Теперь Голубь мог быть вполне доволен жизнью. Но, видно, не бывает в ней так, чтобы все шло гладко, без сучка и задоринки. На его имя из областного управления внутренних дел пришла повестка с требованием явиться для дачи свидетельских показаний по делу о безвестном исчезновении гражданина Фарафонова. Стас повертел в руках бумажку с неразборчивой подписью и с некоторой тревогой подумал: "Выходит все-таки завели дело. Неужто что-то пронюхали?" Однако, поразмыслив, решил, что вряд ли есть какие-то факты, скорее всего для проформы посуетятся и закроют дело. В таком случае пусть сами разбираются.

Но проигнорировать повестку не удалось. Спокойный рокочущий баритон в телефонной трубке поинтересовался причиной неявки и посоветовал впредь этого не делать дабы не подвергать себя процедуре принудительного привода под конвоем. Стас взбеленился и чуть не сказал, что, мол, сам кого хочешь может привести под конвоем, но вовремя сдержался. Ему показался знакомым этот голос, однако никак не удавалось вспомнить, чей он.

В бюро пропусков УВД объяснили, что нужно явиться к подполковнику Савельеву и указали номер его кабинета. И тут только он вспомнил старого знакомого, который засадил его в колонию. Да, хозяином кабинета был тот самый капитан, а ныне подполковник Савельев, кажется Антон Степанович. "Как же это он расстался со своим родным обэхээсэсом и перешел в уголовный розыск?. Наверное, попал под сокращение штатов в связи с реорганизацией", - механически подумал Стас. Савельев постарел и погрузнел, но взгляд его был все такой же быстрый и цепкий, с легким прищуром. Его манеры совсем не походили на те, что испокон веку утвердились в стенах всех казенных заведений. Антон Степанович был отменно вежлив и приветлив, говорил тихо и спокойно. Он был очень дотошный и скрупулезный, ни одна деталь не ускользала от его внимания. Стас припомнил, как Савельев своими хитроумными вопросами не раз загонял его в тупик и умело вел дознание, добиваясь полного раскрытия истины. Однако в чем - в чем, а в предвзятости этого человека никак нельзя было обвинить. И Стас, несмотря на стойкое презрение к ментам, все-таки с уважением вспоминал о Савельеве.

Подполковник начал разговор издалека.

- Как живется после выхода на свободу? - спросил он.

- Спасибо, вашими молитвами, - усмехнулся Голубь.

- Тогда выходит, мы слишком переусердствовали.

- Вот как? Забавно.

- Вы шикарно устроились - и так быстро...

- Завидуете?

- Таким вещам я никогда не завидовал, потому что исповедую другие принципы.

- А я стараюсь идти в ногу со временем.

- Знаю, знаю. Я, такой чудак, до сих пор думаю, что не в деньгах счастье...

- Но в их количестве? - ехидно вставил Голубь.

- А вы стали циником, дорогой Стас.

- Да уж в ваших университетах всему научишься.

- Ладно, оставим пока этот разговор. Скажите, что вам известно по поводу исчезновения Григория Фарафонова?

- Ничего не известно, - быстро ответил Голубь.

- Не спешите все отрицать. Я бы вас не пригласил, если бы не имел фактов.

- Тогда выкладывайте, а я дам свои пояснения.

- Хорошо. Факт первый: перестрелка на объездной дороге.

- Это не факт, а слухи.

- Не скажите, найдены стреляные гильзы и есть официальные показания водителей.

- Я в перестрелке не участвовал.

- Допускаю. Но уверен - вы там были вместе с Фарафоновым. И перестрелка это ваша разборка с ним.

- На чем основана такая уверенность?

- Следствием установлено, что выстрел из гранатомета - дело рук людей Фарафонова. И они целили в вас. Улавливаете? Это второй факт. И третий - вы звонили Фарафонову в офис накануне его исчезновения. Надеюсь, хоть это вы не будете отрицать?

Голубь похолодел. "Все-таки докопался. Но известно ли ему содержание телефонных разговоров?"

- С Фарафоновым никаких личных контактов у меня никогда не было. Но по телефону действительно разок с ним общался. И даже официальное письмо направлял. Дело касалось выкупа у него акций по дому быта.

