В минуту мы окружили птицу и связали ее еще крепче. Накинув ей на голову платок, без чего мы не справились бы с нашей добычей, я связал ей крылья широким ремнем из тюленей шкуры, привязанным к веревке, один конец которой мы прикрепили к хомуту Вихря, а другой - к хомуту Мычка. Я решил вести страуса между двумя быками; но из боязни, чтобы он, лягаясь, не ранил которого-либо из этих дорогих нам животных, я связал ему лапы довольно близко одну к другой. Приняв эти предосторожности, я снял ослеплявшую страуса повязку и причинявшие ему напрасную боль веревки.
Сначала страус, раздраженный насилием, не хотел идти, а присел на землю. Потом, считая себя, может быть, свободным, он вскочил и рванулся вперед, как бы намереваясь побежать; но ремень удержал его, и птица снова опустилась на землю. Поднявшись, она продолжала биться, по-прежнему тщетно. Наконец она должна была покориться и следовать за тянувшими ее быками.
Между тем как Жак и Франсуа, верхом на буйволах, вели нашего пленника к Страусовой Башне, я, вместе с Фрицем, пошел к гнездам. Мы были от них лишь в нескольких шагах, как вдруг поднялась самка перед нами, до того неожиданно, что мы не вздумали даже преследовать ее. Присутствие ее доказало нам, что гнездо не было покинуто и что насиживаемые яйца могли содержать живых птенцов. Мы взяли с десяток яиц, а остальные оставили в гнезде, чтобы птица, по возвращении, могла продолжать высиживать их. Бережно подвязав страусовые яйца к седлам, мы съехались и направились вместе к Медвежьей Пещере через Зеленую Долину.
Возвратившись домой, мы были встречены криками изумления; но вскоре жена испугалась того количества корма, которое должно было понадобиться на нашего величавого пленника: "Да какая же будет польза от этого прожоры?"
- Страус будет служить мне конем! - восторженно воскликнул Жак, - и если наша земля примыкает к Азии или Африке, то на страусе я в несколько дней доскачу до первых европейских поселений за помощью и вестями. Поэтому пусть страус и зовется Ураганом; как только он будет приручен и выезжен, ты, Эрнест, можешь взять себе моего Вихря.
Несмотря на некоторые возражения Франсуа, страус тут же был присужден Жаку, который взялся приручить его и выездить.
Было слишком поздно для возврата на ферму; но на следующий день, на рассвете, и мы, и животные были уже в походе. Страус шел с завязанными глазами между двумя быками; тележку тянула корова, на которой сидел верхом Эрнест; Жак и Франсуа ехали по бокам, верхом на Вихре и Мычке; я ехал на Легконогом, Фриц на Быстром. Весь караван наш был довольно живописен.
В ущельи мы сделали небольшой привал. Дети хотели взять оставленные ими в этом месте страусовые перья, да и я был непрочь захватить немного фарфоровой глины и благовонных бобов с запахом ванили, открытых женой.
Перед отъездом я еще более укрепил завал, преграждавший доступ в наши владения бродячим животным. Кроме того, я замел оставленные нами следы, чтобы впоследствии легче распознать незванных посетителей.
Мы хотели прибыть на ферму засветло, и потому дозволили себе только короткую остановку на Сахарнице, где захватили окорока пекари, достаточно прокоптившиеся.
Тотчас по приезде на ферму мы поспешили расседлать и распрячь наших животных и, поужинав несколькими ломтями холодного мяса, улеглись на свои постели из хлопка, потому что изнемогали от усталости.
На другой день, утром, я с удовольствием убедился, что вместе со своими собственными яйцами наши наседки высидели и несколько куропаток. Жена выразила желание отвезти их в пещеру, куда нас тянула какая-то тоска по давно оставленной местности и куда мы и прибыли около полудня.
Первой заботой нашей хозяйки было проветрить жилище, везде вымести, вытереть пыль, вымыть, и она до того предалась этому занятию, что едва не забыла накормить нас, и мы должны были удовольствоваться холодными блюдами.
Пока два младшие мальчика помогали матери, я с двумя старшими развязывал и распределял по местам нашу добычу. Страус, освобожденный от сообщества быков, был снова привязан перед нашим жилищем, под ветвями деревьев, где и должен был оставаться до совершенного приручения. Страусовые яйца мы обмыли в тепловатой воде; затем, те из них, в которых мы предполагали еще живых зародышей, были положены, на подстилки из ваты, в печь, в которой я, по указанию термометра, поддерживал необходимую для их развития теплоту. Ангорских кроликов мы в тот же день перевезли на остров Акулы и выпустили на волю, с целью чтобы они тут обжились и расплодились. Впоследствии мы намерены были устроить им и удобное жилище. Островок кита был предоставлен маленьким антилопам. Мы с удовольствием оставили бы этих миловидных животных, не более фута длиной, при себе, если б не боялись, что им не дадут покоя собаки; что же касается до нескольких сухопутных черепах, которых мы нашли в окрестностях Сахарницы и из которых две штуки оставили на ферме, то я хотел было пустить их на свободу в наш огород, чтобы они очистили его от расплодившихся в нем улиток, но жена ожидала меньшего вреда от улиток, чем от черепах, и потому я поручил Жаку отнести последних в тростник, около озера Лебедей.
Мальчик понес черепах. Но едва мог он добраться до тростника, как мы услышали его зовущим Фрица и просящим его принести палку. Я подумал было, что он вздумал преследовать лягушек; но как же удивился я, когда два брата возвратились с великолепным угрем, который попался на удочку, закинутую Эрнестом до нашего отъезда и без нашего ведома. Часть этой добычи была тотчас же приготовлена к обеду, а остальная положена, для сбережения, в топленое масло.
Отводки перечника и упомянутые плоды с ванилевым запахом были посажены возле бамбуковых столбов, которые поддерживали выступавшую кровлю нашего жилища, и мы предвидели, что растения эти, как вьющиеся, скоро взберутся до кровли.
Окорока медведей и пекари были сданы хозяйке и сложены в кладовую, а равно и бочонок жиру, добытый нами с этих животных. Медвежьи шкуры были погружены в море и, во избежание случайностей, завалены тяжелыми камнями.
Куропаток мы посадили в особую клетку, которая должна была защитить их от Кнопса и шакала.
Кондор и гриф были на время повешены, в виде трофеев, в музее; к набивке их мы хотели приступить перед временем дождей.
Туда же, в мастерскую, мы перенесли и горный лен, слюду и фарфоровую глину, и я намеревался употребить все эти полезные вещества сообразно их свойствам.
Предоставив в распоряжение хозяйки все съедобное, я трижды завернул молочайную камедь и, опасаясь, чтобы дети не вздумали полакомиться этим веществом, надписал на нем крупными буквами "яд".
Наконец, шкуры мускусовых крыс, или ондатр, связанные в пачки, я развесил под кровлей, на галерее, чтобы избавить семью от их запаха.
Все эти распоряжения заняли два дня, по истечении их я намеревался приняться за другие дела, которые, по моему мнению, не терпели отсрочки; засеять поле, приручить страуса и выделать медвежьи шкуры.
Землепашество было для нас делом вполне непривычным и потому трудным, и, несмотря на общую помощь, мне удалось вспахать, приблизительно, только треть десятины подле посаженных хозяйкой сахарных тростей. По этому случаю дети и я хорошо уразумели смысл слов Священного писания: "В поте лица твоего снедеши хлеб свой". Это вспаханное поле было засеяно на треть пшеницей, на треть кукурузой и на треть ячменем; кроме того, местами мы посеяли, как и прежде, другие роды зерен. По другую сторону ручья я отвел небольшой мыс под посадку картофеля и маниока, этих двух драгоценных для нас растений.
Так как мы посвящали земледелию ежедневно лишь около двух часов утром и столько же времени вечером, чтобы пользоваться прохладой, то промежутки мы могли употребить на другие занятия.
Например, мы пытались приручить Урагана, как мы назвали страуса. И я должен сознаться, что попытки наши долго не удавались. Мне пришлось прибегнуть даже к окуриванию табаком, оказавшемуся действительным в применении к Фрицеву орлу. Каждый раз страус приседал на землю, и дети садились на него верхом, чтобы приучить его к тяжести. В одурманенном состоянии, в которое повергал страуса табачный дым, птица не сопротивлялась; но, несмотря на наши ласки и приготовленную нами мягкую подстилку, несмотря на то, что мы ежедневно удлиняли веревку, чтобы страус мог пользоваться некоторой свободой, бедное животное не принимало никакой пищи, как бы решившись умереть с голоду, чтобы наказать нас за лишение его свободы, товарищей и степи. Страус робел до такой степени, что я стал беспокоиться насчет его жизни и раскаиваться в пленении его. К счастью, жене удалась однажды утром заставить страуса проглотить несколько катышей тертой кукурузы со свежим маслом. Эти катыши, должно быть, понравились нашему пленнику и с этого дня он ел все, что мы ему давали. Скоро мое снисхождение его возбудило в нас опасения иного рода: жена стала бояться, что, вследствие прожорливости нашего гостя, наши запасы истощатся слишком быстро. Вперемежку с кукурузой и желудями наш пленник угощался иногда и камешками, которые должны были еще убыстрять его пищеварение.
