- Слишком уж ты этим наслаждаешься, - обвиняюще заявляет она, и его улыбка превращается в дразнящую усмешку.

- О, не думаю, что это вообще возможно, - заверяет он ее. Она качает головой, вспыхивая багряным румянцем, что лишь усиливает возбуждение Малдера. Он скользит взглядом по каждому сантиметру ее кожи цвета слоновой кости и использует весь свой самоконтроль, чтобы не тянуться к ней. «Позже, - решительно заявляет он себе. – Ты будешь здесь с ней каждую ночь. А сейчас ей нужен горячий ужин, а не твои лапающие ее шаловливые ручонки».

К сожалению, она не снимает повязки вокруг груди, но взгляду Малдера открывается отличный вид всего остального ее тела с его приятными округлостями, образовавшимися за два месяца отдыха и употребления хорошей еды. Он грустно вздыхает, когда она снова мало-помалу облачается в новый чистый мундир, который, к счастью, только чуть-чуть ей велик, и надевает синюю фуражку поверх своих недавно остриженных рыжих кудрей; Джеймс подровнял их по просьбе Малдера перед их отъездом с плантации.

Когда она разворачивается к нему лицом, то снова являет собой умного, умелого солдата, которого Малдер встретил почти год назад, и его сердце внезапно переполняется такой любовью к ней, что он не в силах произнести ни слова. Он садится и тянется к ней, беря ее за руку и привлекая к себе, так что она встает у него между колен. Он кладет руки ей на бедра, и, мягко улыбнувшись ему, она берет его лицо в ладони, наклоняется и целует в лоб.

- Я есть хочу, Малдер, - говорит она. – Давай найдем что-нибудь перекусить.

От полковых поваров они получают порцию крепкого кофе, бекона, каких-то сомнительных на вид овощей и, разумеется, галеты. Когда они усаживаются у костра, Скалли поднимает свой кусок серого, неаппетитного на вид хлеба и тяжело вздыхает.

- Ну, вот мы и вернулись, - начинает она, макая галету в чашку с кофе, - к роскошной жизни, наполненной праздным времяпрепровождением и изысканной едой.

Малдер смеется.

- Да, куда уж без недостатков, - соглашается он. – Но в возвращении в лагерь есть и парочка позитивных аспектов, если знать, в чем они состоят.

Она смотрит на него, вопросительно подняв брови и не донеся кусок размоченного хлеба до рта.

- О? – спрашивает она. – И что же положительного ты нашел в жизни в лагере?

- Ничего такого, о чем бы я мог упомянуть здесь, - легкомысленно отзывается он, и, вспыхнув, Скалли с удвоенным усердием принимается за свой ужин.

Когда они уже заканчивают, к ним не спеша приближается рядовой Йоргенсен, прижимая к груди чашку с кофе.

- Слыхал, ты вернулся, - говорит он Скалли. – Снова здоров и полон сил, да?

Скалли кивает.

- Здоров, полон сил и готов вернуться в строй, - подтверждает она, и Йоргенсен усаживается рядом, похлопывая ее по спине свободной рукой.

- Молодец парень, - говорит он. – А вот он, - он подбородком указывает на Малдера, - не мог отличить задницу от головы, пока тебя не было.

Скалли смеется.

- Да, мне говорили, - отвечает она.

- Все было не настолько ужасно, - протестует Малдер. – Я был рассеянным, возможно, но не полностью потерял голову.

- Нет, только ту ее часть, что отвечает за принятие правильных решений, - подтрунивает Йоргенсен, впрочем, довольно добродушно. – Мы через несколько дней перестали играть с ним в покер, потому что нам было совестно каждую ночь обирать его.

- Совершеннейшее преувеличение, - бормочет Малдер, склоняя голову и концентрируя все свое внимание на беконе, тогда как Скалли снова задорно смеется. – Я предпочел больше не играть, потому что мне нужно было сосредоточиться на куда более важных вещах.

- Как скажете, полковник, - посмеивается Йоргенсен. – Как бы там ни было, Скалли, хорошо, что ты вернулся.

