– Бринн? – с трудом выдавливаю из себя я.

– Какого черта? – кричит она и тут же вскакивает на ноги, сбрасывая с себя кучу старой одежды, как змея, сбрасывающая кожу. Но один носок все-таки остается висеть на ее толстовке, прилипнув к ней возле левого плеча. – Ты что, следишь за мной?

– Слежу за тобой? – На ней надет тот же самый прикид, в котором она вчера выскочила из моей машины. Линялая толстовка с капюшоном, надетая поверх футболки, и джинсы с большой дырой прямо в паху, залатанной чем-то похожим на матерчатую салфетку. – Конечно же, нет.

– Тогда что ты здесь делаешь? – Когда Бринн по-настоящему зла, ее губы становятся совершенно белыми и такими тонкими, словно их застегнули на молнию. Она дергает головой в сторону Эбби. – А это еще кто?

Эбби поднимает руку.

– Меня зовут Эбби, – говорит она. – Постоянная напарница. – Видя, что мы с Бринн все еще стоим, уставившись друг на друга, она добавляет: – Вы, я полагаю, старые подруги?

– Я могу поговорить с тобой снаружи? – чуть ли не рычит Бринн. – С глазу на глаз?

Она хватает меня за локоть и вытаскивает из сарая, с силой захлопнув за собой дверь и оставив Эбби внутри. Я начинаю было протестовать, но она обрывает меня.

– Это что, твое извращенное представление о том, как можно поразвлечься? – вопрошает она. – Хочешь заново пережить добрые старые деньки?

– Минуточку. – Я высвобождаю руку из ее хватки. – Ведь это не я спала в нашем старом клубе.

– Это сарай, а никакой не клуб, – раздраженно отвечает она. – Это вообще ничего не значит. К тому же у меня не было выбора. – Когда Бринн снова поворачивается ко мне лицом, ее глаза кажутся почти черными. – Вчера вечером мать попала в аварию, и сестра отвезла ее в больницу. А оставить мне ключ они забыли.

Мой гнев сразу же проходит.

– О господи. – Я поднимаю было руку, чтобы коснуться ее руки, но вовремя спохватываюсь. – Она не очень пострадала?

– С ней все будет в порядке, – сердито отвечает Бринн, как будто мой вопрос ее раздражает. – Теперь твоя очередь. Какого черта ты тут делаешь?

Но этот раз, прежде чем ответить, я считаю до трех.

– О Лавлорне знал кто-то еще. И писал о нем. Я хочу выяснить, кто это был.

Она уставилась на меня, раскрыв от изумления рот. И мне впервые приходит в голову, какая Бринн хорошенькая, какой хорошенькой она была всегда. Даже сейчас, с лохматыми, грязными, спутанными волосами, свисающими на спину и параллельными полосками на щеке, оставшимися после того, как она всю ночь проспала на чем-то сделанном из вельвета, она прекрасна. Возможно, я не замечала этого раньше из-за Саммер – когда рядом находилась она, было просто невозможно заметить кого-либо еще. Она была как солнце, затмевающее своим сиянием все звезды, словно выпивая их свет.

– Ты ведь это серьезно, да? – спрашивает она.

И только сейчас до меня доходит, насколько огромно значение моего открытия – все то время, пока мы играли в Лавлорн, в наших играх присутствовал кто-то четвертый. Кто-то знавший о Лавлорне, кто-то находившийся в лесу в тот день, следя за нами. Ну конечно, теперь это кажется очевидным. Иначе убийство Саммер было бы невозможно объяснить. Иначе получилось бы, что это Фантом вышел из книжки в реальный мир и забрал ее.

Либо он, либо это сделал Оуэн.

Но полицейские допросили всех, кто, как они думали, мог быть причастен, всех, кого видели с Саммер, кто разговаривал с ней, имел с ней постоянный контакт. Они поговорили с ее учителями. Они трижды допрашивали в участке Джейка Гински, хотя у него и имелось алиби: он играл в видеоигры с остальными учениками девятого класса, которые, как и он, состояли в школьной команде по американскому футболу. Они даже обыскали дом Боллов, пока мистер Болл стоял во дворе, вопя о некомпетентности полиции, одетый в длинные черные носки, доходящие до колен, и семейные трусы, которые придавали ему вид педофила, о вероятности чего шушукались все.

