- Ну так что же ты, собственно говоря, хочешь? - спросил Отто Наземан.
- Быть может, мне легче будет принять решение, если ты пояснишь мне, что подразумевалось под выражением "создавать трудности".
- Но мы же договорились не пользоваться больше этим выражением.
- Извини, если я все-таки воспользуюсь им. Я, по всей вероятности, тоже не обратил бы на него внимания, не сорвись у Лотты с языка замечание, что я вечно создавал трудности.
- Но оно именно сорвалось у нее с языка, как ты сам говоришь.
- Вот это я и должен знать со всей определенностью, Отто, мало того, от этого даже зависит мое решение. Как же иначе распознаю я волю нашей дорогой мамочки? Ведь вполне возможно, что обращаться к выражениям "трудности" и сорвавшемуся с языка касательно меня "вечно" было некой семейной традицией, о которой я из-за многолетней отлучки не мог знать. Если наша дорогая мамочка придерживалась этой семейной традиции, то, само собой разумеется, это не может не отразиться на толковании ее последней воли.
- Но она же особо упомянула тебя в завещании. Я просто не понимаю, чего еще тебе надо. Как записано в том пункте? - обратился генеральный директор Отто Наземан к господину Видеману, который в ответ на это еще раз огласил спорный пункт:
- "Моему сыну Эрнсту, никогда не пользовавшемуся преимуществами остальных моих детей..."
- Благодарю вас, достаточно. Вот видишь, Эрнст. Надеюсь, ты удовлетворен?
- И я так считаю, - подала голос Шарлотта Наземан. - Вообще какие преимущества?
- Прошу тебя, Лотта, позволь нам... - попытался удержать сестру Отто Наземан.
- Какие преимущества? Я ничего такого не приметила. И нам еще этим глаза колоть? Разве мы виноваты, что Эрнст вечно создавал трудности?
- Прошу тебя, Лотта, это к делу не относится.
- Но ведь так оно и было, Отто. Именно вечно. И раньше еще, когда я ребенком была и не слишком этим интересовалась. Но уж позднее, когда Эрнст полез в политику...
- Прошу тебя, Лотта, не будем сейчас говорить об этом.
- Эрнст прав, мама всегда опасалась, как бы он опять чего не натворил. Как же все это было тягостно! И сколько это причинило папе забот из-за нашего завода, нацистам могла же броситься в глаза связь между нами и Эрнстом. Все это мне прекрасно известно, Отто. И мы еще, выходит, виноваты? Что ты скажешь, Урс?
- Но так мы с места не сдвинемся, - с отчаянием заключил Отто Наземан.
- Напротив, Отто, - вновь вмешался в спор д'Артез, - мы уже очень и очень продвинулась. Я целиком согласен с Лоттой. Тот самый спорный пункт, в котором я упомянут, может быть понят как своего рода возмещение.
- Возмещение!
- Пожалуйста, Отто, не раздражайся из-за этого нелепого модного слова. Сейчас главное - верно понять последнюю волю нашей дорогой мамочки. И в этом отношении я целиком на твоей стороне, Лотта. Я никак не возьму в толк, почему это некоему Эрнсту Наземану следует за твой счет выплачивать возмещение.
- Возмещение! - во второй раз воскликнул генеральный директор Наземан.
Несмотря на большой опыт, накопленный в переговорах с норовистыми партнерами, тут уж и он потерял терпение.
- О каком-либо возмещении или претензии на таковое не может быть и речи, поскольку это касается нашей семьи или фирмы "Наней". Весьма сожалею, что об этом вообще заговорили, считаю этот разговор излишним, но не я его начал. Позволь тебе сказать, Эрнст, что в условиях тогдашнего режима, да к тому же в военное время, мы в самом деле оказались в весьма затруднительном положении, когда узнали, что один из носителей нашего имени арестован и заключен в концлагерь. Подобная ситуация в тех условиях легко могла привести к краху фирмы "Наней".
- Папа в ту пору вовсе потерял аппетит. Помнишь, Отто? - вставила госпожа Шарлотта Наземан.
- Прошу тебя, Лотта, дай мне кончить. Мне, как я полагаю, лучше известны все те печальные обстоятельства. Несмотря на это, Эрнст, можешь быть уверен, мы не оставили тебя в беде. Вопреки затруднительному положению, в каком оказалась наша семья из-за фирмы "Наней", мы тотчас же предприняли для тебя все, что было в наших силах. У нас, естественно, были связи, и папа...
- Мама даже пошла на унижение, отправилась к той бабенке, жене какого-то гауляйтера или как их тогда называли. Боже, до чего все это было неприятно! - вновь перебила его госпожа Шарлотта Наземан.
- Право, Эрнст, все это подразумевалось само собой. Мы выполняли наш долг. Я упоминаю об этом лишь потому, что ты подверг сомнению завещание, просишь, как ни странно, дать тебе время на размышление, и потому еще, что ты заговорил о возмещении. Извини, Эрнст, но можно было бы привести и противоположные аргументы. К тебе, по всей вероятности, относились снисходительней, чем к другим заключенным. Кто знает, не спасли ли наши связи тебе жизнь, если, конечно, то, что нынче пишут о концлагерях, соответствует истине. Но обстоятельства эти уже в прошлом, нечего больше о них толковать. Я обратил твое внимание на них лишь потому, что и в завещании речь идет единственно о фирме "Наней". Иначе мы и словом бы об этом не обмолвились.
- Благодарю тебя, Отто, - дружелюбно ответил д'Артез. - Выслушав твое разъяснение, я еще более настоятельно прошу дать мне время на размышление, чтобы обсудить этот вопрос с Эдит.
- Какое отношение имеет к этому Эдит? - вновь воскликнула с негодованием сестрица Лотта.
- О, самое непосредственное. Именно теперь, после сообщения Отто, я понял последнюю волю нашей дорогой мамочки в том смысле, что обязан фирме "Наней" и всем вам выплатить возмещение.
- Да кто же об этом говорит? - воскликнул Отто Наземан.
- Об этом говорю я. И как ты понимаешь, Отто, вопрос о выплате столь значительного возмещения я не могу решить, не заручившись согласием моей предполагаемой наследницы.
- К чему такая сверхщепетильность? - с отвращением вскричал генеральный директор.
- Но кто же из нас, здесь присутствующих, так сверхщепетилен? обратился д'Артез с приветливой улыбкой к сестрице Лотте.
- Я? - вскричала она. - Уж во всяком случае, не я. Ни одна душа не требует от тебя денег. Что за нелепая идея! Речь идет вовсе не о деньгах.
