– Не слишком давно? Очевидно – при вашем прежнем хозяине?

– Определенно, вы не ошиблись. Огромной воли и мужества был этот человек – наш покойный хозяин. Полагаю, те страшные горести, что выпали на его долю, вполне извиняют его чудачества. Хоть здоровьем он был не из хилых, – тягот и забот, которые беспощадно обрушила на него жизнь, уж верно, хватило бы на добрый десяток таких, как он. Несомненно, большое несчастье для человека – похоронить всех своих многочисленных домочадцев. Ведь наш достопочтенный господин сошел в могилу значительно позже своих собственных детей… Да вы и сами, сударыня, должно быть, видели ныне покойного хозяина: ведь именно на его-то отпевании вам и довелось побывать.

Последние слова Марты полоснули меня по сердцу, подтвердив уже давно зародившуюся во мне догадку о возможной связи печальной кончины хозяина моих собеседниц и тем, что мне давеча пришлось увидеть. Этот предмет заинтересовал меня практически с самого начала нашего разговора, однако мне недоставало решительности спросить об этом прямо. Теперь же, когда догадка раскрылась сама по себе, я не смогла подавить в себе великого соблазна проверить степень своих ощущений, услышав имя покойного господина из уст моих благодетельниц.

– Его звали Патриком, – охотно откликнулась Марта на мой предварительный соответствующий вопрос. – Что с вами, сударыня? – тут же спохватилась она. – Вы так побледнели! Да ваши пальцы холодны как сама Смерть! Вы еще решительно слабы, чтобы вести подобные беседы.

Я и вправду пребывала в сильнейшем смятении. Сознание мое на данный момент было слишком уязвимым для малейших моральных нагрузок и, разумеется, я отнюдь не была готова к новым потрясениям. Мои деликатные собеседницы прекрасно это поняли и быстро распрощались со мной, оставив меня наедине с моими тревожными мыслями.

Из того, что я теперь услышала, было совершенно ясно: этот таинственный Патрик не имел никакого отношения к моим близким. Вне всякого сомнения, он не мог быть моим сыном. Хвала Всевышнему, умерший человек оказался всего лишь бывшим хозяином дома, в котором меня любезно приютили. Ободренная столь отрадной мыслью, я, должно быть, очень скоро крепко уснула.

Лишь к утру я начала постепенно вникать в смысл происходящего. И вот странный парадокс, обнаруженный мною тотчас по пробуждении: вопреки тому, что сознание мое накануне было до крайности измождено и возбуждено, объятое болезненным жаром, оно восприняло все, что со мной случилось, вероятно, даже более остро и отчетливо, нежели в том случае, если бы оно пребывало в состоянии праздного бодрствования. Я без особого труда смогла припомнить вчерашний разговор в малейших деталях.

Поскольку в дальнейшем мне надлежало общаться с обитателями этого жилища, то, во избежание случайной возможности попасть впросак, продемонстрировав тупое невежество перед моими новыми знакомыми, я волей-неволей старалась осмыслить то новое, что мне пришлось услышать. По мере того, как я раздумывала над всем этим, во мне вдруг проснулся и разгорелся живейший интерес к нелегкой участи, выпавшей незнакомому мне Патрику. В сердце моем тотчас же вспыхнуло искреннее сочувствие великой трагедии, постигшей его большое несчастное семейство.

Теперь мне с очевидной ясностью открылось то обстоятельство, которое накануне я еще не осознала, а именно – потрясающая схожесть судьбы этого загадочного человека с моим собственным жизненным жребием. Оба мы – и он и я – лишились близких с той единственной, однако довольно существенной разницей, что во мне все еще теплилась надежда, правда, слабая, можно сказать, призрачная, и тем не менее служившая мне единственной спасительной соломинкой, за которую я судорожно старалась ухватиться – светлое упование вновь обрести их; для него же они были утеряны навеки, безвозвратно.

