— Могло быть хуже. Это хотя бы классика. — Мэнди стерла остатки колбасы со сковороды. — Я хочу, чтобы он научился не испытывать неловкости с незнакомцами.

— Мы пытались.

— Да. — Если жизнь, состоящая из завтраков с незнакомцами, не изменила ее брата, вряд ли что-то еще могло помочь.

— Кексы выглядят неплохо, — с тоской произнесла Майя. — Мне уже надоели яичные белки.

— Знаю. Прости. — Мэнди ополоснула чашку. — У меня есть рецепт новых маффинов на завтра, и я постараюсь сделать хороший французский тост, ладно?

— Это я должна извиниться. — Майя собрала тарелки и принесла их к рукомойнику. — Ты делала все за последний месяц. Я не имею права ворчать. Я благодарна за все. Не знаю, что бы делала без тебя. — Майя ополоснула тарелки и поставила их в посудомоечную машину. — Каждый день я благодарю Бога за тебя. Мне спокойнее от мысли, что у Билла есть ты. Я ведь не вечная.

— Не говори так, мама. — Мэнди не была готова к такой ответственности.

— Я просто реалистка, Мэнди. Мне пятьдесят восемь лет, и у меня уже был сердечный приступ.

Сердце Мэнди сжалось.

— Если будешь придерживаться диеты и выполнять упражнения, то проживешь еще долго. — Её мама восстанавливалась медленнее, чем все ожидали, включая докторов.

— Надеюсь, но Билл все равно потом будет полагаться на тебя. Прости, но этого не изменить. — Майя налила себе еще чашку кофе без кофеина и опустилась на стул. Дрожащей рукой она добавила в напиток искусственный подсластитель. Майя скривилась от боли с печальным взглядом. — Я хотела бы, чтобы он мог быть независимым, но мы обе знаем: этого не случится.

— Знаю, мам. — Мэнди коснулась руки мамы. — И всегда знала. — Хоть и надеялась, что увидит мир прежде чем на нее обрушится такая ответственность.

— Ты не завершишь учебу и не сможешь работать в хорошем ресторане.

— И это я тоже знаю, — Мэнди покачала головой. Не было смысла мечтать о том, чего не могло быть. Она посмотрела в окно. Солнечные лучи отражались на влажной от росы траве. Двор казался свежим, не то, что прошлой ночью, когда она представляла себе зло, прячущееся в тенях. Мэнди поежилась. Джед подъехал на парковку. — Джед снова здесь?

Майя вытирала стол.

— Он звонил, хочет обрезать клён на заднем дворе.

— Нужно было сказать ему, чтобы не приходил, — возразила Мэнди. — Джед еще не восстановился. Ему нужен отдых. Дерево не обязательно стричь сегодня.

— Может, ему и рано еще лазать по деревьям днями напролет, но ему скучно, — ответила Майя. — Ему важно, чтобы он был нужен. Он помогает. У тебя мог быть кто-то хуже Джеда.

Мэнди подавилась глотком кофе.

— Что?

Майя повернулась и смерила Мэнди взглядом.

— Джед хороший человек. Он тебя любит.

— Я люблю Джеда как друга. А не как мужчину.

Мама указала на нее губкой.

— Романтика для дураков. Я хотела бы слушать мозг, а не гормоны или сердце. Тогда я не осталась бы одна. Твой отец ушел, как только стало туго, — Майя понизила голос. — С Биллом тогда было сложно. Походы к врачам, терапия. Счета.

Страх пронзил Мэнди. Она вылила остатки кофе в раковину. Сможет ли она справитсься с Биллом сама? Джед помогал все эти недели. Она едва помнила отца, но воспоминание о ночи, когда он ушел, было ясным. В пять она узнала, каково это — когда тебя бросают. Было страшно заботиться о Билле самой. Что если ей не хватит терпения? А если она что-то сделает не так, и он пострадает? А если с ней что-то произойдет? Билл останется без дома или в клинике, уязвимый.

— Джед тебя никогда не оставит, — произнесла ее мама.

Мэнди покачала головой.

— Этого мало, мам.

— Наверное. Я переживаю за тебя. Мне было бы лучше, если бы я знала, что ты с Джедом. Он позаботится о тебе и гостинице. И он привык к Биллу.

