Этого оказалось достаточно для восстановления порядка.

У Бориса Галина наметанный глаз. Работая до войны в редакции "Правды", он тесно общался с партийными работниками тяжелой индустрии, много писал о них. Думается, что именно поэтому Галин лучше многих других наших корреспондентов справился с "комиссарской темой" - верными, запоминающимися штрихами набросал портрет представителя партии в армии.

В тот же день мы получили очерк Федора Панферова с неожиданным названием "Рябая курочка".

Писатель продолжает работать над материалами, собранными в октябре на Западном фронте. Побывал он тогда в одной отбитой у противника деревне. Впрочем, деревни-то уже не было, были черные головешки да уродливые остовы печей. Местные жители ютились в подвалах и наспех отрытых щелях. Пожилой крестьянин Иван Степанович Емельянов рассказывал о бесчинствах гитлеровцев:

- Пришли в село, а ушли - села-то и нет. Сожгли все начисто. А чего же? Не жалко - не ихнее ведь. Жги. Чего жалеть - добро чужое.

Подошла женщина. Назвалась Машей Баландиной и добавила:

- И-и-и, чего тут немцы творили! Сначала стали отбирать коров, потом свиней, потом за хлеб взялись. А потом уже такое пошло, чего и ждать-то нельзя было. Полы во всех домах выдрали.

- Это зачем же?

- На блиндажи. А ведь кругом - лес. Так нет же, за полы взялись... Курятину любили, ух как! Как курицу увидят, так цоп ее в котелок, водки достанут и лопают!

- Одна курица на все село уцелела, - подхватил Иван Степанович. Ну-ка, сынок, - обратился он к появившемуся рядом с ним мальчонке, - дай-ка ее сюда.

Мальчик нырнул в щель, подал оттуда рябую курочку. Далее Панферов продолжает:

"На шее у курочки голубенькая ленточка, такие же, только розовые, ленточки на ногах... Курочка пошла по рукам. Ее гладили, ее называли самыми ласковыми именами: Хохлаточка, Куруша, Курынька.

Иван Степанович улыбаясь рассказывал:

- Вот ведь какая, спаслась. Чуть свет - в поле, а ночью - в щель и сидит там. Соображает: дескать, в руки немцу не попадайся, сожрет. И спаслась. Глядите, какая умница... На развод нам осталась..."

В очерке Панферова щемящая сердце концовка: "Долго-долго мы видели это погорелое село, обугленные березы, полураздетых людей и рябую курочку..."

В мирное время в газетах за 7 ноября преобладали обычно так называемые официальные материалы. Поэтому все остальное - неофициальное, но тоже праздничное: стихи, очерки, публицистические статьи - редакторы стремились опубликовать накануне. Но на сей раз трудно было предугадать, какие именно официальные материалы поступят в завтрашний номер. Велик ли будет их объем? Не окажемся ли мы в затруднительном положении, если опубликуем шестого числа все самое яркое из того, чем располагает редакция?

И все же традиции мы не нарушили. 6 ноября "Красная звезда" вышла с праздничными материалами.

Передовая - "Кровь, пролитая недаром". В ней твердо и веско прозвучало: "Как бы суровы ни были переживаемые нами дни, мы встречаем свой светлый праздник с поднятой головой, уверенно и гордо..."

Очерк Славина "В рабочем батальоне". Это - о москвичах-добровольцах. Как раз накануне праздника мы вызвали Льва Исаевича из Ленинграда. Увидел я его - и ужаснулся: как он исхудал! Щеки ввалились. Синева под глазами...

Славин ни на что не жаловался, ни о чем не просил. Но я в тот же день подписал приказ о предоставлении ему двадцатидневного отпуска. Это был, пожалуй, единственный такой случай. В тот неимоверно тяжелый военный год никому в нашей редакции передышки не давалось. Для Славина сделал исключение.

Впрочем, очень скоро мне пришлось нарушить собственный приказ: попросил Льва Исаевича съездить к московским ополченцам и написать о них очерк в номер.

И вот очерк у меня:

"Он зауряден, этот батальон. Он не выдается особенно. Он типичен для большинства рабочих батальонов, во множестве организовавшихся сейчас в столице.

