— Ну прекращай, ничего особо страшного не случилось.

Я всхлипнула громче, и поняла что иногда жалость это действительно плохо.

— Дэя, — магистр осторожно погладил по спине, — давай без слез, а?

Слезы потекли ручьем. И совсем некстати была подкинута сцена из прошлого моим подсознанием.

Я решила принести очередную стопку отчетов своему отцу. Он еще не оклемался после смерти Эли. Что не удивительно. Не каждый сможет пережить смерть своей второй половинки, а он смог. Чего ему это стоило? Ответить на этот вопрос я не в силах. Тоскливо вздыхаю и крепко стискиваю зубы. Нет, он не должен увидеть, а мои глазах жалости. Это только причинит ему еще больше боли.

Несколько коротких вдохов-выдохов и я подхватываю на руки стопку бумаг, призывая огонь и перемещаюсь к Нэльхиару.

В кабинете его не оказалось. Ладно, не с первой попытки, так со второй. Может, он смог заснуть? Осторожно толкаю дверь в спальню отца, предварительно оставив все бумажки в его кабинете. Но как только дверь открылась я не поверила своим глазам.

Нэльхиар действительно находился в своей спальне, но сном тут и не пахло, наоборот, пахло кровью. Он стоял посреди комнаты и невидящим взглядом уставился на когтистую ладонь, которую вытянул вперед, а на ней лежал… вырваный кусок чьей-то плоти. Она была совсем свежей и с нее на пол капала тягучая черная кровь. Судя по запаху демонессы. Голову этой некогда красивой леди я обнаружила в углу комнаты. Остальные части тела решила не разглядывать и сразу подбежала к тому, кто заслуженно стал называться моим отцом и, запрыгнув на кровать, просто крепко обняла, тихонько причитая:

— Тише… Спокойнее, родной… Все хорошо…

Не понятно, кого я пыталась успокоить. Себя или его? Но получилось.

— Дора? Что ты…

— Оглянись, — спокойно сказала я. Он послушался, но сразу почувствовала, как он напрягся.

— Ты… Прости, что увидела меня таким. Уйди, — А в голосе звериная тоска.

— Ну, нельзя же быть таким прямолинейным! — Возмутилась я и начала успокаивающе гладить по белым волосам, некогда выгоревшим в синем пламени, — И вообще, пошли свежим воздухом подышим, а то ты тут плесенью в купе с кровью покроешься!

Пошутить не получилось, но он слегка улыбнулся. Значит, сойдет.

— Не хочу, ничего не хочу.

— Я не заставляю, — мягко начала я, но меня прервали резким рыком и оттолкнули.

— Меня не надо жалеть!

— Я не жалею, кретин! — Имею полное право его так называть, так как в процессе отталкивания мне порезали плечи. Должность няньки опасна и безрассудна, а потому я еще не ушла, мягко продолжив, — Я понимаю…

А этот белобрысый кретин не понима-а-ает!

— Дэя, милая, — простонал Эллохар. — Дэя…

О, Бездна, вот только не нужно меня сейчас жалеть, иначе я в голос реветь буду.

(Что мне налили эти гномы?! Меня от огневодки так не вставляло!)

— Дэя, давай посмотрим на ситуацию с другой стороны, — нарочито веселым голосом, вдруг произнес магистр.

И вот вообще не успокоил!

Искоса взглянув на него, я подумала, что носовой платок мне сейчас не помешает — но у магистра его, судя по всему, не было.

— А можно мне… платочек? — прошептала я, и вдруг ехидно добавила: — Намотать сопли на кулак могу попробовать, конечно, но вряд ли получится.

Платочек мне-таки протянули.

И пока я старательно вытирала глаза и нос, он начал рассказывать… Про ведьм… И результаты текущего расследования. Вот же с-с…с… зараза!

— Знаете что, магистр… — Поинтересовалась, даже перестав всхлипывать. Нет, ну вот как он может так спокойно обо всем этом говорить?

— Что? — вкрадчиво поинтересовался он.

— Вы… вы… Вы… Верните меня в академию!

Откинувшись на спинку жестковатого дивана, Эллохар сцепил пальцы в замок, заведя их за голову, вытянул ноги и нагло ответил:

— Нет.

Изумленная его поведением, я все же спросила:

— Вы издеваетесь?

— Да, — последовал невозмутимый ответ.

Я стояла, сжимая платок и молча, не скрывая возмущения, смотрела на Эллохара.

