Мы расплатились, вышли из кафе и помчались в центр, в самый крупный из известных мне магазинов. По дороге он нервно расспрашивал меня, есть ли там место, где он сможет исчезнуть за деньгами, и сколько денег ему заказывать. Нашел кого спрашивать! Туалеты там наверняка есть, а вот за ценами на мужскую одежду я давно уже перестала следить. Так давно, что эта поездка вызвала у меня чувство волнующей новизны. Сама я не очень люблю по магазинам бегать, но интересно, черт возьми, посмотреть на него в чем-то другом — не в этих неизменных джинсах и свитере. Я сказала ему, что нужно сначала выбрать то, что мы хотим купить, подсчитать требуемую сумму, а потом уже ее заказывать. И углубилась в размышления о том, какой цвет может ему пойти, какой фасон…. Нет, пока не увижу, не пойму.

Мужская одежда занимала весь третий этаж магазина. Слава Богу, только один! Я быстро протащила его мимо костюмов. К костюму нужен галстук, а я их так и не научилась завязывать. Покосившись на него, я почему-то с полной уверенностью подумала, что это искусство к разряду его талантов не относится.

Он задумчиво покосился на рубашки, но прошел дальше — к свитерам, джемперам, гольфам и прочему трикотажу. Там он пошел вдоль полок, оглядываясь по сторонам и нигде не останавливаясь — словно искал и не находил что-то вполне конкретное. Пройдя по всему отделу, он раздраженно цокнул языком и пошел назад, к выходу.

— Тебе что, ничего не нравится? — спросила я упавшим тоном. Теперь нам что, в другой магазин ехать? Похоже, покупка одежды займет куда больше времени, чем я думала. А еще говорят, что женщины — капризные.

— Я не понимаю, почему мужская одежда — таких мрачных тонов? — буркнул он на ходу.

— Почему мрачных? — возмутилась я, останавливаясь и поворачиваясь назад.

Он схватил меня за руку и потащил в соседний отдел, к рубашкам. Там он стремительно пронесся почти в самый конец и остановился возле летних рубашек совершенно невозможных расцветок. Ткнув пальцем в жизнерадостно-розовое безобразие с крохотными желтыми ромбиками, расположенными в виде цветочков, он спросил: — Почему таких свитеров нет?

— Ты хочешь розовый свитер? — задохнулась я, с ужасом представив его в таком виде завтра в ресторане.

— А почему нет? — тут же занял он оборонительную позицию.

— Просто мужчины обычно не носят одежду таких ярких цветов, — растерянно пробормотала я.

— Почему? — настаивал он.

— Ну, я не знаю, — еще больше растерялась я. — Наверно, не хотят быть на женщин похожими. Или, скорее, не хотят привлекать к себе излишнее внимание. Это, кстати, должно тебя устраивать, — ехидно добавила я.

— А если мне эти мрачные цвета не нравятся? — возмущенно воскликнул он.

Так, похоже, ребенок раскапризничался. Ладно, значит, будем обращаться с ним, как с ребенком.

Взяв его под руку, я крепко прижала ее к своему боку и мягко повлекла его назад, к трикотажным изделиям.

— Если они тебе не нравятся, ты совершенно не обязан их покупать. Только давай пойдем и посмотрим повнимательнее — по-моему, я там видела цвета повеселее. А ты вообще на какой цвет настроился?

Синий, серый и голубой он сразу отмел — глаза его, мол, на них смотреть не могут. Я согласилась. Начнем с чего-то контрастного — бежево-коричневого. И потом, мне казалось, что ему понравится спортивный стиль — тогда можно цвет хаки, например, попробовать.

Как ни странно, ему подошел как спортивный, так и классический стиль. И вкус у него оказался весьма недурственный. Он выбрал себе темно-бежевый костюм с легкой курткой вместо пиджака (проблемой оказалось подобрать размер — я на глаз ошиблась, и ему пришлось перемерить три разных размера), и дальше все пошло проще. Прищурившись и задумчиво выпятив губы, он окинул критическим взором полки и — практически не раздумывая; благо, с размером мы уже определились — снял с них три гольфа: черный, шоколадно-коричневый и песочный. К ним он добавил еще две пары брюк цвета хаки.

Я еле-еле уговорила его взять хоть один свитер — все-таки пока не лето на дворе, ночью вполне еще могут и заморозки ударить. Он выбрал самый ярко-зеленый из имеющихся, с бело-черными ромбами на груди. Но от рубашек он отказался наотрез. И не стал объяснять, почему; не хочу, и все. Жаль — когда он примерял костюм и брюки, сняв свой свитер и оставшись в одной рубашке, представшая моим глазам картина мне понравилась.

Я попробовала зайти с другой стороны. Раз уж мы сюда пришли, сказала я, нужно все варианты перепробовать, и предложила ему померить костюм. Он пошел вдоль вешалок, скептически на них поглядывая, и вдруг остановился, выдернув откуда-то из глубины костюм стального цвета.

— Вот это я бы, пожалуй, примерил, — сказал он, задумчиво разглядывая его.

— Ты же не хотел серый, — возмутилась я.

— Так он же не серый, — удивился он.

— А какой? — спросила я, еле сдерживая смех.

— Не знаю, — честно признался он, — но не серый. Серый — это вот это, — он ткнул большим пальцем в море обычных костюмов.

Ладно, не серый — так не серый. Когда он вышел из примерочной, костюм действительно больше не казался серым. И ангел мой в нем не выглядел больше невзрачным и неприметным. Он показался мне выше, стройнее и… недоступнее, что ли. Как все же одежда меняет облик чело… кого угодно. Наверно, им потому и выдают одну и ту же неброскую одежду — как камуфляж. И еще в голове у меня мелькнула мысль, что вот — очень хорошо, что мы не пошли ему одежду покупать перед поездкой к Светке.

Поежившись под моим внимательным взглядом, он неуверенно спросил: — Ну, как?

— Очень хорошо, — искренне ответила я. — Но теперь тебе нужна рубашка. И еще одно: ты галстук завязывать умеешь?

— Какой еще галстук? — удивленно спросил он.

— Ну, галстук — его на шею одевают, на рубашку, — принялась объяснять я.

— Это еще зачем? — подозрительно нахмурился он. — Чтобы быстрее придушить меня, когда ты снова разозлишься?

Я возмутилась. Если его немножко придушить потребуется, то я и руками справлюсь; а если он меня опять нахально обездвижит, то мне и галстук не поможет.

— Не говори ерунды. В торжественных случаях мужчины надевают костюм с рубашкой и галстуком.

— Кто сказал? — спросил он, плутовато усмехаясь.

— Да никто не сказал, просто все так делают! — воскликнула я. Как он меня еще не спросил, почему люди вообще одеваются — голому ведь удобнее!

— А я — не все, — хмыкнул он. — А ну, пошли.

Вернувшись к гольфам, он добавил к уже отобранной нами стопке еще один — темно-бирюзовый.

Мы отложили все, выбранное нами, у кассы (я сказала, что нам нужно доллары поменять) и отправились за обувью. На кроссовки он даже смотреть не стал. Я заметила, что ему определенно больше нравились туфли классического стиля. Помучавшись немного с определением размера, он быстро подобрал себе по две пары осенней и летней обуви. Их мы тоже оставили на кассе.

Так, что же нам осталось? Бумажник, конечно, носки и…. о, Боже!… белье. Господи, лишь бы не спросил, зачем оно нужно! Зайдя в нужный отдел, я подвела его к разложенным на полках коробкам, на которых было весьма ясно изображено, для какой цели служит упакованный в них товар, я бросила ему: — Ну, здесь ты сам справишься, — и сбежала к носкам. Он подошел ко мне, когда я по третьему разу ощупывала все имеющиеся в наличии носки. В опущенной руке он неловко сжимал одну сиротливую коробку. Я чуть не взвыла. Стараясь не смотреть ему в лицо, я ткнула пальцем в эту коробку и сказала: — Еще две.

— Зачем? — так же коротко отреагировал он.

— Нужно, — отрезала я, и — о, чудо! — он молча потрусил за недостающим количеством предметов первой одежной необходимости.

Носки он, конечно, выбрал белые!

— Ты представляешь себе, как они пачкаются! — взвилась я.

— С чего это они должны пачкаться? — рявкнул он. И я поняла, что его молчание в отношении белья даром мне не пройдет.

— Да потому что ты ногами по земле ходишь! — огрызнулась я.

— А я не ногами, а туфлями по земле хожу! — отрезал он, и я перестала спорить, решив, что сегодня же приставлю его к стиральной машине.