Люди батальона знают, на что идут. Я разговаривал со многими из них. Им понятны слова: "победить или умереть". Но произнести такие слова обыкновенному человеку трудно. И инженер Скобелев, и кровельщик Юдин, и метростроевка Нина Медведева, и повар Могин выражаются проще, но смысл их слов остается таким же сильным и возвышенным:

- Сделаем все, что нужно.

- Отступать не собираемся.

Здесь все добровольцы. Это то, что объединяет людей батальона. В остальном они разные. Разные по возрасту, по профессии, по уровню развития. Объединяет их одно сильное чувство, которое Лев Толстой называл: "Скрытая теплота патриотизма". Да, их спаивает одно желание, вырастающее до размеров страсти: отстоять родную Москву от ненавистного врага".

Напечатали мы также и очерк Павла Трояновского из Тулы о рабочих батальонах. Он рассказал удивительную историю.

"...В одном из батальонов тульских рабочих дерется с врагами Иван Никифорович Прохоров, токарь оружейного завода. Иван Никифорович - рослый, широкоплечий человек. У него чисто выбритое, добродушное лицо и прозрачные синие глаза. Говорит он густым басом.

- Вы пришли посмотреть мою винтовку? Вот она, пожалуйста. Знаменитая винтовка у Ивана Никифоровича. Сделана его дедом в 1899 году. Дед в японскую войну воевал с ней. На ложе - 76 чуть заметных его зарубок, по числу убитых врагов. В 1914 году с ней на войну пошел Никифор Прохоров. Провоевал он только шесть месяцев, сделал 51 зарубку и был убит. Товарищи сохранили винтовку, привезли в Тулу. В 1918 году ее взял молодой, тогда еще 16-летний, Иван Прохоров. Три года Иван крушил белогвардейцев и сделал столько зарубок, что на ложе места не хватило.

- Да, сейчас надо бы прибавить еще семь заметок, - говорит за Прохорова сосед, - он уже семь фашистов подстрелил".

Недавно я спросил Трояновского:

- Павел Иванович! Ты помнишь свой очерк "В Туле"?

- Нет, - ответил он.

- А винтовку с зарубками помнишь?

- Винтовку помню.

- Сам видел ее или тебе о ней рассказали?

- Сам видел и знаю, что теперь она хранится в музее...

* * *

Как нельзя более кстати пришелся в предпраздничный номер первый из серии очерков Сергея Лоскутова "У партизан". Вовремя подоспел и новый очерк Симонова "По дороге на Петсамо" - о боевом рейде роты пограничников по тылам врага. Вот его начало:

"Каким образом они появились в тылу, немцы так и не узнали. С моря? Но в эту и в предыдущую ночь на Баренцевом море бушевал девятибалльный шторм. С воздуха? Но уже третьи сутки небо было закрыто сплошной снежной пеленой. По суше, через немецкие позиции? Но там всюду... патрули, и вот уже третью ночь не было слышно ни одного выстрела.

Словом, немцы не знали и не знают до сих пор, как появилась в их тылу рота пограничников, наделавших в эту ночь такой шум от побережья и до Петсамской дороги. А раз этого до сих пор не знают немцы, не будем лучше говорить о том, как и где прошли пограничники. На то они и пограничники, чтобы везде пройти".

И концовка очерка выдержана в том же духе:

"Сзади остались взорванный мост, 3 разрушенных казармы, 19 землянок, около десятка уничтоженных машин, 200 трупов солдат и офицеров Гитлера.

Комиссар Прохоров и командир Лихушин пересчитали своих бойцов. Через полчаса на скале никого не было. Пограничники исчезли так же внезапно, как и появились, одним только им известным путем".

Лишь через тридцать с лишним лет писатель в своей книге "Разные дни войны" рассказал, какими тропами хаживали тогда пограничники в тыл врага.

А в те часы, когда ротационная машина выдавала первые тысячи экземпляров "Красной звезды" с очерком Симонова "По дороге на Петсамо", то есть в ночь на 7 ноября 1941 года, он сам отправился с отрядом морских разведчиков в рейд на Пикшуев мыс, в тыл врага. Хотел дать еще один очерк, в номер от 8 ноября, заранее определив для него название - "В праздничную ночь".

Вернувшись в Мурманск рано утром, Константин Михайлович продиктовал свой очерк машинистке и снес на телеграф. Все, казалось, было сделано своевременно, но связь подвела. К нам этот материал поступил с опозданием на целых две недели - 22 ноября.