Наталья Зимина, выросшая в рабочей семье в заводском микрорайоне, ни у себя, ни у подружек дома никогда не видела столько книг. Не всякая городская, не говоря уже о сельской, библиотека могла гордиться таким собранием, и речь шла даже не о тщательности подбора и встречающихся раритетах, а просто о их количестве. В библиотеке от соседства с множеством мудрых фолиантов Наталье почему-то сделалось даже неуютно, и, увидев на одной из стен, между уходящими до потолка стеллажами с книгами, еще один вход с аркой, она спросила:
-- А эта дверь куда ведет? Неужели есть еще одна комната? -- Она уже сбилась со счету от холлов, прихожих, гостиных...
-- А мы сейчас посмотрим! -- сказал заговорщицки Константин Николаевич и, взяв ее под руку, увел к потаенной двери, которую не сразу и заметишь, но женщины -- народ всевидящий и любопытный.
Из бесшумно отворившейся двери будущего кабинета они сразу, как по волшебству, попали еще в один холл с камином. Но этот камин был поменьше, попроще, чувствовалось, что зал и камин не рассчитаны на большие посиделки, а словно специально предназначались для одиночества, для часов раздумий.
-- Я так поняла, что мы попали еще в одну квартиру, -- вопросительно глянула она на Константина Николаевича, но тот уже приглашал ее в следующую комнату. -- Ух ты! -- восхищенно ахнула Наталья. Она увидела на одной из стен, почти на всю ее ширину, огромную сюрреалистическую работу Шагеева.
Полотно действительно притягивало внимание -- со вкусом оформленное, прекрасно освещенное произведение смотрелось великолепно! Наверное, примерно так обставляются выставки одной картины. Привычное окно, выходящее во двор, расширили в четыре раза, и вся торцевая стена стала сплошным окном: причудливое переплетение рамы было рассчитано на движение солнца, и оттого мастерская была ярко освещена в течение всего дня. Поэтому комнату никак нельзя было принять за обыденное жилье, и гостья поняла, что попала в студию художника. С трудом оторвав взгляд от полотна знаменитого московского сюрреалиста, Наталья вдруг увидела у сдвинутого к стене мольберта с забытым этюдом картину с обнаженной женщиной и невольно шагнула к ней и тут вблизи разглядела еще два городских пейзажа: один летний, другой зимний. Картины ей понравились, но какое-то внутреннее чутье подсказывало, что висят они в мастерской неспроста, было видно, что даже каждый гвоздь тут продуман, -- и она молча прошла к другим полотнам, возможно они подскажут разгадку тайны. Она и подумать не могла, что все виденные ею старые картины принадлежат художнику, который имеет непосредственное отношение к хозяину дома.
Внимательно вглядываясь в полотна, перебегая взглядом с одного на другое, она почувствовала уверенную руку одного мастера, хотя, честно сказать, особенно глубоко в искусстве никогда не разбиралась, хоть и имела друга-художника. Машинально глянув на год написанной работы -- эта деталь для нее казалась в тот момент важнее, любопытнее, -- автоматически прочитала фамилию автора: "Фешин". И до нее неожиданно дошло, что Константин Николаевич -- тоже Фешин, не часто встречающаяся в России фамилия. Тогда Наталья вернулась к первой картине, там тоже стояло "Н.И. Фешин", и она, повернув удивленное лицо к молча наблюдавшему за ней Тоглару, спросила неожиданно:
-- Неужели твой отец писал эти прекрасные картины?
-- Нет, -- ответил спокойно, обнимая ее за плечи, Тоглар, -- это мой дед, академик Николай Иванович Фешин.
-- А кто был твой отец? -- пользуясь моментом, задала новый вопрос Наталья.
-- Тоже художник. Настоящий художник, кормился кистью. Жаль, рано умер, в сорок лет. Военные ранения дали себя знать.
-- Ты никогда мне об этом не говорил. -- Наталья обиженно дернула плечом, освобождаясь из его объятий.
-- Не было повода. Не сердись. Сегодня другая ситуация, ведь вчера я сделал тебе предложение... Ты еще не забыла?
-- Наверное, тебе вернули жилье, ранее принадлежавшее вашей семье? -спросила Наталья, пытаясь что-то уяснить для себя. Слишком уж все было для нее неожиданно: и дом, и квартиры, и изысканный ремонт, и намечавшаяся обстановка -- Константин Николаевич по ходу осмотра рассказывал вскользь, где, что будет стоять, как выглядеть.
