— Я вижу, ты и меня в свою вегетарианскую веру обратить решил? — сказала я, улыбаясь, присаживаясь к столу и с энтузиазмом берясь за салат, чтобы он не подумал, что я всерьез жалуюсь.

— Вовсе нет, — с достоинством ответил он. — Ты же, по-моему, знаешь мое отношение к насилию. У тебя просто в холодильнике почти ничего нет.

Чуть не подавившись, я вскочила и метнулась к холодильнику. Точно. Полки холодильника глянули на меня с укором, словно говоря: «Прежде чем откуда-то что-то взять, нужно туда что-то положить». Господи, где же мои глаза вчера-то были? И позавчера, между прочим, тоже? Ну вчера — еще понятно: я вынырнула из ванной в сомнамбулическом состоянии, и глаза мои из последних сил прятались под веки. А позавчера мы обедали у родителей — такого застолья мне обычно на сутки хватает.

Придется в магазин идти. Черт, а я так надеялась, что сегодня у меня будет полноценный выходной! Последний, между прочим — завтра ведь на работу.

Морщась от досады, я вернулась к столу.

— Ну что, не обманул? — спросил он, насмешливо улыбаясь.

— И чего ты радуешься? — буркнула я. — Теперь нам нужно за продуктами идти.

— Ну и пошли, — пожал он плечами, и я поперхнулась кофе, уставившись на него во все глаза. Приучить его к человеческой еде было отличной идеей, но если у него разовьется обычный мужской аппетит… Я похолодела. Пойди потом, прокорми его на одних овощах!

В магазине я попросила его выбрать овощи и фрукты, пока я схожу в колбасный отдел. Но он напросился со мной — и принялся расспрашивать меня, чем отличается один сорт сыра от другого. Я почувствовала прилив искренней признательности к Франсуа и Анабель. Я сказала ему, что один вид сыра отличается от другого вкусом (не рассказывать же ему, как этот сыр производят — чего я, впрочем, и сама не знаю?), и что описать этот вкус я не могу.

— Если хочешь, можно взять на пробу по кусочку каждого вида — сам и сравнишь, — небрежно обронила я, затаив дыхание.

— Ну, давай, — не менее небрежно обронил он, и я с облегчением перевела дух.

У кондитерского отдела я смогла дать ему более обстоятельные ответы. Внимательно выслушав мою лекцию о том, какой привкус дает шоколадная крошка, какой — орехи и какой — взбитые сливки, он неуверенно заметил, что ему очень нравится мое предложение доверить ему ответственное дело сравнения всех тонкостей вкусовых ощущений. Я чуть не расхохоталась. Так, глядишь, еще немного — и придется ему литературу о вреде избыточного веса подсовывать.

К овощам он тоже решил проявить творческий подход. Быстро побросав в корзинку все уже известные ему виды, он задумчиво посмотрел на остальные и поинтересовался, что будет, если их все перемешать. Похоже, с моей матерью он найдет общий язык в самом ближайшем будущем. И, кроме того, решила я, он уже вполне созрел для… риса, например.

У кассы он пропустил меня вперед, тихо сказав: — Платить буду я.

Я ошарашено уставилась на него.

— Откуда ты узнал, сколько…?

— Тихо! — прошипел он, и, ткнув пальцем в сторону набитой овощами корзинки, добавил: — Я, между прочим, в состоянии подсчитать, во сколько обходится то, что и я буду есть. В прошлый раз платила ты, сегодня — моя очередь.

Выйдя из магазина, я все еще очумело покачивала головой. Ну и как он на этот раз объяснил потребность в деньгах? Но долго задумываться над этим мне не хотелось. Из всех дел по хозяйству мне осталось всего лишь занавески погладить, и потом — мы свободны. А еще полдня впереди!

Не успели мы выйти из лифта и подойти к входной двери, как я услышала, что в квартире разрывается телефон. Мне тут же расхотелось открывать эту дверь. Не буду я отвечать! Все, нет меня — я на целый день уехала за город!

Но когда мы вошли в дом, я услышала последнюю фразу, которую мать наговаривала на автоответчик.

— Таня, я еще раз повторяю: немедленно — немедленно! — позвони мне, как только вернешься домой!

У меня оборвалось сердце. Может, с отцом что-нибудь случилось? Они же два дня уже себе всевозможные ужасы представляют…

Сунув ангелу в руки свои сумки, я, не раздеваясь, ринулась к телефону. Мать сняла трубку после второго гудка.