Голубь врал, но знал, что его вранье трудно опровергнуть. Нет, он не звонил Фарафонову по поводу выкупа дома быта, однако еще до истории с гранатометом действительно письменно зондировал почву о выкупе у его фирмы части акций по тому самому Дому быта. И копия письма у него есть до сих пор. Пусть проверяет. Ничего у него не выйдет. Стас попал в точку. Савельеву и в самом деле досконально был известен только сам факт телефонных разговоров, но о содержании их никаких конкретных сведений получить не удалось. А вот письмо, успокаивал себя Голубь, это такой козырь, который все перекроет.

Как опытный сыщик, Антон Степанович понимал, что пока не будет найден труп Фарафонова (а в том, что его нет в живых, сомнений не оставалось), вряд ли можно кого-то подозревать в убийстве. И никакие косвенные улики тут не помогут. "Что ж, будем искать труп".

Отпуская Голубя, Савельев заметил, что возможно придется встретиться еще раз.

- Как вам будет угодно. Только лучше бы в другой обстановке... хотя бы за кружкой пивка, - откликнулся Стас, явно намекая на безнадежность попыток в чем-то обвинить его.

И странное дело: спустя год именно такой случилась их следующая встреча. Летним вечером, проезжая мимо пивного бара, Стас увидел за столиком на открытой площадке знакомый профиль Савельева. Приткнув свой "Мерседес" к обочине дороги, Стас подошел к нему и, поздоровавшись, попросил разрешения составить компанию.

- Ей-богу случайно увидел вас и тоже захотелось промочить горло, - сказал он с веселым оживлением.

В баре негромко играла музыка, тянуло ароматом шашлыков. Поблизости плескал и шипел прохладными струями фонтан. Вокруг него на скамейках под ивами сидели парочки. Эта благостная обстановка умиротворяла и настраивала на задушевный лад. Но Стас ни на минуту не позволял себе расслабиться - ждал, что Савельев снова начнет расспрашивать о старых неприятных вещах. Но тот, выдержав недолгую паузу, заговорил о другом.

- Вот сижу и думаю, как быстро проходит жизнь. Вроде совсем недавно был студентом, гулял здесь с девушками, а оказывается все это уже в далеком прошлом. И ничего путевого не успел сделать...

- Вам ли, Антон Степанович, говорить об этом, - возразил Стас.

- Увы, порой чувствуешь себя у разбитого корыта. И тоска берет, и мучают вопросы - зачем, почему, что делать?

Таких грустных слов Стас никогда не слышал от Савельева. У него даже зародилось подозрение, а не хочет ли он размягчить, расслабить его?

- Да что это с вами сегодня, Антон Степанович? И чего вы мучаете себя проклятыми русскими вопросами -как жить да что делать? По мне, так жить нужно просто и радоваться каждому дню.

- Ну, с этим и спорить-то нельзя. Но скажите, разве у вас никогда не бывает сомнений и сожаления по поводу каких-то дел и поступков? Мне, например, до сих пор жаль, что вас осудили к лишению свободы.

- Ой, ли? Почему ж в таком случае только сейчас пробудилась жалость?

- Лицемерить и заигрывать с вами у меня нет никакого резона. Хотите верьте, хотите нет, дело ваше. Но мне действительно тогда было вас искренне жаль.

- А теперь, случись что?

- А теперь вы уже совсем другой. Но опять-таки зла я вам не желаю, хотя и вижу, что вы ходите по краю пропасти. К сожалению, на такую дорожку уже сейчас вышли многие. Знаете, мне иногда кажется, что мир сошел с ума, в нем остается все меньше порядочных людей.

Таких слов еще никто и никогда не говорил Голубю. Он долго молчал, не зная, что возразить этому менту.

- Вы, Антон Степанович, преувеличиваете и мои грехи, и опасность, наконец, вяло и как-то неуверенно сказал Стас. - Стараюсь вас понять и не могу. И поверить тоже.

- Я и не надеюсь, что вы мне поверите. Побывали б в моей шкуре, тогда, наверное, и понимали бы лучше и верили больше.

- А вы в моей шкуре разве бывали?

- Испытать, конечно, не пришлось, но представить могу, потому что немало поездил по зонам. Вам досталось лиха, безусловно, больше, чем мне. Но и в наших кабинетах, Стас, жизнь несладкая...