Оставалось только сообщить, что сегодня врагу удалось захватить Ростов-на-Дону. Но этого не сделали ни Совинформбюро, ни наша газета. И только 29 ноября, когда было опубликовано сообщение об освобождении города все стало на свое место. Я хорошо помню, почему так вышло.

21 ноября наши спецкоры прислали репортаж об оставлении войсками Южного фронта Ростова-на-Дону. Пошли мы с этим материалом в Ставку. А там сказали, что печатать не надо. И вполне резонно. Как раз в эти дни 9-я и 56-я армии Харитонова и Ремизова перешли в контрнаступление и, громя группу генерала Клейста, быстро приближались к Ростову. Город вот-вот будет освобожден. К этим боям и повернуто было наше внимание. Уже 26 ноября в газете была напечатана большая корреспонденция "Контрнаступление войск Красной Армии на Юге", в которой самым подробным образом рассказывалось о ходе этой операции.

Прошло еще несколько дней - и в газетах было опубликовано поздравление Сталина командующим фронтами и армиями, "водрузившими над Ростовом наше славное красное знамя".

Так что умолчание об оставлении нашими войсками Ростова, когда еще не угасли бои за город, было, пожалуй, вполне оправдано, и не столько со стратегически-оперативных позиций, сколько, так сказать, с моральных, психологических. Так я думал тогда, так думаю и ныне...

* * *

В газете сообщение о гибели командира 8-й гвардейской стрелковой дивизии генерал-майора И. В. Панфилова. До сих пор о военачальниках, павших в бою, мы, как правило, сообщений не печатали - слишком велики были потери, слишком много пропавших без вести! Хотя, откровенно говоря, можно было сделать гораздо больше, чем делалось, чтобы отдать последний долг воинам, сложившим свои головы на поле брани. Сколько в дни отступления, а порой и во время наступления оставляли мы безымянных могил! Уже после войны священным стал девиз "Никто не забыт, ничто не забыто!".

Но гибель Панфилова, как потом и гибель Ватутина, Черняховского, нельзя было обойти молчанием. Всем были известны его заслуги в обороне Москвы. Это был обаятельнейший человек, одинаково любимый и уважаемый как подчиненными, так и старшими начальниками.

Военный совет фронта прислал некролог. Подписан он был Жуковым, Рокоссовским, Соколовским и другими соратниками комдива. Георгий Константинович позвонил мне - хотел убедиться, поспел ли некролог в очередной номер газеты. Опубликовали мы его незамедлительно, с большим портретом Панфилова. Кроме того, дали обширный отчет о похоронах. В отчете воспроизведены слова Панфилова к своим бойцам в свой предсмертный час: "Умрем, но танков не пропустим!.." Есть в отчете пронзающие душу строки:

"Звучит траурная музыка. В первом почетном карауле - три генерала, а рядом с ними совсем юная девушка. На ней простая солдатская шинель и сапоги. Это Валя, дочь генерал-майора Панфилова. Она собирала отца на войну и вместе с его дивизией отправилась на фронт. Санитарка, она из уст раненых часто слышала у себя на перевязочном пункте о славных делах отца. Но вот внесли красноармейца, раненного в плечо, и он с волнением в голосе сказал Вале:

- Сестричка, ты знаешь о нашем горе? Слышала, наш генерал погиб...

Сердце девушки сжалось от боли, но она нашла в себе силы продолжать перевязку.

И вот теперь дочь генерала стоит у гроба отца. На поясном ремне у нее - маленький пистолет. Это боевое оружие отца, память об отце".

Дали мы в газете и снимок почетного караула у гроба Панфилова с Валей на переднем плане.

А через два дня "Красная звезда" сообщит, что Государственный Комитет Обороны СССР удовлетворил просьбу военных советов Западного фронта и 16-й армии о присвоении 8-й гвардейской стрелковой дивизии имени И. В. Панфилова. Кажется, на протяжении всей Отечественной войны это был единственный случай, когда соединению присваивалось имя его командира, павшего в бою.

* * *

Примечательны фотоснимки Капустянского, напечатанные на первой полосе. Под ними подписи: "Английские танки прибывают в N-ю часть. На снимке: 1. Колонна танков на марше. 2. Капитан тов. Мороз отправляет танки в бой". Это не только информация, но и выражение нашей признательности союзникам.

