Вот Старик, а тогда еще шестилетний мальчик, учится ездить на велосипеде, вместе с папой, таким молодым и веселым. Мальчик (Старик) падает, пробует снова, опять падает, у него не получается, но вот велосипед обретает равновесие и едет, уверенно и твердо. Папа смеется и хлопает в ладоши. Такой молодой, красивый и счастливый, как и сам мальчик, теперь уже старик.
Школьный выпускной, юноша (Старик) в модном по тем временам костюме, статно ходит между своих пока еще одноклассников, перекидывается фразами, смеется. Он молод, перед ним открыты все дороги и впереди взрослая самостоятельная жизнь. На другом конце зала Папа и Мама, сидят и смотрят на своего сына. Гордые и счастливые. Эта гордость передается и ему самому.
ЗАГС, парень (Старик) держит за руку красивую девушку в подвенечном платье, с красными от волнения и смущения щечками. Очень красивую девушку, и сам он очень красив. Они молодые и счастливые. Позади них стоят родители, постаревшие, но такие же счастливые и гордые, мама плачет, отец улыбается, но видно, что и он готов пролить мужскую слезу. Рука невесты в его руке. Минута, и она одела ему на палец кольцо.
Роддом, мужчина (Старик) держит на руках укутанное одеяло, из которого видна маленькая головка, вокруг много людей, все смеются. Мужчина самый счастливый, его жена рядом, улыбается и обнимает его, родители тоже рядом, смеются вместе со всеми, поздравляют. И маленькие глазки, сонно смотрящие на мужчину. Счастье.
Телефонный звонок, ночь. Мужчина (Старик) разговаривает, жена плачет, сидя на полу, кричит. Пожар на другом конце города, родители и сын, гостивший у них, спали. Они ничего не смогли сделать, они даже ничего не поняли. Огонь поднялся из квартиры под ними. Они просто легли спать и не проснулись. У жены истерика, а он с кем-то разговаривает по телефону, плачет, а родители и сын уже мертвы и телефонный звонок не поможет. Рука предательски трясется и мужчина (Старик) уже сам сидит на полу, кто-то кричит в телефонной трубке, или это он сам кричит в трубку. Их больше нет. Он обнимает жену. Пустота, и ночь, и слезы, и еще раз пустота.
Дорога, разбитая и грязная. Осень. Старик (Старик) идет вслед за крепкими парнями, несущими на руках гроб. Он плачет, не стесняясь и не пряча эмоции, да и прятать не от кого, позади него идут еще несколько людей, таких же пожилых и помятых, как и сам старик. Еще несколько десятков метров и он останется один. Минуту спустя гроб ставят на табуретки для прощаний, и он видит свою жену в последний раз. Постаревшая, не похожая на саму себя, но такая близкая и родная, она лежит в этом проклятом ящике. Старику хочется, чтобы он лежал рядом, чтобы быть вместе с той, кто всю жизнь его поддерживала, и в горе и в радости, и в болезни и в здравии, всю жизнь. Он целует ее. Плачет. Опускается на землю и ничего не помнит.
Пустой дом, старенький и перекошенный, давно требующий ремонта, встречает своего, теперь уже единственного, хозяина тишиной, нигде не слышно ни голосов, ни скрипа половиц от шагов любимых ножек, никаких признаков жизни. Дом пуст, но он наполнен следами тех, кто жил тут. Седой старик (Старик) так и не перестал бояться возвращения домой после того как остался один, хотя прошло уже несколько лет. В доме были ее вещи, в доме прошла вся их жизнь, Старика и его жены, полная событий, больших и мимолетных. И теперь от всего этого он остался один. Он уходил утром гулять и возвращался только под вечер, борясь со страхом одиночества и с желанием не видеть места, где он был счастлив вместе с ней, где была и должна быть она. А дом скорбел вместе с хозяином, вместе с ним старел, даже быстрее его, приближая свои последние часы, которые были не за горами.
Парк. Лавочка. Старик (Старик), севший от усталости и от безысходности. Он бродил весь день, и ему предстояло снова возвращаться домой. Страшно. Он не помнил, как оказался в парке, но это и не важно. Он сидел на скамейке и ощущал, как чувство покоя, исходящее отовсюду, разливается по его венам, что уходят страхи с тревогами. Ему спокойно и хорошо, и даже начинает казаться, что он слышит голос своей жены, которая, смеясь, говорит, как рада видеть его. Старик снова плачет, но в этот раз от счастья, и он готов плакать дальше, лишь бы это чувство не проходило, лишь бы голос его любимой продолжал звучать, возвращая его в те дни, когда они рука об руку гуляли по такому же парку, а может и именно по этому. Это был его первый визит в Парк.
