кусочек и запила кофе. Но голод дал о себе знать, и, съев бутерброд, девушка потянулась ко второму. Матвеев наблюдал за ней и возвращался к мысли о возможной связи Лонге с германской разведкой.

«…Если ты подстава на вербовку, то кто за тобой стоит? Главное управление имперской безопасности? Тайная полевая полиция? Гестапо? Вряд ли. Слишком тонкая комбинация. В лучшие времена они этим не занимались, а сейчас и подавно…»

Поведение Лонге и обстановка на фронте оставляли все меньше места для подозрений.

«…Нет, ты, Рената, не гитлеровский агент! Не агент, но есть все, чтобы стать им. Умна! Хороша собой! В сложной обстановке не теряешься. Это же надо, сумела выбраться из Берлина и перейти линию фронта?! Такое не всякому мужику под силу. Готовая разведчица!» – пришел к этой мысли Матвеев.

Теперь его занимало другое: насколько Рената способна выполнить разведзадание – проникнуть в спецслужбу союзников, пригревших под своим крылом немало фашистских недобитков. В поисках ответа на вопрос он принялся прощупывать Лонге наводящими вопросами. Она, утолив голод, разговорилась. Советский майор-контрразведчик – высокий, статный, со строгими, правильными чертами лица и умными глазами, в которых читалось сочувствие, располагал к себе. Мирная обстановка заставила Лонге на время забыть об ужасах войны. Разговор приобретал все более непринужденный характер. Матвеев внимательно слушал, а его цепкий, гибкий ум контрразведчика выделял в рассказе Лонге то, что могло подвигнуть ее к сотрудничеству со Смершем.

«…Выросла в семье, не отличающейся большой набожностью и фанатизмом. Отец – инженер-электрик, никогда не носил военный мундир и не принимал участия в сборищах нацистов. Всю сознательную жизнь проработал на заводе. Мать – швея, абсолютно аполитичный человек. Сама ты во время учебы в институте не состояла в молодежных нацистских организациях. Свободно владеешь тремя языками: немецким, русским и французским. Готовый переводчик. Наши горе-союзнички не пройдут мимо тебя. Однозначно возьмут на работу, – размышлял Матвеев…

Для тебя даже не требуется отрабатывать легенду прикрытия. Все складывается естественным образом. Ты вырвалась из Берлина и возвращаешься домой, к родителям. Они проживают в южной Баварии – настоящее змеиное гнездо, куда бежит вся нечисть. Там хозяйничают американцы и французы. Они пригрели у себя фашистских недобитков и антисоветскую сволочь…