Однако лично у меня с этими "матильдами" связаны два не очень приятных воспоминания. Одно из них можно даже назвать очень неприятным.

Напечатали мы как-то снимок с поля боя с таким пояснительным текстом: "Фашистский танк, подбитый бойцами N-й части". А на другой день мне вдруг звонят и говорят: "Какой же это фашистский танк? Это "матильда"!" За досадную нашу ошибку ухватилось ведомство господина Геббельса - подняло вой о том, что, мол, Советам не удается одолеть немецкие танки, поэтому они выдают за свои трофеи подбитые немцами "матильды". Промелькнуло что-то в этом же роде и в прессе нейтральных стран. Обиделись и англичане.

В конечном счете я получил "готовый" приказ об увольнении фотокорреспондента и откомандировании его в войска. Жаль было терять хорошего работника, но, увы, нам пришлось расстаться с ним. Он достойно прошел всю войну, жив-здоров и ныне состоит членом редколлегии одного из популярнейших советских журналов.

Зато другой мой конфуз с английскими танками начисто лишен драматизма. Он имеет скорее юмористическую окраску.

Однажды Илья Эренбург привел в редакцию английского журналиста, который буквально замучил меня вопросами о "матильдах" и "Валентайнах":

- Как они воюют? Как отзываются о них ваши танкисты? Что вообще говорят о них в войсках?..

К сожалению, я был застигнут врасплох и ни на один из его вопросов не смог дать вразумительного ответа. Ах, как я досадовал потом, что моя встреча с английским журналистом произошла слишком рано. Летом 1942 года я побывал у Ивана Ивановича Федюнинского, который командовал в то время 5-й армией, оборонявшей подступы к столице по автомагистрали Минск - Москва. Перед моим появлением он только что проводил гостивших у него английского и американского военных атташе. По свежей памяти он воспроизвел мне свой ответ на их вопросы относительно "матильд" и "Валентайнов":

- Машины, в общем-то, хорошие. Где-нибудь в Африке, в степях и полустепных районах да еще, скажем, в колониальной войне, когда не надо прорывать прочную оборону, они незаменимы. Для этого, вероятно, и предназначались. А у нас же местность преимущественно лесисто-болотистая, пересеченная. Для нее гусеницы этих машин узковаты. И "матильдам" и "Валентайнам" туго приходится в лесу, на крутых поворотах, подъемах и спусках - гусеницы часто сваливаются. И потом, на мой взгляд, ваши машины излишне комфортабельны - в них много гуттаперчи, которая легко воспламеняется. Впрочем, этот недостаток мы устранили.

- Каким образом? - поинтересовались атташе.

- Очень просто, - объяснил Иван Иванович, - сняли гуттаперчу и отдали девушкам на гребешки...

После такой обстоятельной информации я бы, конечно, не сконфузился перед моим коллегой из Англии.

В эти дни все мы жили прежде всего битвой за Москву. Но тревожило положение и на других фронтах, особенно - Северо-Западном и Южном. 8 ноября враг захватил Тихвин.

Захват немцами Тихвина на первый взгляд казался не самой трагической потерей. К сожалению, нам приходилось в то время оставлять города и побольше Тихвина. Но этот относительно небольшой старинный городок приобрел тогда важное стратегическое значение. Наступая на Тихвин и Волхов, противник рассчитывал окружить Ленинград вторым блокадным кольцом, перерезать последнюю железную дорогу, по которой шли к Ладожскому озеру грузы для ленинградцев. Были у немецкого командования и другие далеко идущие планы: завладеть Тихвином и, соединившись с финнами у Свири, отрезать от центральной России Северный фронт и Мурманск.

Сразу же после захвата Тихвина Гитлер, выступая по радио, заявил: "Теперь Ленинград сам поднимет руки. Никто не освободится, никто не сумеет прорваться через созданные линии. Ленинграду придется умереть голодной смертью". Два дня подряд берлинское радиовещание каждые полчаса передавало сообщение о взятии Тихвина. Перед каждой передачей исполнялись бравурные марши.