Майкл Муркок

Призрачный город

С благодарностью Полу Андерсону

за "Сломанный клинок" и "Три львиных сердца",

покойному

Флетчеру Пратту за "Колодец Единорога",

покойному

Бертольду Брехту за "Трехгрошовую оперу"

По непонятным мне самому причинам

книги эти вкупе с другими оказали

большое влияние на первые повести

об Элрике.

Пролог

Это повесть об Элрике, о той поре, когда его не прозвали еще Смертоносным, когда влачила еще существование прежде великая Светлая Империя Мелнибонэ. Это повесть о соперничестве Элрика со своим кузеном Йиркуном, о его любви к прекрасной Киморил, о том, как соперничество и любовь отдали Призрачный Город Имррир на растерзание пиратам из Молодых Королевств. Это повесть о двух Черных Клинках, Бурезове и Злотворце, о том, как они были найдены и на какую судьбу обрекли Элрика и его державу, а заодно и весь белый Свет. Это повесть об Элрике - повелителе драконов, предводителе грозного флота, императоре странной получеловеческой расы, которая владычествовала над миром десять тысячелетий.

Она полна печали и тоски, эта повесть о Драконьем Острове Мелнибонэ, о бурных страстях и чудовищных амбициях, о колдовстве и об измене, о горькой любви и сладкой ненависти, - эта повесть об Элрике Мелнибонэйском. Сам он вспоминал большую часть ее разве что в кошмарных снах.

Книга первая

В островном королевстве Мелнибонэ истово блюли древние обычаи, хотя вот уже пятьсот лет день за днем и час за часом теряла держава свое былое могущество и держалась теперь лишь торговлей с Молодыми Королевствами, да потому еще, что Призрачный Город Имррир служил местом встречи купцам со всего света. Много ли от тех обычаев пользы? Нельзя ли отринуть их и тем самым избежать уготованной судьбы?

Соперник императора Элрика предпочитал не задаваться такими вопросами. Он заявлял во всеуслышанье, что, пренебрегая обычаями предков, Элрик навлечет гибель на Мелнибонэ.

Вот начало той трагической истории, которая длилась не год и не два и за концом которой - гибель всего этого мира.

1

Кожа его цветом напоминала выбеленный ветрами череп; молочно-белые волосы ниспадали ниже плеч. С красивого, продолговатой формы лица глядели раскосые, подернутые поволокой печали алые глаза. Изящные руки покоились на подлокотниках трона, вырезанного из громадного цельного рубина.

Он настороженно оглядывался, то и дело касаясь пальцами легкого шлема на голове, который искусные мастера отлили в виде готового взлететь дракона. На одном из его пальцев поблескивал перстень с редким камнем, именуемым Акториосом. В глубине бриллианта клубились призрачные тени, и казалось, что им так же невмоготу оставаться в своей драгоценной тюрьме, как юному императору - на Рубиновом Троне.

Он посмотрел вниз, где у подножия ведущих к трону ступеней танцевали придворные. Движения их исполнены были такой изысканности и такой неописуемой грации, что казалось танцуют не живые существа, а призраки. Он не был заодно с этими людьми, людьми Драконьего Острова Мелнибонэ, которые десять тысяч лет владычествовали над миром и лишь сравнительно недавно утратили былую силу. Для них, жестоких и равнодушных, мораль означала только уважение традиций тысячелетней давности.

Юному же правителю, четыреста двадцать восьмому потомку по прямой линии от первого императора-колдуна Мелнибонэ, эти воззрения представлялись не просто высокомерными, а глупыми. Ведь ясно было, что Драконий Остров уже не тот и что через пару-другую столетий его наверняка завоюют армии тех государств, которые мелнибонэйцы снисходительно именовали Молодыми Королевствами. Пиратские флоты раз за разом пытались завладеть прекрасным Имрриром, Призрачным Городом, столицей Драконьего Острова Мельнибонэ, - пока безуспешно... пока. Но даже самые близкие друзья императора отказывались верить в надвигающееся крушение Мелнибонэ. Им не нравилось, когда он заговаривал об этом, и они вовсе не пытались скрывать своих чувств.

Так что императору оставалось только размышлять в одиночестве. Он часто сожалел, что у его отца, Сэдрика Восемьдесят Шестого, не было других детей. Ведь сложись судьба иначе, и на Рубиновом Троне вместо него восседал бы кто-нибудь другой, более подходящий для роли монарха.

Сэдрик опочил год назад со счастливой улыбкой на устах в предвкушении смерти. Жена его умерла родами, и, будучи однолюбом, а к тому же истинным мелнибонэйцем, Сэдрик не искал женщины, которая смогла бы заменить ему потерянную супругу. Сына же, который своим рождением убил мать, он попросту не желал видеть.

Ребенок родился на редкость слабеньким, и его с первых дней жизни принялись поить колдовскими отварами и настоями редких трав, дабы придать младенцу сил. Он выжил лишь благодаря волшбе, апатичное дитя, которому собственных сил едва хватало на то, чтобы шевельнуть ручонкой.

Однако молодой император открыл для себя в своей телесной слабости одно преимущество: возможность много читать, не отвлекаясь на игры, которые требовали физических усилий. К пятнадцати годам он прочел все книги в библиотеке отца, некоторые из них - по нескольку раз. В искусстве колдовства, азы которого он узнал у Сэдрика, ему теперь, похоже, не было равных среди всех его предков. Его память хранила множество сведений о других краях и землях, хотя сам он не бывал почти нище. Пожелай он того, ему не составило бы труда возродить былое могущество Драконьего Острова и воцариться над Молодыми Королевствами непобедимым тираном.

Но чтение приучило его задумываться над тем, что есть власть, к чему она ведет и как ею пользоваться. Книги заложили в нем основы человечности, о которых он пока едва ли догадывался.

Подданным поведение юноши казалось загадочным, а кое-кто заявлял даже, что мысли его и поступки - вовсе не те, какие должны быть у истинного мелнибонэйца, особенно - у императора Мелнибонэ.

Многие слышали, как двоюродный брат императора Йиркун говорил, что сильно сомневается, может ли его родич править Драконьим Островом. "Этот хилый книжник всех нас погубит", - сказал он однажды Даивиму Твару, Правителю Драконьих Пещер. Близкий друг императора, Дайвим Твар мрачно поведал ему о своем разговоре с принцем Йиркуном, но монарх ограничился лишь замечанием, что, дескать, это самая обычная измена, а ведь его предки за подобные речи карали воистину беспощадно.