Как же было приятно наконец оказаться в его руках, принимать ласку, но ей хотелось немного другого. Она заставила его оторваться от шеи и приподнять голову. Облизав свои губы, она нерешительно стала приближаться к его губам. На последнем сантиметре она остановилась и подняла ресницы, чтобы заглянуть ему в глаза, увидеть, что он тоже этого хочет.

Но глаза ничего не успели рассмотреть, так как, заметив её остановку, Гинтар немедленно преодолел то расстояние, закрывая глаза от блаженства. Он слишком долго этого ждал. И да, мог напугать, отчего тут же его прикосновения стали целомудренее, невесомее, но губы… Губы жадно вбирали этот поцелуй, терзали, кусали. В них была давно копившаяся жажда. Он и просил, и требовал отдачи, останавливался, дразняще отдаляясь, но сам, не выдерживая отсутствия Валанди на своём лице, впивался вновь.

И она отвечала ему тем же, жадно глотая его дыхание, кусая за губу, если он смел отдаляться, устраивала охоту за его языком. Не могла насытиться, даже когда дыхание в лёгких заканчивалось.

Поиграв с Валанди ещё какое-то время, Гинтар осмелел — его ладони с ещё большим напором, чем прежде, стали ласкать тело солнечной эльфийки, но это быстро наскучило ему. Ткань на её теле мешала, бесила, раздражала… Ах, как жаль, что Валанди не умела ни в кого обращаться — каждый раз, когда она бы возвращала себе человеческую форму, вставая перед ним совсем нагой, он бы брал её, каждый раз… нещадно, без устали…

Пальцами он ловко задрал её рубаху и сжал грудь, неустанно трогая её, обводя соски, приподнимая и любуясь на них сверху вниз… Второй рукой же нежно поглаживал низ эльфийки, через какое-то время без приглашения проникая в штаны и быстро находя самое сокровенное для него.

Из груди Валанди вырвался тихий стон. Она закрыла глаза от наслаждения и вновь положила голову на плечо Гинтару, шумно втягивая воздух носом. Но ей не хотелось только принимать, хотелось дарить такое же блаженство и ему. Осторожно просунув руку за спину, она аккуратно положила ее ему на живот и повела вниз. Наконец нащупав вулкан желания, она принялась поглаживать его своими изящными пальцами сначала несмело, но постепенно движения ее руки становились все энергичнее.

Гинтар громко выдохнул, опять дёрнулся вперёд, навстречу рукам, и опять волна боли. Как бы он хотел овладеть этой женщиной, а она ещё и подливала масла в огонь.

— Нет, родная, — прошептал он, чувствительнее проводя пальцами по клитору, но при этом отодвигаясь от девушки пахом. — Я не смогу тебя порадовать этим. Позволь сегодня просто подарить удовольствие, — он поцеловал её в ушко, прикусил его и, не позволяя протестовать, поцеловал её губы, не разрешая отвернуться от себя, кусая за любые попытки.

Один раз он разорвал поцелуй — превозмогая боль в боку, он наклонился к её груди и облизал её, запечатав грубый поцелуй на соске, после чего снова вернулся к лицу.

Пусть сегодня будут только его пальцы, но они ясно дадут ей понять, что её ожидает в будущем. Нещадно лаская её, Гинтар добивался лишь одного — её голоса. Стоны для него — лучший показатель того, как ей хорошо, и он искренне пытался доставить ей удовольствие.

И он дождался. У Валанди больше не оставалось сил сдерживаться. Где-то после очередного поцелуя, когда ее губы освоболились, из них вырвался стон удовольствия, и она уже больше не могла остановиться. Одной рукой она вцепилась ему в шею, а другой в ту самую руку, больно впиваясь ноготками. Она уже была на грани, ещё одно движение его пальцев и… Она вознеслась. Сладостная дрожь прокатилась по всему телу, неся с собой наслаждение волна за волной. Все закончилось вместе с последним, самым протяжным стоном.

Облокотившись всем телом на Гинтара, Валанди никак не могла отдышаться. Это было лучшее, что с ней происходило в последнее время. И она отблагодарит за этот подарок, ой как отблагодарит. Она пообещала себе, что он будет извиваться под ней, молить не останавливаться, и ни одна богиня любви с ней не сравнится.

