– Xe! – иронически сказал Мишкин.

Он сидел за столом, левой рукой закрывал фиолетовую гулю над глазом, а правой писал заявление на Машкина в товарищеский суд…

НОЧНОЙ ЗВОНОК

В три часа ночи мне позвонил Левандовский

– Здорово, – сказал он. – Я тебя не разбудил?

– Разбудил, конечно, – напрямик ответил я. – Что я, фальшивомонетчик – до этих пор не спать.

– Ну извини, – поскучнел Левандовский.

– Ладно уж, – сказал я – Бог простит. Что там у тебя стряслось –

выкладывай.

– Да нет, ничего, – отчужденно сказал Левандовский. – Будь здоров. Отдыхай. И он повесил трубку.

А у меня сон как палкой отшибло. Я прошелся по комнате. Закурил. Проверил, выключена ли электроплитка. И тут зашевелилось позднее раскаяние.

«Фу, как нехорошо, – подумал я. – Близкий приятель, можно сказать, друг, звонит тебе среди ночи. Видно, не так просто звонит, не ради удовольствия. Может, у нею нужда какая, неотложная… А ты, чурбан такой, прямо с верхней полки: «Разбудил»… «Бог простит». Не мог поделикатнее.

Я набрал номер Левандовского. Телефон молчал. Попробовал еще раз – никакого результата.

Тут я не на шутку встревожился и разбудил жену.

– Слушай, – сказал л. – Только что звонил Левандовский.

– Черти его давят, – сонным голосом ответила жена.

– Ну-у. Черти не черти, а вполне возможно какое-нибудь несчастье. По работе или с женой. Катя его, знаешь ведь, – стюардесса…

– Черти его не задавят! – сказала жена.

– Так-то так, – согласился я. – Но представь себе: человек один, в пустой комнате, всякие нездоровые мысли одолевают. И телефон как назло испортился… Нет, я, пожалуй, схожу к нему.

И я начал одеваться. Тут жена окончательно проснулась.

– Черти тебя потащат! – сказала она. – Вот пристукнет кто-нибудь! Возьми хоть плоскогубцы.

– Да что ты! – усмехнулся я, расправив плечи. – Лишние предосто-

рожности!..

– Бери, бери, – сказала жена. – Отмахнешься, в случае чего.

…На улице было темно и страшно. Ночь наполняли различные неблагоприятные звуки. Где-то заверещал милицейский свисток. Потом кто-то вскрикнул. Потом раздалась жуткая песня: «А каменские парни уж точат кинжалы»… И вслед за этим кто-то бешено протопал по тротуару, крича:

– Не уйдешь… Твою душу!..

А в одном месте меня остановил угрюмый детина и, для чего-то складывая и раскладывая перочинный ножик, сказал:

– Дай закурить!

Но я, превозмогая противную дрожь, все шел и шел.

«Так надо, старик, – убеждал я себя, сжимая потной рукой плоскогубцы. – Ведь ты же не оставишь в беде близкого приятеля… можно сказать, друга».

Левандовского дома не оказалось. Я звонил, стучал в дверь ногами, даже крикнул два раза в замочную скважину: «Веня! Ты не спишь?!»

Из-за двери не донеслось и звука.

«Боже мой! – холодея подумал я. – Неужели он решил броситься под трамвай?.. Хотя, что я – трамваи уже не ходят. Куда же он подался, бедолага?»

И тут меня обожгла догадка: «Мост!» До моста рукой подать!

Каких-нибудь три километра!

Удерживая рукой прыгающее сердце, я рысью побежал к мосту.

Бежать мне пришлось обратно, мимо своего дома.

И вдруг я увидел, как из нашего подъезда выскользнул Левандовский. Он шел, подняв воротник, и по-воровски озирался.

«Ах, жаба! – закипел я и прянул за угол. – Вот, значит, какой ты друг! На лучших струнах играешь! Выманил из дому, а сам… Я о тебе забочусь, а ты, выходит, обо мне уже позаботился! Ну погоди же!» И как только Левандовский поравнялся с углом, я сгреб его за шиворот и взмахнул плоскогубцами.

– Мама! – диким голосом заорал Левандовский, рванулся и быстро побежал, петляя между зелеными насаждениями.

Разъяренный, с зажатым в кулаке воротником Левандовского, я ворвался домой.

– Черти приносили твоего дружка, – сказала жена.

– Да?! – спросил я, кровожадно вращая глазами.

– Да, – зевнула жена. – Он, видишь ли, очень переживал – не взбаламутил ли тебя этот дурацкий звонок…

РАССТАВАНИЕ

Все собрано, заштопано, отутюжено, завернуто.

