- Вы кто такой? Что здесь делаете?
- Хренников, - представился он, - композитор... Хожу вот по знакомым местам...
Да, это был Тихон Николаевич Хренников. Я узнал его, приглядевшись внимательнее. Поздоровались, и я вдруг выпалил:
- Есть хотите?
Сам не знаю, почему задал такой вопрос. Вероятно, по выработавшейся уже привычке. Этот вопрос я задавал теперь всегда при встречах с Алексеем Толстым, Михаилом Шолоховым, Ильей Эренбургом, Петром Павленко... Знал ведь, что они не роскошествуют.
Тихон Николаевич ответил не без смущения:
- Спасибо... Есть мне действительно хочется...
Я привел его к себе в комнату. Нам принесли, как говорится, что бог послал из нашей недооборудованной еще столовки. Сидели, ели, беседовали о разных разностях. Расстались, можно сказать, друзьями. Тихон Николаевич и теперь при встречах со мной вспоминает с доброй улыбкой тогдашний свой случайный визит к нам в редакцию...
* * *
Прошло несколько дней после того, как "Красная звезда" сменила адрес. Мы продолжали благодушествовать, пока не позвонил мне командующий ПВО генерал М. С. Громадин.
- Знаете ли вы, - строго спросил он, - что ваше теперешнее помещение одно из самых уязвимых для бомбежек.
- Нет, не знаю, - ответил я. - Но под вашей защитой мы чувствуем себя как у Христа за пазухой.
Громадин не принял шутки. На второй день он прислал нарочным большой пакет, опечатанный сургучом. В пакете был сделанный с самолета снимок монументального здания Театра Советской Армии. Оно четко вырисовывалось среди прочих зданий как пятиконечная звезда с пятью расходящимися лучами. Действительно, приметный объект! Эренбург, увидев этот снимок у меня на столе и вспомнив, очевидно, наш полуподвал на Малой Дмитровке, который он назвал "презрением к смерти", наименовал наше новое пристанище "вызовом смерти"...
Ненадолго мы задержались здесь. Но об этом - разговор впереди. А пока рассмотрим номер "Красной звезды", вышедший, когда противник уже начал генеральное наступление на Москву.
* * *
При подготовке этого номера мы еще почти ничего не знали о грозных событиях на Западном фронте. Да и о наступлении немцев в полосе Брянского фронта официальных сообщений тоже пока не было. Содержание газеты опять определялось главным образом материалами с юга. Важная корреспонденция Н. Денисова и П. Олендера - "Как бороться с просачиванием врага в тыл". Новые снимки Якова Халипа из Крыма.
На третьей полосе - подвальная статья известного историка И. Лежнева "Что скрывается за гитлеровской демагогией о фашистском национал-социализме". Там же заверстали очерк Евгения Габриловича "Дочь партизана". В нем рассказывается о юной героине, девочке Мане из села Новоселье. Ее отец Михаил Иванович Пыренко, председатель сельсовета, ушел в партизаны. Ее мать Ольгу Андреевну фашисты повесили. Проведав, что Маня получает от отца письма, гитлеровцы подвергли ее страшным пыткам домогались, где же находятся партизаны. Тринадцатилетняя Маня не промолвила ни слова. А когда стало совсем уже невмоготу, схватила нож, лежавший на столе, и ударила им в грудь одного из своих мучителей.
Корреспондент сообщает, что село Новоселье вскоре было отбито у немцев. На месте казни юной героини "наши бойцы соорудили скромный памятник: холмик, обложенный разноцветными камешками, деревянный обелиск с вырезанным на нем знаменем и красноармейской звездой. На обелиске надпись: "Девочке Мане от Красной Армии. Вечная память!"
Где оно, это Новоселье? В каких краях? И помнят ли там поныне Маню Пыренко?
7 октября
В утренней и вечерней сводках Совинформбюро - те же сообщения, что и в начале месяца: везде упорные бои с противником. О положении на Западном и Брянском фронтах - ничего нет. А уже пал Орел. Об этом я узнал в Генштабе. Это же подтвердили и прибывшие из-под Орла наши корреспонденты по Брянскому фронту Павел Трояновский и Василий Гроссман. Я видел их "эмку" - вся иссечена осколками. Возле нее собрались работники редакции - рассматривали, покачивали головами: вот, мол, досталось ребятам! Как только живыми выскочили?
