"Барон думал, как его мамаша. Он ехал в автомобиле и прикидывал: здесь он выпустит своего гениального жеребца, здесь построит контору, здесь поселит батраков... Случилась небольшая заминка - 25 июля автомобиль, в котором ехал барон Куно фон Ольдергаузен, был замечен советскими стрелками. Барона застрелили, как простого смертного... Владелец трех поместий искал советской земли. Что ж, он получил свой надел!"

Ночью был новый налет немецких бомбардировщиков на Москву. В сводке Совинформбюро указывается: "В ночь с 6 на 7 августа немецкие самолеты пытались совершить налет на Москву. Несколько эшелонов самолетов противника были рассеяны ночными истребителями и огнем зенитных батарей далеко от Москвы. Прорвавшиеся к городу одиночные самолеты сбросили зажигательные и фугасные бомбы. Возникшие пожары зданий быстро ликвидированы. Есть убитые и раненые. Военные объекты не пострадали.

По неполным данным сбито 8 немецких самолетов. Наши потери - один самолет. Летчик, протаранивший этим самолетом бомбардировщик противника, спасся на парашюте".

Налет ночной - значит, и таран ночной. К этому времени было уже несколько сообщений о воздушных таранах. Вчера, например, у нас напечатан репортаж о подвиге капитана Лебединского. На него напали три "хейнкеля". Он принял вызов - сам пошел в атаку и сбил одного. Но и его самолет получил повреждение. Была у Лебединского возможность спуститься на парашюте. Не спустился, потому что внизу - войска противника. Решил, что лучше погибнуть, нежели оказаться в плену у фашистов. Вновь пошел в атаку, протаранил второго "хейнкеля". Третий отвалил прочь. А Лебединский "потянул" свой поврежденный самолет к линии фронта и благополучно пересек ее, приземлился в расположении наших войск...

Да, таран становится почти обыденным явлением. Только не в ночное время. Этот ночной таран - первый. Кто же совершил его? Стали разыскивать героя. Нашли на подмосковном аэродроме в 67-м истребительном полку. Привезли в редакцию.

Вошел ко мне ясноглазый молодой человек. Тонкая и гибкая фигура; легкая, едва ли не мальчишеская походка. И еще, что отметил я про себя: он был спокоен. Совершенно спокоен! Ничто в его внешности и поведении не выдавало потрясения от пережитого минувшей ночью, когда он разрубил чуть ли не пополам немецкий бомбардировщик, отправив к праотцам экипаж - летчика, штурмана, стрелка-радиста и бортмеханика.

Браво вскинул руку к козырьку фуражки с голубым околышем. Доложил:

- Младший лейтенант Талалихин...

Усадив его в кресло, я спросил: давно ли он получил орден Красной Звезды, сверкавший на гимнастерке?

- В начале прошлого года, в Финляндии, - ответил Талалихин.

- Что ж, теперь колите дырочку еще для одного ордена.

Можно сказать, угадал! "Дырочек" потребовалось две: для ордена Ленина и для новой "Звезды". Только уже не темно-малиновой, а "Золотой Звезды" Героя Советского Союза.

О событиях минувшей ночи Талалихин рассказывал так:

- Немецкий бомбардировщик был замечен на высоте четырех с половиною тысяч метров. Получил задание перехватить его. Вылетел. Догнал. Зашел в хвост, дал очередь и повредил ему правый мотор. Немец наутек. Я за ним. В погоне не заметил, как израсходовал все боеприпасы. Принимаю решение: таранить! Приблизился. Рубанул по фюзеляжу. Мой самолет тоже перевернулся. Приземлялся я на парашюте. На аэродром доставили колхозники...

- Ну а "крестника" своего видели?

- Видел. Специально ездил посмотреть. Среди обломков четыре трупа. Один из них - подполковник, на груди железный крест и значок аса...

Я уже хорошо знал, что истинные герои не словоохотливы. Летчики, пожалуй, в особенности. Мучились с ними наши корреспонденты. Все отделывались какими-то бесцветными словами и односложными фразами: "Ну, вылетели... Поразили цель... Уходили от зениток... Благополучно вернулись на базу..."

Почти так же было и с Талалихиным.