И они никак не желали отстать от нас. От Бринн, Оуэна и меня.

Но что, если ответ лежал не в том, что можно было вычитать из свидетельских показаний, рассказов очевидцев и всевозможных алиби? Что, если ответ все время лежал в самой книге?

– Позволь мне кое-что прояснить, Миа, – говорит Бринн, говорит тихим голосом, как будто пытается объяснить что-то ребенку. – Ты идешь по ложному следу. То, что ты ищешь, не существует. Никогда не было никакого клуба. Никогда не было никаких признаков существования иного мира или незнакомцев, которые желали принести кого-то в жертву или вообще чего-то в этом духе. Мы все это придумали, абсолютно все. Нам было скучно, мы были чокнутые, мы были влюблены, мы были не в своем уме…

– Эй, девочки? – Эбби высовывает голову из-за двери, и Бринн тут же резко разворачивается, оборвав начатое предложение. – Посмотрите-ка на то, что я здесь нашла.

Наши дни

Внутри сарая лежит моя развороченная спортивная сумка, и вещи разбросаны по полу. Я замечаю, что Миа уставилась на мое белье: трусики и бюстгальтер в горошек, подарок от мамы – и бросаю на нее сердитый взгляд.

– Что, какие-то проблемы? – спрашиваю я.

Она открывает было рот, потом закрывает его и качает головой.

Я наклоняюсь, хватаю с пола ворох одежды и засовываю его обратно в сумку. Черт бы побрал Миа и ее белое летнее платье и большие солнечные очки, которые, вероятно, стоят сотню баксов, и эту таскающуюся за ней придурковатую на вид лучшую подругу. У меня ноет спина от сна на твердом деревянном полу, и во рту стоит какой-то мерзкий вкус. Мне срочно надо почистить зубы.

Подружка Миа – Эбби уже копается в барахле, которое скопилось здесь за столько лет. Она отодвигает в сторону большой лист рифленого железа, за которым открывается старый автомобильный аккумулятор.

– Ты, кажется, говорила, что после убийства полицейские здесь все очистили?

От будничного тона, которым она произносит слово «убийство», я невольно морщусь.

– Да, и довольно тщательно – отвечаю я. – Они пытались найти доказательства, что мы будто бы прятались здесь, чтобы поклоняться дьяволу и убивать кошек.

– Ну и как, вы этим занимались? – спрашивает Эбби. Я бросаю на нее злой взгляд, и она пожимает плечами. – Что ж, кто-то определенно пользуется им опять, – замечает она, показывая рукой на груды старого хлама. – Кому принадлежит этот сарай?

– Никому, – отвечает Миа. Она все еще стоит в дверях, обхватив себя руками. Ее волосы подняты высоко и связаны в конский хвост, словно все эти годы она неким длинным окольным путем возвращалась назад, в свою балетную студию. – Я хочу сказать, что это общественная земля. Она принадлежит городу.

– Странно, что город вообще его не снес, – удивляется Эбби. Она поворачивается боком и протискивается между двумя большими металлическими решетками радиатора вроде тех, которые устанавливают на автомобилях марки «Додж Челленджер». – После того, что произошло.

– Копы считали, это не важно, – тихо говорит Миа. – Они нам не поверили, когда мы рассказали им, как этот сарай… изменился. Они не понимали, что такое Лавлорн.

– Это потому, что мы все это выдумали, – заявляю я по крайней мере в третий раз за последние два дня.

Это была наша общая игра. Не прошло и часа в полицейском участке, как Миа начала давать показания. Коп, который записывал то, что она говорила, прочитал мне эти страницы. Она выложила им все про книгу о Лавлорне и о том, как мы обе разозлились, когда Саммер захотела прекратить игру.