- Не знаю, отчего у папы возникли сомнения.
- Молодой человек - юрист, - заметил Ламбер, - может, он тебе даст совет.
- Да не нуждаюсь я ни в каких советах, - выпалила Эдит, но тут же извинилась. - Я просто хотела сказать, что это папина забота и меня ничуть не касается.
Тут только протоколисту стало ясно, кто такая молодая дама, ибо Ламбер, обратившись к нему, пояснил:
- Она ведь дочь д'Артеза.
- Ах, так!
Ламбер, к немалому удивлению протоколиста, стал рассказывать, что в Париже убит какой-то человек по имени д'Артез и что отца Эдит по этому делу вызывали на допрос.
- Какое же отношение ко всему этому имеет папа? - изумилась Эдит.
- Об этом тебе лучше спросить молодого человека. Для того я и привел его.
Эдит вопросительно взглянула на протоколиста, который пробормотал, заикаясь, что-то об обычной рутине, и явно не знал, как выпутаться из неловкого положения.
- Дай же ему поесть, дитя мое! По дороге сюда мы толковали о самоубийстве. Подобные романтические материи возбуждают аппетит.
Не было ничего удивительного в том, что Ламбер знал об убийстве в Париже - об этом ему мог рассказать д'Артез. Но вот откуда он знал и почему не сомневался, что протоколист имеет сведения об убийстве и о допросе, было выше всякого понимания. Ведь д'Артез только издали подмигнул протоколисту, когда тот раньше времени вышел из кабины подслушивания, впрочем, это могло быть обманом зрения. И уж вовсе нельзя себе представить, как ему удалось столь точно описать протоколиста, что Ламбер его узнал. Ведь мимолетная сцена в Управлении безопасности была действительно случайной.
И как сообщить о подобном факте в ежедневном отчете господину Глачке? Умолчать же о нем вряд ли возможно. Господин Глачке не только обрушится на своего подчиненного за тогдашнюю ошибку, но, главное, заподозрит, что тот и в дальнейшем вел себя неумело и, видимо, сболтнул лишнее. Разумеется, все это подтвердит его предположение о существовании некоего тайного союза, ко всему прочему обладающего превосходной службой информации. Возможно ли, что в Управление проникли шпионы или из Управления по каким-то каналам просачиваются сведения? Да и в самом деле, господин Глачке, как мы увидим дальше, предпринял в этом направлении шаги, которые поставили протоколиста перед необходимостью принять определенное решение.
Впрочем, они недолго сидели в "Милане". Эдит объявила, что устала, да и Ламберу захотелось домой. Эдит с протоколистом проводили Ламбера до дверей его дома на Гетештрассе, всего-то в двух-трех шагах от ресторана, а затем протоколист проводил Эдит на Ратенауплац, где она собиралась сесть в трамвай.
- Вы давно знакомы с дядей Ламбером? - спросила она.
- Нет, всего несколько дней. Мы познакомились в библиотеке. Собственно, знакомы мы только с нынешнего дня.
- А с папой?
- С вашим глубокоуважаемым отцом мы вообще не знакомы.
Эдит хотела было что-то спросить, но раздумала. Они молча последовали дальше, и само собой получилось, что, пройдя мимо трамвайных остановок, вышли к франкфуртскому Дому книги, где Эдит задержалась у витрины и внимательно стала ее разглядывать.
- Как могли вы в присутствии дяди Ламбера заговорить о самоубийстве? сказала она с упреком.
- Не я начал разговор, - возразил, защищаясь, протоколист и пояснил ей, что пишет статью, но не о самоубийстве, а о естественном праве, и господин Лембке заинтересовался ею, узнав, какие книги он выписывает.
- А что это будет за статья?
- Я сдаю асессорский экзамен, но, быть может, собранного материала хватит и на докторскую диссертацию.
- Вы хотите стать профессором?
- Честно говоря, сам еще не знаю.
- А я здесь работаю, - сказала Эдит, показав на Дом книги. - Недавно, всего полгода. До этого я училась, три семестра. Изучала социологию и все, что с ней связано. Дядя Ламбер вечно надо мной подшучивает. Ты же социолог, обязана все знать, говорит он. Но это вздор.
- Почему же вы?..
- Это уж совсем другая материя. Может, я не гожусь для социологии. А вы? Чем вы занимаетесь? Я хочу сказать, сейчас, пока еще твердо не знаете, кем хотите стать.
- В настоящее время работаю референдарием в Управлении безопасности.
Утаивать этот факт от Эдит смысла не было.
- И вам интересно?
- Нет, не очень. Только со стороны так кажется, а на самом деле у нас обычная рутина и бумагомарание. И между нами говоря, немало нелепого.
- Там вы и познакомились с папой?
- Нет, я уже говорил, что не имею чести знать вашего глубокоуважаемого отца.
- Но как же тогда?..
- Этого я и сам не пойму. Между нами, по сути дела, я об адом говорить не вправе, но раз вы дочь... Я знаком с текстом допроса, он записан на пленку.
- Но почему на пленку?
- Таков порядок.
- Что за вздор! Какое отношение имеет папа к какому-то убийству в Париже? Он был здесь, на похоронах бабушки.
- Это простая случайность из-за совпадения имен - д'Артез. Нам прислали запрос. Как я уже говорил, обычная рутина. Хотя и слепому видно, что ваш отец никакого отношения к этому убийству не имеет, по в полиции уж так заведено. На мой взгляд, если позволительно так выразиться, вашего отца история эта скорее забавляет.
- Подобные истории его, понятно, забавляют, в том-то и дело. И все-таки никогда, никогда больше не заговаривайте с дядей Ламбером о самоубийстве. Ведь его жена покончила с собой.
Они прошли несколько шагов по направлению к главной улице, Эдит задержалась перед магазином дамского платья, а затем объявила протоколисту, что провожать ее нет никакой надобности. Однако как-то само собой вышло, что они не расстались, Эдит рассказывала о Ламбере, чтобы протоколист больше не наделал ошибок, и они посидели еще в маленьком кафе, выпили по чашке кофе.
Вряд ли Эдит выложила протоколисту в первый же вечер все, что здесь будет сообщено о Ламбере. Она говорила и о многом другом, как, например, о наземановском завещании, которое здесь уже упоминалось, и о том, что ее отец хочет отказаться от своей доли и даже, по мнению Эдит, должен отказаться.
- Обо мне ему тревожиться нечего, - сказал" она.
Протоколист уже в первый вечер обратил внимание на то, что, говоря об отце, Эдит называла его только "папа", касаясь же своей матери, говорила "мать считает... мать говорит...". Скорее всего, Эдит даже не сознавала этого.