***

Кая сначала подумала, что ей показалось. Услышав первые стоны, она оторвалась от мытья рук после разделывания тушки, но поняв, что это был не крик, а стон, нахмурилась, чувствуя приближающуюся злость. Это Валанди так следит за ним? Ну если после их утех у него откроется рана — одному голову оторвёт, второй такую же поставит.

— Развратники, — буркнула оборотень и села у почти потухшего костра. Закнеыл так и не вернулся, и по-хорошему, Кае сейчас следовало бы тоже уйти, дабы не слышать эти… откровенные стоны. Иногда слух — это какое-то проклятие. Но вот только…

Это так сильно отличалось от того, что она слышала ночами в зашарпанных тавернах, где стоны девиц вызывали отвращение; где они извергали некрасивые, похотливые и наигранно-громкие стоны. Но Валанди говорила о своей любви красиво, мелодично, а главное — нельзя не поверить, что ей было очень хорошо.

И Кая впервые заинтересовалась этим. Впервые она почувствовала странное ноющее чувство в теле. То ли было возбуждение? И оно наступило лишь от того, что она послушала чужие стоны? В голове оборотня поднялась настоящая буря из чувств и вопросов. Что же это такое, что заставляет женщин стонать? Правда ли, что это бывает настолько приятно?

Она слушала, замерев. Просто слушала и терялась в догадках, в любопытстве от языка собственного тела. Почему оно так реагирует? Почему так возгорелся низ живота? Почему тело так требует прикосновений? Почему… почему Кая касается себя, и оно вдруг стало таким чувствительным?

Оборотень потрогала свою грудь и, что странно, это было новое неведомое чувство. Хотелось ещё, хотелось сильнее, не через одежду… Лунная пошла на поводу у своего тела, пробуя и исследуя это что-то новенькое. Она понимала, что может вернуться Закнеыл, и потому прислушивалась к каждому шороху в лесу, но слышала только стоны солнечной эльфийки и шум собственной крови, бьющей в ушах.

Это было приятно. Собственные касания были словно в первый раз. И самое ужасное, что поняла Кая — она не могла остановиться. Прикосновениями лишь сильнее раззадоривала тело, оно требовало больше, лунная не могла отказать ему. Эльфийка легла на траву, забираясь под рубаху и лаская свою грудь с большим усердием. И чем больше это делала, тем сильнее жгло внизу; жгло и зудило, требовало внимания к себе.

Неуверенно, сантиметр за сантиметром она опустила вторую руку к своим штанами и скользнула под них, касаясь половых губ иначе, чем при мытье — нежно, осторожно, надеясь унять требования тела, но становилось лишь хуже; этого было слишком мало! Но как же понравилось. Стоны Валанди будто стали ещё громче, лунная задержала дыхание, боясь пропустить как свои новые ощущения, так и стоны солнечной. Фантазия рисовала ей мужчину без лица, но с прекрасной фигурой. Почему оно так делало? Почему хотелось, что бы вместо её рук были руки этого мужчины? Почему ноги невольно раздвигались шире, позволяя пальцам проникнуть глубже, а спина выгибалась при каждом остром ощущении?

Кая увереннее провела пальцами по половым губам, проникла глубже, касаясь клитора, и блаженно закрыла глаза. Это происходит с ней? Нет, это просто сон, какой-то сон… Но какой приятный сон. Не понимая, почему и зачем, оборотень стала ласкать себя быстрее, усерднее, больно сжимая грудь, но боль меркла по сравнению с удовольствием.

Теперь ясно, зачем нужны поцелуи в процессе — она не заметила, как учащалось дыхание, когда она переставала задерживать его. Тело жгло, во рту всё пересохло, губы жадно требовали, чтобы их увлажнили, язык требовал с кем-то схлестнуться в бешеном танце, но она была одна.

***

Закнеыл бродил по округе, подбирая ветки, пригодные для костра. Несмотря на то, что Кая злилась на него, он был рад наконец-то размяться, а то за день затекло все тело от сидения на месте. Благодаря Шаускому лопуху нога болела меньше, хотя он все же старался несильно ее нагружать. Один раз он попробовал сделать несколько выпадов и прыжков, но наступив на поврежденную ногу, скривился от боли. Должно пройти ещё немного времени, прежде чем он сможет нормально сражаться. Вот надо было так неосторожно свалиться? А ведь они сейчас направляются в самую гущу тьмы — к нему домой.