— Я не могу выйти за Джеда. — Но, пока Мэнди возражала, голос в ее голове спросил: «Почему?». Мэнди достала из шкафчика баночку с аспирином.

— Я так рада, что у меня такая хорошая девочка, как ты, но я переживаю. Ты не должна делать все это одна.

Перед гаражом Джед выбрался из машины и открыл дверь. Вчера она убрала листья с земли, сегодня Джед приехал подрезать дерево. Он не мог управлять ею, так что делал то, что мог, чтобы она была в безопасности. Может, ее мама права. Джед позаботится о ней. Усталость сдавила ее виски. Мэнди спала всего три часа, ее ждал целый день работы в гостинице, и мысль, что о ней могут позаботиться, казалась заманчивой.

ГЛАВА ШЕСТАЯ

Бостон, февраль 1975 года

Шурх, шурх, шурх.

Натан посмотрел на потолок. Ему не нужно было подниматься, чтобы определить источник звука. Над его головой мама шаркала тапочками, шагая по паркету в спальне. Это она расхаживала наверху.

Натан сидел перед телевизором, скрестив ноги, он выключил звук и сосредоточился на тихом разговоре на кухне. Натан дрожал. Камин из красного кирпича в углу был холодным и пустым. Натан укутался в плед.

— Не знаю, что делать. — Отчаяние звучало в голосе папы. Так было всегда, когда он говорил о маме. После Рождества её поведение изменилось, ночью вместо сна, она стала бродить по дому. Казалось, бессонница, от которой она страдала годами, серьезно усилилась.

Шурх, шурх, шурх.

Страх пробрался в живот Натана.

— Да. Это очень плохо, Роберт. — Брат мамы, дядя Натана, Аарон вернулся из Шотландии пару месяцев назад. Когда он говорил о маме, печаль усиливала его акцент. Этой ночью он будто говорил на другом языке. — Черт. У нашей мамы была та же болезнь. Гвен тебе не говорила?

Видимо, нет. Натан не видел никого из семьи мамы, кроме дяди Аарона. Родители мамы были мертвы, а несколько оставшихся родственников жили в горах на ее родине.

— Нет.

— Я водил ее к пяти докторам. От их лекарств стало хуже. — Папа шмыгнул носом, его дыхание дрогнуло.

Он плакал? Желудок Натана сжался. Не может быть. Папа никогда не плакал. Папа был крепким. Натан притянул колени к ноющей груди, обнял их руками, но все еще ощущал себя так, словно вот-вот разлетится на кусочки.

— Врачи ей не помогут, Роберт. — Голос дяди Аарона звенел уверенностью.

Ужин превратился в камень в животе Натана.

— Завтра с ней придёт поговорить священник, — сказал папа.

— Послушай, Роберт. Никто ей не поможет. Ни врачи, ни священник. Эта… болезнь. Будет намного хуже. Она будет делать… — низкий голос перешёл в шепот.

Натан встал и выключил телевизор. Вспышка, и экран опустел. Он прошел на кухню, замер на пороге. Светлая голова его отца лежала на руках на столе. Дядя Аарон сжал плечо папы.

— Но я искал то, что может сработать. Кое-что старое и сильное. — Голос дяди стал еще ниже.

Натан отпрянул. Подслушивать было невежливо. Но голубые глаза дяди Аарона горели. Он похлопал папу по руке. Широкие руки почти заняли комнатку, когда дядя Аарон раскинул их в стороны.

— Иди сюда, малыш.

Натан устроился в его объятиях, хоть был уже большим. Он прильнул к крепкому дяде, прижался головой к его широкой груди. Запах рагу, которое принес дядя, напоминал, как пахло в кухне до того, как мама заболела.

Натан хотел снова ощущать этот запах.

Он вдохнул, пытаясь вернуть прошлое. Кислый запах задержался под ароматом ужина. Что-то в холодильнике испортилось. Папа не так хорошо вел домашнее хозяйство, как мама.

— Роберт, ты мне нужен.

Они повернулись. Его мама стояла на пороге. Она заламывала руки, словно держала тряпку и никак не могла выжать из нее всю воду.

— Гвен. — Папа встал и прошел к ней, притянул ее к себе. Ее густые каштановые волосы смешались со светлыми волосами папы. Идеальная пара: тьма и свет.

Но той ночью все поглотила тьма.