– Серый костюм отнеси в химчистку, – говорит Пуговкин.

– Хорошо, лапа, – тихо отвечает жена.

– Танечке денег на обед не забывай.

– Не забуду, родной, – говорит Пуговкина,

– Тэк… – Пуговкин барабанит пальцами по столу. – Ванечке в ушко капать…

– Накапаю, милый.

Пуговкин ходит по комнате, трет лоб:

– Ах, ты, туда-сюда! Что то еще наказать хотел – и как отшибло.

– А ты посиди, – робко отвечает жена. – Успокойся. Может, и надумаешь.

– Посиди, посиди, – бормочет Пуговкин. – Как это у тебя легко все…

Он включает телевизор. «Вы смотрели фильм, снятый по заказу областной автоинспекции Управления УООП», – говорит диктор.

– Да! – вспоминает Пуговкин – Электроприборы! Электроприборы выключай обязательно.

– Буду выключать, – обещает жена.

– Ох-хо-xo, – вздыхает Пуговкин. – Огородову, что ли, позвонить?

– А не поздно? – спрашивает жена.

– Поздновато, конечно, – соглашается Пуговкин. – А что делать? Перетерпит.

И он звонит Огородову:

– Спишь, брат? Ну, извини. Я-то? Я, брат, не сплю. Не спится, брат, что-то. Настроение как? Да какое там настроение! Сам понимаешь. Да-а… ты уж будь добр, присмотри тут за моими. Ну спасибо, брат.

Пуговкин вешает трубку.

– Про дверь помнишь? – оборачивается он к жене – На два поворота. Бобика корми… У мамаши будешь – поклон от меня.

Ночью Пуговкин будит супругу.

– Если со мной что случится… – сдавленно говорит он.

Жена всхлипывает.

– Ну ладно, ладно, – успокаивает ее Пуговкин. – Это я так. На всякий случай. Может, и не стрясется. Пока, слава богу, обходится.

Утром Пуговкин встает, одевается, разогревает и пьет чай.

Жена и ребятишки еще спят «Разбудить если? – думает Пуговкин. – Или уж не надо?» Он достает лист чистой бумаги, садится за кухонный стол и пишет: «Поля, умоляю! Береги себя и детей. Лапа». Потом берет портфель и уезжает. На целых два дня.

СПАСИТЕЛЬ

Это произошло на скрещении улиц имени товарищей Куприянова и Севастьянова.

Из-за поворота неожиданно выехал автомобиль.

– Назад! – закричал Тюнькин и сильно дернул меня за руку.

Автомобиль промчался совсем рядом.

– Ух ты! – выдохнул я. – Ну, спасибо, Иван Николаич! Вовек не забуду! Если бы не вы – каюк мне!

– Да ладно, – сказал Тюнькин. – Не будем считаться. Подумаешь – мелочи!

– Хороши мелочи! – возразил я. – Переедет такая мелочь пополам – и привет родителям! Как это вы не растерялись? Просто удивительно!

– Ничего удивительного, – смущенно пробормотал Тюнькин.

– Дернул за рукав – и все.

Навстречу нам по аллейке шел Сабатович.

– Привет, старик! – на ходу бросил он. – Как жизнь?

– Спасибо, Женя! – ответил я, заступая ему дорогу. – Теперь отлично. А недавно было совсем плохо. Идем мы, понимаешь, вот с Тюнькиным, с Иваном Николаичем – и откуда ни возьмись, вылетает самосвал.

– Это был пикап, – сказал Тюнькин.

– Да? – удивился я – А какой здоровенный! Мне показалось – самосвал. И где они такие пикапы выкапывают?.. Ну, короче, вылетает этот самый агрегат – и прямо на меня! Ррр-ы! И тут, представляешь, Иван Николаич бросается и ловит меня буквально под колесами!..

– Ну и ну! – покачал головой я, когда Сабатович с нами распрощался. – Шагает себе человек, ни сном ни духом. И вдруг… Эй, Гришкин. Иди-ка сюда!

Подошел Гришкин

– Вот познакомься! – сказал я. – Тюнькин Иван Николаич. Послушай-ка, что расскажу. Идем мы с ним, понимаешь, о том о сем толкуем. А навстречу. Как вы его называли, Иван Николаич?

– Пикап.

– Вот именно. С прицепом! И прямо на меня! Я – от него, он – за мной! И тут Иван Николаич героически бросается наперерез.

После работы я позвонил Тюнькину домой.

– Иван Николаич? Что поделываете? Отдыхаете? По случаю субботы? Ну да. А я тут как раз жене рассказываю: