Приближение смерти.

– Что такое? – спросил Петер, сбитый с толку его реакцией. – Что-то скверное? Ты весь дрожишь.

– Нет-нет… – Иоганн тряхнул головой. – Просто мерзну по ночам, вот меня, видимо, и лихорадит.

– Хм, еще бы тебя не лихорадило… – Петер ухмыльнулся. – Саломе просто дьяволица. И не думай, будто я ничего не вижу. Между вами ведь что-то есть. Хотя… разве можно тебя винить? – Он рассмеялся и хлопнул Иоганна по плечу. – Смотри только, чтоб Эмилио не прирезал тебя ночью. Эти южане чертовски ревнивы.

Иоганн заставил себя улыбнуться.

– Мы с ним уже всё уладили по-мужски.

– По-мужски?.. Ого! Что ж, тогда ладно, – Петер подмигнул ему. – Ну так что ты прочел по моей ладони, великий хиромант?

Иоганн прокашлялся и стал объяснять Петеру изломы на линии жизни, интересный изгиб по линии головы. Посулил ему большое будущее на музыкальном поприще и обрисовал темное прошлое, каким видел его из рассказов Эмилио. Он приложил все свои умения, и Петер был впечатлен. Когда Иоганн закончил, скрипач нахмурил лоб.

– Такого обо мне не рассказала бы даже любимая матушка, помилуй Господи ее душу, – проговорил он. – Мое почтение! Нам бы следовало предлагать твои услуги зрителям. За деньги, само собой. Как ты на это смотришь?

– Надо подумать, – слабым голосом ответил Иоганн. Он быстро поднялся и зашагал прочь. Ему вдруг стало тошно.

– Мне, видно, придется поговорить с Саломе, – бросил Петер ему вслед. – Так она вконец тебя истощит, и я опять останусь без фокусника!

Иоганн шагал словно в тумане. Вокруг костров сидели торговцы и паломники, они смеялись и пили. А юноша до сих пор видел перед собой мерцающие линии на ладони Петера.

И молился, чтобы это и вправду оказалось лихорадочным наваждением.

Чем ниже они спускались, тем становилось теплее. Иоганн заметил, что и пахло по эту сторону Альп совсем иначе. Ветер приносил с собой ароматы цветов и трав и едва уловимый солоноватый запах моря. По обеим сторонам еще высились горы, но уже не такие высокие и крутые. Даже цветы здесь росли другие, юноша прежде таких не видел. Небо подолгу бывало ясным, и лишь изредка случались ливни.

Впервые с тех пор, как сбежал от Тонио, Иоганн почувствовал себя свободным. Он старался не думать о том, что увидел на ладони Петера. Тот выглядел здоровым и полным сил – Иоганн решил, что тем вечером у него вполне могло разыграться воображение. Все-таки он не знал, что в действительности сталось с тем мальчиком из Алльгоя.

Лишь изредка, бессонными ночами, юноша вспоминал Маргариту, маленького Мартина и то жуткое сборище в лесу под Нёрдлингеном. Саломе помогала ему на время оттеснить мрачные мысли. Она постоянно придумывала что-то новое, давала сковать себя цепью или завязывала ему глаза. Иоганн на все соглашался. И не спрашивал, почему Саломе не противилась, когда он изливал в нее свое семя. Должно быть, она не могла иметь детей или же принимала какие-то снадобья.

Каждую ночь Иоганн был словно под дурманом, который рассеивался лишь с предрассветными сумерками. Поэтому на протяжении дня он чувствовал себя совершенно разбитым. И все же уверенность его во время представлений неуклонно росла. Радость публики придавала ему сил. Однако настроение портилось день ото дня. Гордыня, которая проявилась еще в детские годы, все чаще сменялась приступами гнева. Если на выступлении что-то шло не так, он вымещал злобу на Эмилио и на остальных. И ночами, когда они спали с Саломе, их игры зачастую походили на борьбу, в которой Иоганн выходил победителем.

Вечерами и в паузы между представлениями юноша продолжал упражняться с ножом. Теперь он метал его с удивительной меткостью и с такой силой, что Эмилио лишь качал головой. После того ночного разговора они, несмотря на частую ругань, стали друзьями. Хотя Саломе по-прежнему стояла между ними незримой стеной.

– Удивительно, как метко ты научился метать всего за пару недель, – с одобрением отметил Эмилио. – У тебя и вправду талант. Только не надо бросать с такой силой. На тебя просто страшно смотреть, – он рассмеялся. – Можно подумать, ты каждым броском хочешь кого-то убить.

«Наверное, так оно и есть», – подумал Иоганн. И метнул нож в дерево, точно в дупло от выпавшего сучка.

Очень скоро они стали включать этот номер в свои представления. Под изумленные возгласы зрителей Иоганн метал несколько ножей в Саломе, привязанную к дощатой стене. Всякий раз нож вонзался в сантиметре от ее лица или груди. Риск был смертельный, но Саломе, казалось, испытывала удовольствие. Она ни разу не вздрогнула и смотрела на Иоганна с улыбкой и даже вызовом. Ему самому нравилась эта сладкая дрожь, ощущение зыбкой грани между жизнью и смертью. Словно опьяненный, юноша бросал ножи, один за другим, понукаемый необъяснимой яростью. Нож, полученный от Тонио, он в представлениях не использовал, хоть и не мог объяснить почему. Возможно, причиной тому был нелепый страх, что клинок каким-то непостижимым образом пронзит сердце Саломе. Иоганн так и не выяснил значение странных букв, выгравированных на рукояти.

Спустя еще неделю перед ними раскинулось, словно море, огромное озеро. Путники двинулись с восточной его стороны и скоро добрались до Вероны. Иоганну еще не доводилось видеть таких городов. Дома патрициев, внушающие трепет своими размерами, стояли посреди римских дворцов и древних развалин, свидетелей давно минувших дней. Здесь была громадная полуразрушенная арена, издавна служившая местным жителям каменоломней. Когда-то там сжигали еретиков, теперь же изредка устраивались театральные постановки. Иоганн знал, что итальянцы, в отличие от суровых немцев, любили роскошь и все яркое, кричащее. Вся страна виделась ему старой пьяной потаскухой, вульгарно накрашенной, но еще не растерявшей остатков былого очарования.

Петер в эти дни то и дело спрашивал Иоганна, готов ли тот гадать зрителям по руке. Юноша всякий раз отделывался обещаниями. И вот теперь, в Вероне, Петер предпринял новую попытку.

– Веронцы богаты и суеверны. Мы бы заработали кучу денег… – Он с мольбой взглянул на Иоганна. – Соглашайся! Это же обыкновенное представление. Ну что тебе стоит?

Но Иоганн оставался непреклонным. При этом он все чаще ловил на себе задумчивый взгляд Арчибальда. Как-то вечером, после представления на Пьяцца делле Эрбе, которая со времен римлян служила местом сбора и рынком, магистр решил поговорить с ним. Они сидели на берегу реки Эч, протекавшей через арки каменного моста, а напротив, окруженная домами, высилась арена. Небольшой костер разгонял ночную прохладу. Арчибальд глотнул вина из бутыли и икнул.

– А ты знал, что раньше на таких вот аренах устраивали травлю христиан? – начал он. – До чего же переменчива эта жизнь! Сначала христиане подвергались гонениям и умирали, а теперь сами жгут еретиков. Катары, вальденсы, колдуны… – Он искоса взглянул на Иоганна. – Твой наставник был таким же колдуном?

– Он был астрологом и хиромантом, – неуверенно возразил Иоганн, сбитый с толку вопросом старика. – Он занимается белой магией, одобренной Церковью.

Юноша поостерегся говорить Арчибальду о другой, темной стороне Тонио – с которой он и сам познакомился лишь под конец.

Магистр прокашлялся и взъерошил свои редкие седые волосы.

– Кажется, ты не особо жалуешь хиромантию, – заметил он. – С чего бы? Ты усомнился в умениях прежнего наставника?

Иоганн пожал плечами.

– Петер верно сказал. Во многом это просто фокус.

– В самом деле? – Арчибальд вскинул брови. Голос его звучал твердо и убедительно. В эту минуту он совсем не походил на старого пьяницу. – Что ж, это справедливо для большинства хиромантов. Но я слышал, есть и такие, которые действительно могут предсказать судьбу. В том числе и смерть.

Он пристально посмотрел на Иоганна. Тот смущенно хмыкнул.

– Даже не знаю…

– Я наблюдал за тобой все эти дни, Иоганн, – перебил его Арчибальд. – Я давно живу на этом свете и, думаю, неплохо разбираюсь в людях. Ты не простой артист. Ты чертовски умен, умнее всех юнцов, каких я встречал. Ты бы мог стать великим ученым – а может, и шутом, что высмеивает мир. В тебе сокрыто что-то темное, неподвластное моему разуму, и эта тьма ширится. В неугомонных поисках она устремляется в глубины, куда простым смертным лучше и не заглядывать. Ты меняешься, Иоганн, и меня это пугает. Та фраза…