Как только этому почтенному господину достало воли и мужества вынести, вероятно, самую ужасную земную кару, что в принципе может настичь любого смертного – ясное, неотвратимое сознание всех своих потерь? Это было для меня поистине непостижимой тайной. И теперь я, как никогда, отчаянно нуждалась в ее разгадке, ибо моя нынешняя ситуация вполне могла обернуться для меня той же страшной участью. Как остро ощущала я в себе недостаток той великой внутренней силы, что поддерживала в минуты тяжких испытаний таинственного покойного Патрика!

Чем дольше я размышляла над этим, тем настойчивее разгоралось во мне нетерпение вновь увидеть своих покровительниц, чтобы как можно более подробно узнать правдивое описание жизни их прежнего хозяина.

Вероятно, прошло около полутора часов с момента моего пробуждения, когда они наконец явились меня проведать. Как и накануне, их было только двое – все те же милые заботливые женщины; я почему-то вообразила, будто мне нынче выпадет счастье быть удостоенной внимания самого нового владельца этого дома – судя по всему, с моей стороны было неслыханной самонадеянностью допустить предположение, что мне могут оказать подобную честь.

Однако отсутствие означенного господина ничуть не огорчило меня. Напротив, я почувствовала невероятное облегчение, ибо само это обстоятельство дарило мне поистине бесценную возможность держаться с той свободной непринужденностью, которая могла бы в должной мере расположить моих благодетельниц на откровенную беседу.

Марта несла в руках небольшой поднос с легким завтраком, испускавшим весьма соблазнительный изысканный аромат.

– Доброе утро, сударыня, – произнесла она с ласковой, покровительственной улыбкой. – Сделайте милость, выпейте чашечку чая: не нужно быть заумным философом, чтобы понимать его необыкновенные целебные свойства.

– Благодарю вас, – ответила я, принимая из ее рук чашку, содержавшую обычную порцию теплого чая с молоком. – Не знаю, что там утверждают заумные философы, мне, конечно не по силам тягаться с ними, но, во всяком случае, полагаю, что глоток-другой свежего домашнего чая, любезно заваренного добрыми руками, должен непременно взбодрить.

– Глядите-ка, Марта, как переменилась нынче наша гостья! В ней просыпаются задор и словоохотливость, по-видимому, свойственные ей от природы! – заметила Эмма. – Это хороший признак. Стало быть, дело идет на поправку. А вы пейте, пейте, сударыня. Чай-то наш уж и вправду славный! Это ведь не простой чай, а самый, что ни на есть, правильный: мятный чай с молоком – излюбленный лакомый напиток покойного хозяина!

«Великолепно, – подумала я. – Просто идеальное начало для предполагаемого мной разговора – лучше, пожалуй, и не придумаешь. Грех упустить столь удобный случай поддержать эту тему».

– Помнится, вы говорили, – начала я, – что этот почтенный джентльмен потерял всех своих детей. В таком случае, могу я поинтересоваться, на каком основании новый владелец этого дома вступил в право собственности? Вероятно, он приходится близким родственником покойному господину – братом или кузеном?

– Что вы, сударыня, – рассмеялась Марта, – Господь с вами! При столь солидной разнице в возрасте, какая существовала между ними, едва ли подобное родство могло оказаться возможным: тому-то умершему господину шел восемьдесят четвертый год. Ну а нынешний наш хозяин, почитай, едва достиг средних лет. А как он вам показался, сударыня?

– Кто? – удивилась я.

– Да наш новый хозяин, конечно, кто ж еще?

– Разве я имела честь быть с ним знакомой?

– Ах да! Какое уж там знакомство: вас же выволокли из церкви едва живой! Надо сказать, ох и всполошили вы тогда всех нас! Но, хвала Господу, сейчас, как будто, все позади. Ну да вам, должно быть, все же довелось увидеть значительную часть обряда и, если это так, то, уж конечно, вашего внимания не мог обойти тот достопочтенный священнослужитель, что читал надгробную речь. Так он и есть наш новый хозяин.

Любопытство мое разгорелось до предела. Разумеется, я прекрасно помнила святого отца – такого человека просто невозможно было забыть. Поведение его уже с самого начала обряда казалось мне весьма подозрительным. И сейчас меня страшно одолевало желание дознаться-таки, какими, собственно, узами связанны между собой эти два господина – прежний и нынешний – обитатели этого загадочного жилища.