— Проклянешь? — лениво поинтересовался он.

Я никак не отреагировала, просто сделала своеобразный домик из крыльев, спрятавшись там скорее от себя. Так, чтобы меня не слышно и не видно было. А еще так свет не проникает. Хотя бы себя пожалею, что ли, поплачу, а то нервы ни к черту! Побыть одной мне не дали, нагло отодвинув крыло и начав:

— И? А, ну, Риате, не раскисать! — Скомандовали мне, а я что приказы, что команды не люблю, тем более в таком тоне, тем более… Да, в принципе не люблю!

— Пшел вон, скотина темнолордовская! Ишь, распоясались, ироды!

Я уверенно вывернула свое крыло и вмазала им по слишком любопытному носу некоторым и вновь закрывшись в свой «домик», продолжила плакать. Не знаю, что на меня так повлияло, но нервная система у меня дала сильный и основательный сбой.

— Эй, Дэя, — в этот раз осторожно и бережно позвали меня, раздвигая крылья, — Милая, ты что? Обиделась?

Он… серьезно? Милая? Я тут с красными явно не от слез, а от частичной трансформации глазами, клыками и крыльями сижу, а он? Больной псих.

— Нет, радуюсь жизни я так не видно, что ли?! — Не удержалась от колкости я.

— Ну, ладно тебе, — примирительно начал он.

— Шоколадно! — Огрызнулась я и хотела было уже повторно врезать, но вопрос, заданный таким тихим и усталым голосом, меня остановил:

— Ты ведь хотела поговорить? О чем?

Мысли вновь вернулись к началу разговора и… снова вспомнилась Эля, когда она еще живая была… Вот почему я этот разговор всегда откладывала! Ну, не могу я сохранять спокойствие, когда речь о моей семье!

— Вот, что я не так сказал? — Тихо возмущался директор школы искусства смерти, осторожно беря меня на руки и пересаживая на колени, как маленькую. Еще и по спине так умиротворяюще погладил.

Молча расслабилась в его руках, изредка всхлипывая в его рубашку. Эх, мне бы тот набор для протирки очков… сгодился бы и на платочки… В следующий раз сохраню… если конечно там не останутся лишь лоскуточки.

Серо-стальные глаза мрачно изучали меня с головы до ног, уже аккуратно гладя по безрассудной головушке, затем магистр соизволил сказать:

— Дэя, ты чудовище.

— Я?! — переспрашиваю в полнейшем изумлении.

— Ты, — холодный, чуть отрешенный голос. — Нельзя же так…

Молча смотрю на магистра, он с нескрываемой грустью улыбнулся мне и вдруг начал говорить:

— Ты слишком хорошая для меня, малышка. Слишком правильная, слишком открытая, честная, добрая и слишком… безупречная… — тихий стон, — ты мне так маму напоминаешь… Мою. Знаешь, — прочти рычание сквозь стиснутые зубы, но он сдержался и продолжил, — в Мирах Хаоса так мало светлого… У нас не принято сострадать, жалость это худшее из оскорблений, забота о слабом просто смешна… В моем мире существует лишь Сила и право силы… и ничего больше.

Знаю. Все знаю, но как сказать-то?

Он вдруг растер лицо руками, сел, почти сгорбившись, обняв меня сильнее и продолжил:

— Риш почти не помнит ее, ей было всего два, когда мамы не стало… А я… я не могу забыть. Ее добрые руки, ее улыбку, которая согревала мое сердце, ее доброту ко всему живому и неживому… И когда мама умерла, я возненавидел свой дом, свой мир… всех, кто не сумел ее спасти… — и едва слышное, — я не смог простить отца. Так и не смог…

Кажется я снова реву. Да, уж, кому рассказать… Целая трагедия получается… Когда я вообще такой сентиментальной стала? Хотя…

Нет! Больше ни разу в жизни, ни за что не буду пить у гномов что-либо! Ну, кроме чая, конечно.

Меня лишь обняли крепче, позволяя выплакаться. Эллохар резко выдохнул и продолжил:

— Не стоит, милая. Ты просто не для меня, малышка. Не для меня… а мне слишком хочется вновь увидеть свет в глазах любящей меня женщины, улыбку, от которой в душе становится теплее… И веру… веру в то, что я не так плох, как кажется… Я жалок!

— Нет, — я осторожно погладила его по спине, отчего тот вздрогнул, — вы просто устали…