Моя зверомимическая практика целиком строилась на твари, известной под названием "лошадь". Я всячески пыталась усвоить лошадиные позы и манеры рысь, галоп, кентер, умение есть из торбы, встряхивать "гривой", взбрыкивать, когда меня знакомят с новыми людьми, - включая овладение изощренными навыками ржания и храпа, в которых я упражнялась при всякой возможности, пока не научилась самым естественным образом вводить эти звуковые комплексы в повседневную речь так, чтобы окружающим казалось, будто я всего лишь громко прочистила горло - подобного рода лошадизмы требовали от меня такого внимания, что к концу дня во мне физически не оставалось ни одного живого, сколь-нибудь осознанного чувства, а мое мятежное сердце, забыв обо всем прочем, превращалось в простенький насос. Может статься, что главный итог зверомима - та неимоверная усталость, каковой добиться иным способом попросту невозможно. Даже наблюдать за зверем утомительно. Подражать ему - смерти подобно.
Мои самые ранние воспоминания об отце связаны с собачьими пантомимами; затем настало время "волчьего" бихевиора, который сделался неотличим от его естественного поведения: он настолько проникся родительскими чувствами, что почти совсем перестал заходить в дом, стал злобным и раздражительным и слонялся целыми днями во дворе. На собачьей стадии утро в нашем доме в Огайо начиналось с того, что отец принимался бегать под дверью моей спальни, рычать, скрестись и лаять; он скулил, он выл, он издавал душераздирающие звуки, а иногда скрежетал зубами так, словно пожирал кусок сырого мяса. Время от времени он и впрямь изображал, что ест меня. Если я, еще толком не проснувшись, едва переставляя ноги, подходила к двери, чтобы выяснить, что там за шум, он уносился прочь, и, открыв дверь, я обнаруживала всего лишь пару свежих царапин, потеки слюны и странный запах, исходивший от темного и твердого комочка кала. Стоило мне вернуться в постель, и он снова оказывался тут как тут, лаял хриплым отцовским лаем и скребся в дверь, а потом принимался скулить и бросаться на нее всем телом.
Мама выбрала себе в качестве зверя некое странное существо, в котором я была способна угадать разве что другую женщину, куда старше ее, может быть, ее же собственную мать: скрюченную, печальную, а иногда и вовсе как бы отсутствующую. Это была тихая мимодрама с почти незаметными на первый взгляд элементами стиля, самая изысканная имитация бихевиора, которую мне когда-либо доводилось наблюдать: долгое и неподвижное, изо дня в день, сидение у окна, элегантная манера закрывать лицо руками, череда глубоких вздохов, которые, казалось, вот-вот претворятся в членораздельную речь, но увы, губам никак не удавалось принять нужную форму, чтобы вылепить из воздуха слова.
Есть ли такие вещи, которых не следует изображать?
Вполне очевидно, что наиболее опасной формой демонстративного миметического поведения является попытка передать человеческие чувства. При неосознанном мимозисе эмоциональных состояний, таких как плач, смех, сомнение или содрогание от испуга, даже в тех случаях, когда это делается в шутку, словно бы задаваясь вопросом: "а не забавно ли будет, если я и впрямь что-то почувствую?", в качестве единственного действенного антидота выступает исполнение мима "ничего", неподвижной позы, каковую следует принять под открытым небом не менее чем на сутки, в течение которых от женщины требуется ничего не делать, решительно ничего, пока вызванная мимом эмоция сама собой не сойдет на нет. Опасность миметизированной эмоции состоит в том, что разница между намеренно изображаемым чувством и чувством настоящим крайне невелика и может вовсе исчезнуть в любой момент; в отдельных случаях притворное чувство бывает даже сильнее настоящего, наносит более глубокие раны и длится значительно дольше. В этих случаях предписывается мим "ничего", в любую погоду и в обязательном сочетании с чехлом чувств размера А (в полный рост), поверхность которого фиксирует эмоциональное состояние женщины.
Эротомимозис
Имитация полового акта ("швейная машинка"), исполняемая без другого человеческого тела и/или другой основной опоры, позволяет избавиться от чувства замешательства или сомнения. Если я не уверена в том, что способна справиться с какой-либо задачей, исполнение эротомимозиса (в особенности "полноприводной швейной машинки" и "залпа из всех орудий") обычно устраняет сомнения и возвращает меня к жизни с обновленным чувством уверенности в себе и собственной значимости.
Обычно я встаю, широко раздвинув ноги, возле стола, который доходит мне до талии. Одна рука заведена за спину и согнута в локте для удержания равновесия, другая лежит на столе (стиль "армейский перепихон"). По счету "три" я начинаю совершать движения тазом, сначала медленные, ритмичные, с мощным досылом бедрами на последнем этапе, как будто я по пояс увязла в густом пудинге. Ягодицы напряжены и подобраны, спина выгнута. Заняв идеальную эротомиметическую позицию, я перехожу к "тремору", то есть к серии коротких и быстрых ударов, затем отступаю и "тяну резину", замедлив движение почти до полной остановки, после чего совершаю очередной полный мах ("двуручная пила"); время от времени я отрываюсь от стола и, выдержав довольно долгую паузу, "колеблюсь" на пороге, что подразумевает необходимость несколько раз привстать и опуститься на цыпочках (это движение иногда называют "выгляни в окошко"), чтобы затем снова вернуться к базисному чередованию ритма глубоких ударов и тремора, а также отбива, увертки и рывка. Этот стиль применим и при подъеме по лестнице, хотя обе руки тогда заняты - ими надлежит опереться о перила ("гражданка"). Если вы практикуетесь возле стены, можно прислониться к ней плечом,а руки сцепить за спиной ("джентльмен"). Естественно, каждый человек должен сам подобрать себе аутентичный эротомим, основанный на первичном жесте, вызывающем сексуальное удовлетворение. Если позволяют средства, можно воспользоваться услугами трах-инструктора. Если акт проникающего совокупления не является для вас первичным сексуальным жестом, мим следует соответствующим образом видоизменить. Весьма полезны в данном случае парадигмы вязания и домашней суеты. Мне приходилось видеть женщин, исполнявших элегантный "мим исчезающего свитера", изощренную "сотейницу", полный сложных извивов "хулахуп", а также "проснись и пой" - поразительно мрачный и вялый сексуальный стиль, который неизменно меня расстраивает; сдается мне, все эти миметические акты были основаны на личном сексуальном опыте - если судить по легкой дрожи, время от времени пробегавшей по лицу исполнительниц, а также по вымученным попыткам сохранить полную сосредоточенность на исполняемой мимодраме. Существуют тысячи способов изобразить человеческое соитие взбивать воздух бедрами, не говоря уже о множестве не менее полезных зверостилей, однако женщине ни в коем случае не стоит впадать в отчаяние, если ее индивидуальный модус соития непривычен для стороннего наблюдателя или не принят в современном обществе, если он требует усложненной и радикально инновационной телесной техники, способной испугать присутствующих, которые могут принять данный эротомим за эпилептический припадок или системный бред. Натянутое и неискреннее исполнение консервативного эротомима еще никому не приносило пользы - и никого не могло ввести в заблуждение. С каждым годом все большее число женщин в минуту сомнений останавливается в круговерти обыденных забот и дел, чтобы наскоро смиметизировать свой неповторимый, глубоко личный миг оргазма - какой бы неуместной не казалась им поначалу подобная выходка и скольких бы сил она не потребовала, - благодаря чему они наново набираются решимости и воли идти в этот мир с открытым забралом.
