Литмир - Электронная Библиотека

«ПИтрову»

Петров.

Мне эту записку Люда Яблочкина отдала. Я прочёл. Ладно, ладно, думаю. Не очень-то и хотелось… Прекрасно проживу без неё и без дружбы её телячьей. У меня, между прочим, Васечкин – друг! Я бы с ним всюду пошёл: и на каток, и в разведку… И вообще, с ним всегда интересно. Он такое придумает… Так что обойдусь как-нибудь. Плакать не буду. Не такой у меня характер…

Васечкин.

Стою я на перемене возле окна и провожу опыт. Сквозь лупу на лист герани солнце концентрирую. Интересно, будет он завтра больше других листиков или нет?

Короче, опыт провожу, а тут, значит, ко мне Петров подходит, и лица на нём нет. Вот-вот заплачет. И записку протягивает. Прочитал я записку раз, ничего не понял, хотел ещё раз прочитать, но вдруг вижу – Петров куда-то уставился, глаз отвести не может. Смотрю, в конце коридора Машка Старцева чего-то Люде Яблочкиной на ухо шепчет, а сама в нашу сторону смотрит и хихикает. Тут я сразу всё и понял. «Она?» – спрашиваю. И по Петрову вижу, что она. Такое меня зло взяло. Брось ты её, говорю, Петров, она же отличница. Но, вижу, не доходят до него мои слова. Стоит себе и глазами хлопает. Но я не сдаюсь. Пошли, говорю, в живой уголок, кроликов выпустим. Интересно, упрыгают они или нет? Ноль внимания. Нет, говорит, что-то не хочется. А я не отстаю. Друг всё-таки. Тогда давай, говорю, пищалку в тряпку засунем. Которой с доски стирают! Вот смеху-то будет!

Опять мимо. Не реагирует Петров, только вздыхает, как паровоз. Тут уж я не выдержал. Воображала, говорю, хвост поджала и под печку убежала. А под печкой крокодил воображалу проглотил! Ну, вижу, ожил Петров и на дыбы. «Это кто воображала?» – кричит. И на меня прёт. Ну, я вижу, человек не в себе, чего с ним связываться.

Машка, говорю, кто же ещё. Ладно, Петров, привет! Мне пора. А ты стой. Учись писать правильно!

И пока он пыхтел и думал, что бы мне ответить, я в класс убежал – пищалку в тряпку заворачивать…

Маша Старцева.
Приключения Петрова и Васечкина, обыкновенные и невероятные - i_005.png

Следующий урок был урок рисования. Сан Саныч вошёл в класс, поздоровался и, увидев, что доска грязная, сам начал стирать писанину Петрова. Но тут тряпка в руках у него запищала. Васечкин, будто только этого и ждал, как заржёт на весь класс прямо у меня над ухом. Явно его рук дело. Нужно на классном собрании поговорить о хулиганском поведении Васечкина, вот что я подумала.

А Сан Саныч тем временем достал из тряпки маленькую резиновую куколку-пищалку. Что же, говорит, отлично, это и будет наша сегодняшняя модель. Нарисуйте-ка мне эту куколку!

Ну, какое-то время все рисовали, а потом Сан Саныч подошёл к Петрову, посмотрел на его рисунок и говорит: «Гм… знакомые черты! Странно, Петров, раньше я в тебе таланта портретиста не замечал!»

Петров.

Ну вот опять, чуть что – так сразу Петров! Сам не понимаю, как это у меня получилось, рисовал куколку, а вышла вылитая Маша. Это потому, что я рисовать совсем не умею. Что я, виноват? Не всем же быть художниками. Чего тут делать? А Васечкин мне и говорит: «Ладно, Петров, я тебе помогу!» Выхватил у меня рисунок и быстро пририсовал Маше усы, а внизу подписал: «МАШКА-ПРОМОКАШКА». Я и глазом моргнуть не успел, как он всё это ей подсунул. А она поглядела на рисунок, скомкала и бросила назад на нашу парту и при этом ещё посмотрела на меня уничтожающе и пальцем у виска покрутила…

Ну вот, думаю, теперь всё кончено. Помог мне друг Васечкин. А он меня в бок толкает. Держи, говорит. А сам какую-то книгу подсовывает. Называется «Укрощение строптивой». «Что это ещё такое?» – спрашиваю. «Это – гениальный Шекспир, – шепчет он, – учебник жизни! Так мой папа говорит моей маме. Так что учись жить!»