Когда с жалкой пародией на еду покончено, Малдер и Скалли наконец могут вернуться в свою палатку; длительная езда верхом служит удачным оправданием раннего отхода ко сну. По правде говоря, Малдер чувствует себя немного ошеломленным, внезапно будучи окруженным таким большим количеством людей после пары месяцев в компании только Саманты и Скалли, и потому рассматривает сон как способ побега ото всей этой суеты.

Малдер целый день напоминал себе, что Скалли, вероятно, утомлена, и, скорее всего, у нее все тело болит после долгого пребывания в седле, и решил, что, когда придет время ложиться спать, поведет себя как настоящий джентльмен. Он поклялся, что будет держать руки при себе и хотя и будет обнимать ее, чтобы согреть, но этим и ограничится.

Его решимость подвергается суровому испытанию в тот же момент, когда они ложатся бок о бок на койку, укрытые своими одеялами (плюс тем, что Малдер захватил из дома), тесно прижимаясь друг к другу. Все начинается с нежного поцелуя перед сном, но легчайшее прикосновение к ее губам зажигает внутри него огонь, и, несмотря на все благие намерения, его тело мгновенно реагирует.

Скалли чувствует это и, когда поцелуй заканчивается, опускает взгляд на его тесно прижатый к ней пах, после чего вновь смотрит ему в глаза и соблазнительно закусывает губу.

- Возможно, мы еще не вполне готовы отойти ко сну? – игриво предполагает она, поигрывая с волосами у него на затылке.

- Тебе надо спать, - протестует он, хотя и не слишком убедительно. – День был долгим, как и сама… поееееездка… оооо… - Его голос срывается, превращаясь во вздох, когда она опускает руку и берет его член в ладонь поверх нижнего белья. Она снова целует его, и тут остатки его решимости испаряются без следа.

Раздевание, замечает он, куда более чувственный опыт, нежели простое наблюдение за тем, как она стягивает свою ночную рубашку, даже если снимаемые им с нее предметы одежды определенно мужские. Его мысли обращаются к тем будущим дням, когда вместо них он станет избавлять ее от платьев, корсетов и сорочек, когда ее волосы отрастут достаточно для того, чтобы превратиться в длинную шикарную волну рыжего шелка, которую можно будет пропускать между пальцев.

Но и в своем нынешнем виде она кажется ему красивее всех на свете, особенно сейчас, когда ее щеки пылают от возбуждения и решимости поскорее раздеть и его. Когда последний предмет их одежды сброшен на землю, он с благоговением проводит ладонями по ее телу, помедлив, когда достигает грудей. Он целует их, зарываясь в них лицом и ощущая странно грубую кожу со следами, оставшимися от ее повязок. То, что нечто столь удивительное и прекрасное так долго приходится прятать, кажется ему преступным, и он решает, что в будущем будет поощрять ее демонстрировать свою фигуру столько, сколько ей захочется, и плевать на скромность. Если же она этого не захочет, он не станет ее принуждать, разумеется, но ее тело – настоящее произведение искусства, и чем дольше ей приходится его прятать, тем более очевидным это ему представляется.

- Ты уделяешь им слишком много времени, - запыхавшись, замечает она, улыбаясь ему, когда он втягивает сначала один, а потом второй сосок в рот.

- Я просто отдаю им должное – нечто столь изысканное вполне этого заслуживает, - отвечает он, вызывая у нее смех. Она тянет его на себя, пока они не оказываются лицом к лицу, и целует, закидывая ногу ему на бедро.

Как и в первый раз, все происходит довольно быстро, и, закончив, он прекрасно осознает, что оставил ее в подвешенном состоянии. Он пытается решить, осторожно вытирая ее живот платком, как довести ее до оргазма ртом, как раньше, но это довольно сложно осуществить на узкой койке, и он уж точно не собирается предлагать ей лечь на холодную влажную землю. Скалли, слава богу, кажется, отлично понимает его дилемму.

- Вот так, - говорит она, беря его за руку и перемещая ее себе между ног. Она направляет его ладонь к клитору и показывает, как прикасаться к ней, водя по нему двумя пальцами в деликатном круговом поглаживании. Когда он понимает, что от него требуется, когда прилагает нужное давление и работает пальцами с той скоростью, которую она от него ждет, она позволяет ему продолжать самостоятельно и, взяв его лицо в ладони, крепко целует.