— Мама, что случилось? — выдохнула я, замерев от ужасного предчувствия.

— Очень хорошо, что ты позвонила! — почти пропела мать в трубку, и я подумала, что рано еще вздыхать с облегчением. — Ничего пока не случилось, и я думаю, что, если мы оперативно отреагируем, то ничего и не случится.

— Отреагируем? — переспросила я, ничего не понимая.

— Вот именно — отреагируем, и оперативно, — повторила она с таким воодушевлением, что я почти увидела, как она кивает головой в такт своим словам. — Скажи мне, пожалуйста, ты в гостях у этого Анатолия была? — продолжила она, перейдя на деловой тон.

— Нет, — растерянно ответила я.

— Так я и думала! — воскликнула она. Не дождавшись от меня никакой реакции, она вновь заговорила с ноткой торжества в голосе. — Мы с отцом почти уверены, что этого Анатолия интересует твоя квартира. Он мог наплести тебе с три короба про свои хоромы — ты ведь чему угодно поверишь! — а потом выяснится, что он в общежитии живет или угол где-нибудь снимает.

— Мама, а я не могу его интересовать? — тихо спросила я.

— Конечно, можешь, Танечка! — Она даже рассмеялась. — Такая симпатичная девушка с отдельной квартирой кого угодно заинтересует. Но истинная любовь с первого взгляда только в книжках случается, а в жизни за таким глубоким интересом всегда стоят куда более прозаические мотивы. И мы не допустим, чтобы какой-нибудь проходимец у тебя квартиру отсудил.

— Как — не допустим? — процедила я сквозь зубы, медленно закипая.

— А вот как. Ты с ним завтра-послезавтра увидишься? Отлично. В разговоре — как бы между прочим — напросись к нему в гости. Если он начнет отговорки придумывать — про ремонт, например — тогда с ним сразу все понятно. Если же ты все же попадешь к нему в дом, обязательно как следует запомни его адрес. Отец потом по своим каналам проверит, его ли это квартира.

У меня в голове с оглушительным звоном лопнула последняя сдерживающая нить.

— Мама, послушай меня очень внимательно, — начала я, отчетливо выговаривая каждое слово. К своему огромному удивлению, я вдруг поняла, что не испытываю ни злости, ни обиды — ничего, кроме холодной, бесповоротной решимости.

— Татьяна, ты про свои фокусы сразу забудь! — Мать явно почувствовала перемену в моем тоне. — Это тебе не шуточное дело. Мы с отцом не для того всю жизнь работали, рук не покладая, чтобы ты на старости без крова над головой осталась!

— Я еще раз повторяю: послушай меня очень внимательно, — продолжила я, терпеливо дождавшись конца ее возмущенной тирады. — Ему точно так же не нужна моя квартира, как мне — его дипломатические связи. Если тебя это успокоит, он никогда (у меня защемило сердце) не будет прописан в моем доме.

— Это ты сейчас так думаешь… — перебила она меня.

— Возможно, — со вспыхнувшей на мгновенье надеждой согласилась я. — Но это — не главное. Я очень люблю вас с папой. Я очень благодарна вам за все, чему вы меня научили, за все, что вы для меня сделали. Но я больше не позволю вам вмешиваться в мою жизнь.

— Ты… что? — задохнулась она.

— Я повторю: я больше не позволю вам жить мою жизнь за меня, — сказала я, не давая ей обрушить на меня град упреков. — Вы прожили свою жизнь так, как считали правильным. И я имею на это такое же право.

— Да нас же никто никогда не учил, не подсказывал, как поступать — нам до всего пришлось своим умом доходить! Сколько мы ошибок совершили, пока поняли, как нужно жить! Ты хочешь наши ошибки повторить?

— Нет, — ответила я с улыбкой, — я хочу совершить свои ошибки и дойти до всего своим умом. А то, что вас никто уму-разуму не учил, так в этом вам очень повезло.

— Ишь ты, как она запела с его голоса-то! — Она уже почти кричала.

— Нет, мама, Я, наконец, запела со своего голоса, потому что до сих пор я с него только думала. — Я глубоко вздохнула. — Мама, пожалуйста, я не хочу с вами ссориться. Я прошу у вас всего лишь одного: поймите, что я — не ваше продолжение, я — отдельный человек, который хочет прожить свою жизнь, а не копию с жизни других людей. И если вы это поймете, возможно, однажды моя жизнь покажется вам достойной внимания.