– В смысле? – спрашиваю я его, потому что, честно говоря, ничего не понял.

– Укрощать её будешь. Понял? – заявляет Васечкин.

– Понял! – говорю, хотя на самом деле опять ничего не понял… Потому что если бы я тогда всё понял, то сразу бы отказался укрощать. Не такой у меня характер…

Васечкин.

А чего тут понимать? С девчонками иначе нельзя. Эх, жаль не я в Машку втюрился, я бы ей показал. А с Петрова чего возьмёшь, тюфяк тюфяком, хоть и здоровый. Я его уже и так и эдак учил, и Шекспира с ним вместе вслух читал, и репетировал. Целый вечер на него убил, а ему как об стенку горохом. Ни поклониться как следует не может, ни монолог произнести. Но кое-как всё-таки научил его кое-чему. Самое трудное было поклоном овладеть, но и это в конце концов одолели.

В общем, на следующий день встретились мы с Петровым пораньше и стали караулить Машку в сквере, через который она всегда в школу ходит. Видим, идёт. Петров сразу же в кусты полез. Ну, думаю, упустим. Собрал я все силы и как толкну его! Такое ускорение ему придал, что он из кустов как ракета вылетел…

Маша Старцева.

…и как медведь прямо мне на ногу. А у самого вид какой-то странный. Ты чего, спрашиваю, толкаешься, Петров? А он молчит и глаза вытаращил. Хотела я дальше идти, а он вдруг как крикнет: «Могу!..» – и замолк. Чего ты можешь, Петров, спрашиваю. А он всё своё «могу!» твердит и руками как-то странно разводит… Тут из кустов Васечкин высунулся, тоже тут как тут, думает, я его не вижу. И прямо, как на уроке, Петрову подсказывает. «Могу тебе я, Маша…» – шепчет.

Тут я разозлилась и говорю: «Петров, может, ты мне дашь пройти?» А он вдруг как руками замашет, да как заорёт: «Могу тебе я, Маша, врезать так, что ты об этом долго помнить будешь и сразу перестанешь быть строптивой!» Потом он застыл на минуту, перевёл дух и снова замахал руками, но теперь я уже поняла, что он так старинный поклон изображает. Ну, ты, говорю, Петров, совсем! И дальше пошла…

Петров.

Покрутила она пальцем у виска и ушла. Тут Васечкин из кустов выскочил и ну меня по плечу колотить. «Молоток, – говорит, – Петруччо! Всё идёт хоккей! Теперь ей, главное, есть не давать! Помнишь, как в книжке?»

Помнить-то помню, только не по душе мне всё это. Не такой у меня характер… И Машу жалко. Она вон какая худенькая. Но разве Васечкина переспоришь, если он себе что-то в голову вбил? Вздохнул я и пошёл укрощать дальше…

Васечкин.

Чего мне это стоило – и не спрашивайте. Но не останавливаться же на полпути. Эх, мне бы на место Петрова! Он, конечно, хоть и здоровый такой, но, как Люда Яблочкина говорит, «неинициативный»!

В общем, пока я его уговаривал, опять чуть было не опоздали. Но хоть в чём-то повезло. Прибегаем в буфет и видим – поспели в самый раз. Машка только-только взяла в буфете стакан молока, положила пирожки на тарелку и теперь шла к столу.

Чувствую, самое время действовать, а Петров опять застыл как памятник и ни с места.

Машка уже к столу подошла, всё на него аккуратненько поставила, из карманчика салфеточку белоснежную вынула, на коленях расстелила… Так противно, сил нету! Одно слово, отличница!

А Петров всё глаз от неё оторвать не может. Стоит и любуется, балда! А чего тут любоваться, ведь съест всё сейчас! Ну, я не выдержал и снова как толкну его!..

Маша Старцева.

Но на этот раз я уже была начеку. Как только Петров с Васечкиным появились в буфете, я бдительность повысила и за каждым их шагом наблюдала. Поэтому, когда Васечкин толкнул Петрова, я тут же отодвинулась и ноги под стул спрятала. Но Петров с разгону подлетел к моему столу, схватил мой стакан с молоком и, не успела я опомниться, выпил его залпом! Потом схватил мои пирожки и в два приёма засунул их в рот… Я просто онемела от такого нахальства. Сижу с салфеткой на коленях и смотрю, как он мои пирожки прожёвывает и глотает. Потом наконец пришла в себя и спрашиваю: «Ты что, Петров, заболел?»

Петров.
4
{"b":"658979","o":1}