- Ну, малютка, обратился я к нему, - хочешь ты попытаться воспитать бычка?

- Да, да, папа, - воскликнул он, хлопая в ладоши, - бычок красивый; я буду ласкать его, давать ему, что он любит, и хоть я и маленький, а с ним справлюсь. Я назову его Мычком.

Имя бычку было утверждено, и дети стали придумывать имена буйволу и двум щенкам. Жак предложил назвать буйвола Вихрем, уже заранее радуясь возможным словам: "Вот Жак несется на Вихре". Щенки были названы по своим мастям: один Бурым, а другой Рыжим.

Целые два месяца мы заняты были перегораживанием пещеры дощатыми заборами и плетнями, чтобы сделать это жилище как можно удобнейшим, рассчитывая зимой приступить к его украшению.

Работа значительно облегчалась накопившимся у нас большим запасом бревен, досок и другого леса.

Пол нашей комнаты был покрыт толстым слоем глины, в которой вставлены были очень тесно плоские камешки. Стены были покрыты раствором гипса, и я рассчитывал, что конец лета высушит его.

Из шерсти нишах коз и овец мы придумали, между прочим, изготовить войлочные ковры для столовой и сборной комнаты. Для этого мы разостлали на парусе пласт предварительно расчесанной шерсти и полили ее кипятком, в котором распустили куски рыбьего клея. Я свернул парус, и мы долго били по нем толстыми палками. Повторив поливку и продолжив колоченье, мы развернули парус, и от него отделилась длинная и широкая войлочная полость, которая, будучи высушена на солнце, прекрасно выполняла свое назначение. Ковер этот не мог, конечно, равняться с турецким, но был еще очень пригоден.

XXII

ПРАЗДНИК СПАСЕНИЯ

Однажды утром, проснувшись раньше обыкновенного и не желая своим вставанием нарушить сон семьи, я старался вычислить время, прошедшее со дня нашего крушения.

К большому моему удивлению вычисление убедило меня в том, что я размышляю накануне дня, который в минувшем году оказался для нас столь несчастным и вместе с тем столь счастливым.

После нескольких воспоминаний, поневоле весьма грустных, я должен был сознаться самому себе в моей чрезвычайной неблагодарности. Бог не только избавил нас всех от смерти, но доставил нам убежище, поистине благословенное, так как до настоящего времени всякий труд наш вознаграждался и малейшее наше усилие увенчивалось успехом. Из души моей вознеслась теплая молитва к Тому, который так очевидно охранял мою жену и наших малюток. Я решился не пропустить незамеченной эту годовщину и ознаменовать каким-либо торжественным празднеством, которое могло бы пробудить в детях чувства, приличные нашему прошедшему и настоящему.

Вечером, за ужином, я еще колебался, не решив ничего относительно следующего дня.

- Дорогие мои, - сказал я детям, - завтра великий день, который мы должны помнить в течение всей нашей жизни, что бы нас ни ожидало. А мы едва не забыли его! Завтра минет год с того дня, когда мы пристали к нашему прекрасному острову и чудесным образом избавились от смерти. День этот должен стать праздником для каждого из нас. Постарайтесь встать завтра пораньше.

Эта весть удивила мою семью. Она не хотела верить, чтобы мы уже целый год прожили в одиночестве.

- Не ошибся ли ты в счете? - спросила жена растроганным голосом. Неужели уже целый год...

- Я не ошибся, дорогая моя, - ответил я. - Мы потерпели кораблекрушение 30 января прошлого года. Календарь, который, к счастью, мне удалось спасти, служил нам одиннадцать месяцев; с того времени прошло еще четыре недели. Мы пристали в берегу 2 февраля, следовательно, завтра мы должны праздновать день нашего избавления. Но так как книгопродавец забыл выслать нам новый календарь, то впредь мы сами должны позаботиться счислением дней.

- Это не трудно, папа, - торопливо высказался Эрнест. - Нам стоит только поступать подобно Робинзону Крузе: каждый день делать по нарезке на дереве и затем делить эти значки по неделям, месяцам и годам.