Наговорившись с товарищами возле своей "эмки", Гроссман и Трояновский зашли ко мне, рассказали о беде на фронте. Я выслушал их внимательно но, узнав, что они ничего не привезли для газеты, не удержался от резких слов. Конечно, репортаж о прорыве на Брянском фронте, о захвате врагами Орла газета напечатать не могла, пока нет официального сообщения. Однако мы считали, что в любом бою, даже с самым неблагоприятным для нас исходом, выявляются истинные герои, свершаются подвиги и о них-то можно и надо писать!
Без всяких обиняков я сказал Гроссману и Трояновскому:
- Нам нужна не простреленная ваша "эмка", а материалы для газеты. Возвращайтесь на фронт...
Наверное, это было несправедливо. Не хочу оправдываться даже сейчас, когда твердо знаю, что спецкоры чудом ускользнули от вражеского кольца. Глядя на взволнованные и растерянные лица этих в общем-то мужественных, даже отважных людей, надо было им сказать что-то другое, говорить с ними помягче. Но вспомним то время! Не до сантиментов было тогда...
Гроссман и Трояновский сразу же выехали в 1-й гвардейский стрелковый корпус генерала Д. Д. Лелюшенко, которому как раз в тот день удалось остановить врага под Мценском. А моя реплика насчет "простреленной "эмки" пошла гулять по редакционным кулуарам и даже по нашим фронтовым корреспондентским пунктам. Но, думаю, не столько для того, чтобы поддеть редактора, сколько для того, чтобы подчеркнуть непреложность неписаных законов, установившихся в нашей редакции с первых же дней войны.
* * *
Прорыв противника на Западном фронте был не менее угрожающим, чем на Брянском. А о нем тоже пока нет официального сообщения. Нет ничего и от корреспондентов, порвалась всякая связь с ними.
Мы-то знали причину их продолжительного молчания о грозных событиях на не таких уж дальних подступах к Москве. Ведь даже в Ставке нет пока полной ясности о положении в войсках Западного и Резервного фронтов - связь с их штабами тоже весьма неустойчива, а с некоторыми из армий ее и вовсе нет.
Однако негоже газете отмалчиваться. Снова мы прибегаем к испытанному уже в подобных ситуациях средству - передовой статье. Нам еще неведомо зловещее название предпринятой противником операции "Тайфун". Мы не знали тогда приказа Гитлера по Восточному фронту, о котором я упоминал выше. Но для нас очевидны устремления неприятеля, и мы высказываемся вполне определенно: немецко-фашистские захватчики переходят в генеральное наступление.
"Перспектива затяжной войны страшит врага... Исход грандиозной битвы, развернувшейся на огромном фронте, фашистские генералы хотели бы решить до наступления зимы... Мы не должны закрывать глаза на серьезность момента..."
В условиях численного превосходства противника решающее значение имела стойкость наших войск. Этому, собственно говоря, и была посвящена передовая. Она так и называлась: "В ожесточенных боях с врагом быть стойкими до конца".
Очень злободневно прозвучал в ней такой абзац:
"В 1919 году, когда Юденич грозил красному Питеру, а Деникин взял Орел, великий Ленин говорил: "Положение чрезвычайно тяжелое. Но мы не отчаиваемся, ибо знаем, что всякий раз, как создается трудное положение для Советской республики, рабочие проявляют чудеса храбрости, своим примером ободряют и" воодушевляют войска и ведут их к новым победам".
* * *
Еще днем, при формировании номера газеты, было решено: если уж нет у нас никаких реальных возможностей сказать полным голосом о том, что происходит на Западном, Брянском и Резервном фронтах, нужно, чтобы все прочие материалы соответствовали духу передовой и насущным потребностям войск, сдерживающих сильнейший натиск противника. Этим требованиям вполне отвечала подвальная статья нашего специалиста по общевойсковой тактике подполковника Викентия Дермана - "Активная оборона". Годилась и только что полученная корреспонденция с Ленинградского фронта "Упорная оборона Ленинграда". Соответствовала нашему замыслу острая заметка "Дикие издевательства над пленными"; она еще раз предупреждала, что ожидает советского воина, если он попадет в руки врага.