Быстрый стук женских каблуков оторвал Старика от мыслей и вернул в окружающий мир, заставив посмотреть в сторону, откуда слышались шаги. По дорожке шла, иногда переходя на легкий бег, молодая девушка. Она привлекла к себе внимание Старика своим видом, несмотря на осенний вечер, одета девушка была по-летнему. Легкое белое платье без рукавов в крупный черный горох и черные кожаные босоножки гармонировали с ее подстриженными под каре черными волосами, которые покачивались в такт шагов девушки. Она была молода и красива, и хоть Старику не понравилось, что она позволяет себе так легко одеваться осенним вечером (это, наверное, общая стариковская черта), он все равно улыбнулся, глядя на нее. Девушка, не сбавляя темпа своих шагов, окинула старика мимолетным взглядом и удалилась прочь, оставляя за собой лишь звук каблучков, который совсем недавно возвестил о ее появлении.
Проводя ее взглядом, точно так же как и недавних прохожих ранее, Старик открыл старый портфель, который всегда был его спутником во время прогулок, и был потрепан не меньше своего обладателя, извлек из него бутылку кефира и две небольших булочки. Наверняка данный ритуал проделывался им здесь ежедневно. Отломив от одной булочки кусок, он покрошил его у себя в руке, и принялся бросать эти крошки перед собой на асфальт. Не успели и первые из крошек упасть на землю, как несколько голубей уже приземлились недалеко от скамейки и осторожными шажками двинулись навстречу падающим крошкам.
– Кушайте, мои хорошие, – Старик улыбался и продолжал крошить булочку. – Уже заждались меня? Я сегодня задержался, нужно было зайти еще в несколько мест.
Голуби, число которых успело удвоиться, осмелев, уже не ходили, а бегали перед самым Стариком и громко ворковали, попутно склевывая попадающиеся на их пути крошки.
– Ну, не ругайте меня, милые, – с улыбкой продолжал мужчина. – Я к Оле на могилку зашел, Кирюшку и Маму с Папой проведал, сегодня у меня начнется новая жизнь, они должны об этом знать! Пусть за меня порадуются, – он продолжал говорить, услышав, что голубиное воркованье притихло.
Выкинув все крошки, что были в руке, Старик открыл кефир и принялся за еду сам, хотя делал он это нехотя, больше не потому что хотелось, а потому что он делал это всегда, когда сидел на этой скамейке. После нескольких глотков любимого напитка, он все-таки отставил в сторону бутылку и принялся бросать новые крошки на асфальт, чем вызвал новую волну оживления у голубей.
– Кушайте, родные, кушайте! Сколько мы уже с вами знакомы? Уже целое лето, попривыкли друг к другу. – Старик улыбался и спокойно бросал крошки, стараясь их сделать как можно меньше, чтобы хватило на всех. – Уж не знаю, как там дальше сложится, но я постараюсь вас навещать, да и вы меня не забывайте, вдруг сможете найти путь-дорожку ко мне, кто знает, может еще смогу я вас булочкой покормить, – говорил он очень по-доброму, пропитывая искренностью каждое свое слово.
Голуби вновь оживленно «заговорили» меж собой, отчего Старик улыбнулся, видя в этом лишь подтверждение своих слов, и бросил птицам остатки булочки.
Немного помедлив и отхлебнув еще несколько глотков кефира, он повернулся назад и посмотрел наверх, туда, где рос исполинский старик-дуб.
– Сейчас мы и с тобой поговорим, пообщаемся, – мужчина, кряхтя, поднялся со скамейки и повернулся в сторону дуба. – Давно я хотел с тобой поговорить, наверняка и тебе этого тоже хочется, а то каждый день смотрим друг на друга только, пора бы уже и познакомиться!
Старик вновь открыл свой портфель и извлек из него небольшой пакет, содержимое которого он не спешил доставать, и медленными шагами побрел вверх по склону к дереву. Каждый шаг давался особенно тяжело, вся легкость, которая была в теле еще несколько минут назад, улетучилась вместе с ветром, оставляя Старику лишь старость и непослушное тело. Остановившись на мгновенье, он сделал глубокий вдох, прогоняя волнение, на которое мужчина списывал эту слабость, и так же медленно продолжил свое восхождение наверх.