-- Не совсем так, Наташа, -- покачал головой Тог-лар. -- Дома на Кутузовском -- сталинской эпохи, тогда строили капитально, с размахом, на века. А Фешины родом из Казани, там родились и жили мой дед, мой отец, моя бабушка. Сегодня там никого в живых не осталось. Зато в Казани, в Государственном музее Татарстана, есть специальный фешинский зал, мы как-нибудь съездим туда... А я родился и вырос в Западном Казахстане, в далеком местечке Мартук. Там остались могилы отца и матери... Вот и вся моя родословная, -- заключил он невесело. -- Будем начинать все сначала. Вместе с тобой, надеюсь, мы возродим некогда достойный русский род Фешиных. Если ты, конечно, согласна...
-- Я сразу, еще в Ростове, почувствовала, что в твоей жизни есть какая-то тайна, но никогда не думала, что это может быть связано с твоей фамилией, с родословной, -- призналась неожиданно Наталья, прильнув к нему. -- Еще на выставке у Вартазарова, когда все так восхищались твоими рисунками, мог бы признаться, что ты из семьи известных русских художников.
-- Зачем? Тогда мы с тобой были еще мало знакомы, а родословную человека не всякому следует знать, это глубоко личное. Теперь-то другое дело... Не поверишь, мой дед пятьдесят лет был под запретом. Слава Богу, что не уничтожили его работы в запасниках. Только теперь по-настоящему у него начинается жизнь в новой России. К сожалению, до сих пор он известен только узкому кругу специалистов, искусствоведов, да, пожалуй, жителям Казани. Там его знают и любят. До сих пор нет ни одного каталога его работ... Этим мы с тобой займемся в ближайшее время...
-- Значит, в тебе тоже живут гены художника, раз твои рисунки вызвали восторг у Игоря, моего одноклассника, -- он не всякому скажет комплимент, тем более коллеге по цеху...
-- Да, пожалуй, так оно и есть. Я чувствую тягу к живописи, хочу рисовать. Раньше жизнь складывалась иначе, не до холстов и мольбертов было. Теперь и я хочу попытать свой шанс, может, что и получится, не возражаешь? -- шутливо спросил он.
-- Нет, конечно, -- задумчиво ответила Наталья, уж очень все это было неожиданно для нее. -- Рисуй на здоровье, если душа лежит. Да и грех, наверное, с такой родословной не попробовать себя в живописи. -- Она огляделась вокруг. -- И мастерская твоя мне нравится, здесь так удобно, уютно, красиво, столько света!
-- Тогда давай продолжим осмотр квартиры, ведь тебе предстоит решать, подходит она нам или нет? -- шутливо предложил Тоглар невесте. -- Нам немного осталось инспектировать, хотя и в этой половине есть и кухня, и ванная, и комната для гостей, если они вздумают у нас заночевать, или вдруг нагрянут твои родственники. Моих, американских, к сожалению, еще предстоит отыскать, а других у меня нет, -- закончил грустно Константин Николаевич.
-- Кухня -- моя слабость, -- загорелась будущая хозяйка фешенебельного дома, весело приказала: -- Веди!
Кухня в студии-мастерской оказалась гораздо меньше, не больше шестнадцати -- семнадцати метров, но и она вдвое превышала все известные до сих пор Наталье. И ванная комната, и кухня, и гостевая на этой половине дома были решены в другой цветовой гамме, по-иному обставлены и освещены. Например, кухня в мастерской была укомплектована фирмой "Бош", тоже немецкой. Константин Николаевич отдавал предпочтение технике из Германии, мебели из Италии, посуде из Англии, часам из Швейцарии, винам из Франции, и это будущей хозяйке следовало учесть.
Особенно понравилась Наталье просторная, хорошо освещенная прихожая, свет сюда попадал из огромной застекленной арки над входной дверью, из-за этого решения архитектора-дизайнера квартира оказалась полна воздуха, света. И разумеется, поражавшее ее только вчера жилье Городецких не шло ни в какое сравнение с тем, что задумал Константин Николаевич. Она запоздало поняла, почему он так настойчиво напоминал ей о сюрпризе. Такие сюрпризы, казалось ей, бывают только во сне или в мечтах, а тут... В какой-то момент на Наталью словно нашло озарение: она увидела эти двухквартирные апартаменты, соединенные тайным ходом, во всем убранстве и блеске, как подробно описал ей Константин Николаевич. Увидела и себя в доме, принимающей гостей, друзей, родню, воспитывающей будущих детей, ведь он сказал ей: начнем с тобой возрождать старинный русский род Фешиных, и ей стало так тепло и радостно, что она тут же бесхитростно выпалила: