– Крутые тапки, – растягивая гласные сказал второй шакал. – Глянь, Жир, кошель есть у него?

Первый шакал похлопал Макса по карманам и вяло произнёс:

– Пустой, сука.

Потом встал и резко ударил Довганюка ногой в живот. Конечно, Макс был атлет и даже мастер спорта, его тело состояло из сильных, хорошо прокачанных мышц, крепких связок и упругих сухожилий, но он был настолько пьян, что вряд ли мог держаться на ногах самостоятельно. Он даже не напряг мышцы пресса, чтобы они приняли удар на себя, и его печень, селезенка и поджелудочная железа были совершенно беззащитны.

Тот, кого назвали Жир, достал сигарету и закурил. Затянувшись, он с короткого замаха вновь ударил носком ноги в солнечное сплетенье Максу, тот издал странный кудахтающий звук, а трое его мучителей громко заржали.

Похоже, они никуда не торопились и помимо грабежа, их занимало нечто другое. Шакалы собирались развлечься избиением беззащитного человека, искалечив его, а то и лишив жизни. Сырников знал о таких случаях: газеты с ужасом писали об участившихся жестоких издевательствах над одинокими пьяными людьми, не могущими дать отпора, и быстро составил диспозицию боя. Служба в советских десантных войсках не прошла даром: Антон научился не терять голову в сложной боевой обстановке, действовать как силой, так и хитростью, использовать подручные средства и не бросать боевого товарища в беде. Он постучал кулаком по пояснице, призывая свои надпочечники поделиться с организмом запасами адреналина, поднял с земли небольшой кусок кирпича с острым краем, оценил запасы АТФ в мышцах и ацетилхолина в синапсах и шагнул из укрытия на поляну: глазомер, быстрота, натиск!

Решительным шагом Сырников направился к Жиру, примерявшемуся в тот миг, куда-бы теперь приложить побольнее терпиле в дорогом спортивном костюме, и громко сказал:

– Оставь бомжика в покое!

И услышал, как дрожит от воинственной решимости и возбуждения его собственный голос.

Удивлённое лицо с маленькими и круглыми как две копейки мутными глазками быстро обернулось в сторону незваного гостя, к нижней губе был приклеена сигарета.

Ударом кирпича Антон попытался вогнать тлеющий окурок вместе с верхним передним зубом прямо в расселину рта того, кого звали Жир, но тот проворно прикрылся рукой.

– Быстрота, – выдохнул Сырников и метнулся в сторону двоих других волков. Ближний из них, с тяжёлыми надбровными дугами и белёсым шрамом на бритой голове уже достал из кармана нож с длинным и узким лезвием и двинулся вперёд, водя им по сторонам.

Показав, что будет двигаться влево, чем дезориентировал соперника, Антон ушёл вправо и вниз, присел и резко провёл подсечку под ноги противника: это было не трудно. Удивлённый шакал неуклюже шлёпнулся на спину, но нож не выронил.

– Глазомер, – рявкнул аспирант и увидел, что на него движется третий противник, самый крупный.

Стремительно вскочив на ноги и едва не потеряв равновесие (остатки вина в обнимку со спиртом ещё бродили по организму), Антон замахал руками как мельница, завертел головой будто киношный Брюс Ли, потом подпрыгнул и развернулся в полёте, на удивление чётко приземлившись на полусогнутые ноги. Всё эти действия были бессмысленны, выглядели нелепо и даже комично, но неожиданно произвели впечатление на третьего шакала, самого главного, и он, обежав непредсказуемого соперника по краю поляны дал сигнал к отступлению. Этих троих, как некогда следователей НКВД, привлекала и возбуждала беспомощность жертвы, и они оказались не готовы к сопротивлению даже одного человека. Через минуту двое, подняв Жира, сплёвывавшего крошки табака, осколки зубов и кирпича, ломились через кусты в сторону улицы.

– Натиск, – устало произнёс Сырников и в изнеможении сев на землю, посмотрел на совершенно пьяного товарища, улыбавшегося разбитыми губами.

Тащить восьмидесятикилограммового атлета Довганюка на себе до остановки оказалось делом настолько сложным (разница в весе составляла почти двадцать килограммов), что Антон думал, не бежать ли за подмогой. Макс был в стельку пьян и ему, видимо, выбили правый плечевой сустав, а ещё повредили кости стопы, отчего он не мог идти, и даже стоять вертикально, так что его пришлось тащить волоком прямо по грязи за здоровую левую руку. Уже запихивая пятиборца в старые Жигули, которые на счастье тормознули почти сразу, Антон услышал его первые слова. Шамкая кровавыми губами, Довганюк озабоченно сказал:

– Крошовки. Кро-шовки фодбери, а то Пафыч… уфьёт, если посеряю.

В больнице, понимая, что скрыть алкогольное опьянение (за такое легко можно и из аспирантуры вылететь) – «важнейшая задача на данном этапе» (любил Сырников в те времена чёткую военную терминологию), Антон сразу взял в осаду лечащего врача, который вполне удовлетворился условиями мирного соглашения, в виде привезённой Марикой канистрой молдавского вина (того самого, с которого и началась вся заварушка) и в истории болезни отметил только трещину плечевой кости справа, перелом кубовидной кости левой стопы, множественные ушибы мягких тканей лица и сотрясение мозга легкой степени тяжести и несколько ушибов мягких тканей в области живота. Все внутренние органы железного пятиборца были целы. Узнав, что всё обошлось, Антон впервые за многие годы истово перекрестился.

Уже утром следующего дня Марика, Антон и лаборантка Женя сидели в палате у Довганюка и тихо смеялись над старыми анекдотами. Макс, весь в бинтах, морщился при смехе от боли, и всё время пенял Сырникову, что тот его назвал бомжом, на что Женя пару раз замечала, что если и бомжик, то самый красивый и благородный. А тот смотрел на неё не отрываясь и, видимо, переосмысливал какие-то важные вещи.

…Время шло своим чередом и, вернувшийся к жизни и тренировкам Довганюк, через полгода защитил диссертацию, совсем бросил пить и женился на той самой Жене, отец которой, человек очень серьёзный, сразу включил зятя в околоспортивный фармацевтический бизнес. А ещё через месяц развалился Союз, закрылась Лаборатория, навсегда уехал в США профессор Гогуля и началась Эра первоначального накопления капитала, вознесшая некоторых, как и Максима, на столичные высоты, а иных утопившая в болоте провинциальной нищеты. Антон тоже успел защитить диссертацию, удачно женился, но, устав бороться с произволом, полубандитским хаосом и своей невостребованностью в столице, вернулся в родной Зарецк. Через пять лет судьба свела старых друзей при очень неожиданных обстоятельствах.

В Зарецке упрямый Сырников решил зарабатывать тем, чему посвятил многие годы, а именно спортом, и открыл зал Восточных единоборств на Пролетарской улице, в бывшем клубе Завода безалкогольных напитков. В большинстве своём в это время все подобные спортивные клубы служили поставщиками боевиков для силовых группировок с экономическим уклоном, и местный рэкетир Иван Хохов сразу же заинтересовался предприятием Антона.

Сам Хохов-старший, был первым человеком, создавшим в 1985 году в Зарецке полуподпольную секцию «боевого кун-фу», на основе которой он в девяностом году сформировал летучий отряд рэкетиров, после чего секцию закрыл за ненадобностью. «Крышевать» пытались всех подряд, от обанкротившегося молокозавода до уличных старьёвщиков и не всегда удачно. В городе до сих пор помнят туповато-жестокую и при этом весьма комичную банду с низкорослым, бритым на лысо Ваней-Чугунком во главе. Параллельно Иван Иванович, читавший в детстве единственную книгу про пионера Тимура и понимавший, что так, как сейчас, жить стыдно, продумывал варианты для отступления в более-менее легальный бизнес, каким бы оксюмороном в те годы это не звучало. В девяносто четвёртом он бросил пробный шар – заполонил город и окрестные селения разлитыми по хлипким бутылочкам шампунями и гелями из серии «Дикая ягода». Запах от содержимого пузырьков исходил такой крепкий и противоречивый, что во время принятия ванны казалось, будто где-то неподалёку медведь навалил в лесной малинник. Через год в городе появилась дешёвая водка с северного Кавказа, весь её поток также контролировал Хохов. В начале нулевых он открыл первый фирменный алкомаркет «Жесть и стекло» и уже не Хохову платили за крышу, а он отвозил в определённое время круглую сумму высокопоставленным людям в погонах, не забывая поздравить на все праздники также прокурора и арбитражного судью. Теперь у него был легальный бизнес, а сам Иван Иванович стал бизнесменом и метил в депутаты, куда в итоге и пробился. Одновременно (и, видимо, негласно соревнуясь) с местным джинсовым королём Николаем Кобецким он построил громадный особняк, который, как и большинство феодальных замков той поры был уныл и не пригоден для жизни, поражая лишь размерами и вычурными башнями. Почти все подобные жилища девяностых были со временем оставлены людьми, их обладатели переселились в современные дизайнерские дворцы, оснащённые по последнему слову техники, а по пустым залам краснокирпичных построек бродили тени братков, не доживших до светлого депутатского настоящего.