Мысль мальчика казалась мне справедливой. Я задал ему несколько вопросов о календаре, о способах придать счету дней желаемую правильность, и ответы Эрнеста изумили меня своею основательностью. Я назвал его, шутя, астрономом нашей колонии и поручил ему надзор за всеми часами в наших владениях.

- Настоящий-то астроном - наша библиотека, - скромно возразил он. Какое счастье, папа, что мы спасли все эти хорошие книги.

- А я не очень люблю книги, - вмешался маленький Франсуа.

- Да ты, маленький лентяй, - заметила мать, - еще не знаешь, что в них есть.

- Мне, мама, веселее играть с Биллем, или бегать с Жаком, или работать с тобой в саду. Ведь это же не худое дело!

- Но, подросши, ты должен будешь и читать. В книгах, дорогой мой, есть много хорошего, приятного и притом полезного. Когда ты станешь постарше, ты узнаешь это и сам.

- Да я уж и теперь постарше, - ответил Франсуа простодушно, - мне одним годом больше, чем в прошлом году.

Тон Франсуа вызвал общий смех. Разговор снова обратился на измерение времени. Я продолжал спрашивать Эрнеста:

- Ты знаешь, что год состоит из 365 дней, 5 часов, 48 минут и 43 секунд; как же поступишь ты при вычислении с этими лишними часами, минутами и секундами?

- Мы будем прибавлять их к каждому четвертому году; они составят около одного дня, и мы прибавим его в феврале, чтобы сделать год високосным.

- Папа, - вмешался в свою очередь Фриц, - я никак не могу запомнить, в каких месяцах тридцать один день и в каких только тридцать.

- Для разрешения этого вопроса календарь всегда при тебе: это твоя рука.

- Рука календарь? - вопросительно воскликнул Жак.

- Да, мой друг. Сожми руку и посмотри на первый сгиб кулака с верхней стороны. Что ты видишь на этом сгибе?

- Ничего, - ответил Жак.

- А ты, Фриц?

- Вижу четыре косточки и три углубления.

- Ну вот, считай по ним месяцы, начиная с указательного пальца и возвращаясь к нему, когда дойдешь до мизинца. Затем, какие месяцы придутся на косточки, и какие на углубления... Как разместятся месяцы?

- Правда, - сказал Фриц, - январь, март, май, июль, август, октябрь и декабрь приходится на косточки, а остальные на ямочки.

- Вот и весь секрет: в месяцах, которые приходятся на косточки, по тридцати одному дню, а в остальных - по тридцати. Помни только, что в феврале високосного года двадцать девять.

Этот прием забавил детей, которые долго еще смотрели на руки и считали месяцы. Заболтавшись, мы легли в постели довольно поздно.

- Для наступающего праздника, - сказала жена, целуя детей, приготовлю хороший обед.

Занятые мыслью о завтрашнем дне, мальчики долго не засыпали, и я слышал, как они тихо спрашивали друг друга: "Что папа придумал на завтра? Какой будет праздник?"

Я притворился, что не слышу их разговоров, и предоставил каждому строить свои предположения и усыпить себя ими.

На рассвете следующего дня нас внезапно разбудил пушечный выстрел, слышавшийся с берега. Мы вскочили и с изумлением глядели друг на друга, как бы спрашивая, пугаться ли нам этого звука или радоваться ему. Но я заметил, что Фрица и Жака не было в постелях, и успокоился. Они вскоре возвратились.

- Каков гром! - гордо спрашивал Жак.

Фриц, заметив отражавшееся на моем лице недовольство, сказал:

- Извини, папа, что мы решились начать праздник Избавления пушечным выстрелом. Мы думали только о том, чтобы поразить вас неожиданностью, и не сообразили, что помешаем вам спать.

Я объяснил детям, что порицаю их не столько за нарушение нашего сна, сколько за совершенно бесполезную трату большого количество драгоценного для нас пороха, заменить который мы не нашли еще средства.

Но я не хотел их более печалить, потому что намерение детей было невинное и вошли они слишком радостными, воображая, что своей выходкой доставят всем удовольствие.

Вслед за завтраком, поданным перед входом в пещеру, на вольном воздухе, я открыл торжество чтением своего журнала, чтобы возобновить в памяти детей все подробности нашего избавления.