Пригласил я Савву Дангулова.

- Вот, - говорю, - младший лейтенант ночью таранил немецкий бомбардировщик. Подготовьте в номер беседу с ним строк на сто.

Дангулов увел Талалихина в комнату, где обычно работал Илья Эренбург. Ему все же удалось разговорить летчика. Беседа напечатана под заголовком "Как я протаранил немецкий самолет". В текст мы заверстали фотографию этого молодого, красивого парня. Отвозил его на аэродром наш фотокорреспондент Сергей Лоскутов. Там он сфотографировал Талалихина в кругу друзей. И этот снимок тоже поспел в номер.

За пределами ста строк, напечатанных в газете, осталось немало интересного материала. Дангулов кое-что пересказал мне, а потом и записал свои размышления над тем, что услышал от Талалихина. Воспроизвожу здесь некоторые выдержки из этих записей:

"Лимит беседы был определен точно - сто строк. Всего сто!

Я начал беседу издали... Талалихин поведал мне об отчем доме в Вольске, о цементном заводе, едва ли не старейшем в России, который дал жизнь городу, о Волге - ее просторной и спокойной глади... При этом я вспомнил другого волжанина, которого слушал однажды, - Чкалова. Но Чкалов был по натуре иным - вихревой, неодолимый в своем порыве... Наверное, эти качества были и у Талалихина, но он их не выказывал - в нем была стыдливость юноши. Да и говор его, как я заметил, был отличен от чкаловского - верхневолжского. Всесильное "о" у Чкалова было очень заметно. Этот говорил по-иному.

- Детство кончилось с приездом в Москву?

- Да, когда приехал в Москву, мне было уже пятнадцать, а это, согласитесь, конец детства... - Он задумался, в его красивые глаза втекла печаль. - Волга была далеко, а детство еще дальше, - он вздохнул - ему было жаль, что так скоро отлетело детство. - То, что разрешал Вольск, Москва не разрешала, Москва требовала ума и дела...

Вот так-то: Москва требовала ума и дела, а следовательно, взрослости. Взрослость с ее умудрением, с ее заботами пришла рано.

- Финляндия... в двадцать один?

- Даже в двадцать... Всё говорил себе: вот это и есть испытание на прочность - впервые увидел, что такое война: кровь, много крови... Летчики иногда зовут воздушный бой "сечей"... Да, именно "сеча", как в рукопашной... Рубка...

- Срубил ты ночью фашиста, Виктор?

Он внимательно посмотрел на меня:

- Срубил...

Когда расставались, я все пытался уточнить: "Сколько все-таки ему лет: двадцать два или двадцать три?" А потом решил: да важно ли это?

Важнее иное: как стремительно следовали у него циклы жизни - Волга, Москва, Финляндия, опять Москва, теперь - фронтовая... И вот это мужание..."

* * *

...Виктор Талалихин погиб в воздушном бою за Подольском 27 октября 1941 года...

Из сводок Совинформбюро исчезли невельское, новоржевское, житомирское и коростеньское направления. Упоминается еще белоцерковское, но мы-то знаем, что Белая Церковь уже сдана. Появились новые направления кексгольмское и эстонский участок фронта... С большой статьей "Опыт борьбы против фашистских танковых частей" выступил генерал-майор К. С. Москаленко. В те дни не было, пожалуй, более важной темы, чем эта. Пользуясь численным превосходством в живой силе и технике, особенно в танках, враг продолжал теснить наши войска.

Статья Москаленко имеет свою предысторию. Ровно месяц назад, 9 июля, в "Красной звезде" была напечатана корреспонденция нашего спецкора по Юго-Западному фронту капитана Сергея Сапиго об отражении атаки танков артиллерийской батареей младшего лейтенанта Логвиненко. В корреспонденции сообщалось:

"Храбро сражались все бойцы и командиры батареи... Наводчик Панфиленок сумел уничтожить 17 танков. Наводчик Павлов был дважды ранен, но до конца боя не покинул своего орудия. Несколько раз раненный младший лейтенант Полищук продолжал командовать орудийными расчетами. В результате из 48 фашистских танков, участвовавших в бою, 42 были уничтожены, и только шести машинам удалось улизнуть".