— Гамбургеры — краеугольный камень здорового питания!

Патрик взвыл со всей доступной ему сотней децибел:

— Убирайтесь!

Они вздрогнули, но остались стоять. Упрямые твердолобые олухи, презревшие все, что он втемяшивал в их пустые головы столько времени. Не люби, не привязывайся, не позволяй эмоциям взять верх. Они приняли самое бессмысленное и тупое решение из всех возможных и тем самым обрекли себя на гибель, пустив псу под хвост двести лет его усилий.

То ли он оказался бездарнейшим священником, то ли они — никуда не годными прихожанами.

Над скалой показались первые серебристые твари. Стрекот стал отчетливее.

— Вы же все здесь умрете, — обреченно сказал Патрик своим обычным голосом. Он уже понимал, что никто из них не успеет добежать до бункера, даже если кинется туда сию секунду. Всё. Время безнадежно упущено. Им пришел конец, и его жертва оказалась напрасной. — Зачем?

Он пытался понять и не мог. В последние минуты его существования это оказалось единственным, что было действительно важным. Зачем они вернулись?

— Потому что вы остались, — сказал кто-то.

— Из-за нас.

— Ради нас.

Они перехватили поудобнее дубинки. Они начали рассредотачиваться. Они больше не слушали святого отца и не считали нужным что-то ему объяснять: враг приближался, и люди готовились встретить его лицом к лицу.

— Потому что вы нас любите, — сказала Фани.

Патрик не заметил, когда девчонка успела оказаться возле него.

— Вы сборище выродившихся кретинов, — бесстрастно сказал он.

— Ага, — кивнула она. — И вы нас любите. Иначе бы не стали нас спасать, правда?

— Правда, — сказал священник. Всё равно врать уже не имело никакого смысла. — А теперь отойди и не суйся под ноги.

Он встал в первые ряды, рядом с самыми сильными мужчинами.

— Порадуете нас мудростью перед битвой, святой отец? — насмешливо спросил кто-то.

— Жизнь — сплошной облом, — отозвался Патрик, глядя, как дюжина клопов перевалила через край скалы и приближается к ним. — А потом ты умираешь.

— Славное напутствие!

— Спасибо, святой отец!

Они скалили желтые зубы и старательно прикидывались, будто ничего не боятся.

Их отделяли от их убийц каких-то двести метров, и Патрик не мог понять: осознают ли люди, что у них нет шансов, или с самоуверенностью детей, никогда не сталкивающихся с чудовищами, надеются победить?

Пожалуй, осознают. Они не так тупы, как он привык считать, и у них звериное чутьё на опасность.

Сто метров.

Восемьдесят.

Пятьдесят.

Кто-то не выдержал и ахнул, когда клопы оказались близко. В отличие от Патрика, люди не ожидали увидеть ничего подобного.

Смерть приближалась с каждой секундой и выглядела ещё отвратительнее, чем ему помнилось.

— Приготовились… — хрипло скомандовали рядом.

«Приготовились умирать», — про себя добавил Патрик.

Интересно, на что это похоже?

Машины на секунду замерли и защелкали громче, точно сканируя своих противников и подводя известный только им итог.

А в следующий миг грянул взрыв. Землю встряхнули, словно одеяло, и священник полетел навзничь. Он увидел, как падают люди, как хватается за виски оглушенный сын Брана, как за лесом вспыхивает огненный цветок с черной сердцевиной и распускается, слизывая кроны деревьев и выбрасывая вверх слепящую алую пыльцу. Мироздание сотряслось до самых основ.

Когда пыль и ошметки травы рассеялись, берег был девственно чист.

Патрик поднялся и помог встать тем, кто рядом. Похоже, все были целы. Монотонно бранился Дэви, Мара призывала на головы всех вокруг такие кары, что в другое время священник не преминул бы отчитать её за богохульство. Надрывались псы. Кто-то душераздирающе кашлял. Но среди этих звуков больше не было слышно стрекота.

Механические твари исчезли, словно их и не существовало.

— Где они?

— Что это было?

— Дайте руку кто-нибудь!

— Пэт! Ран! Где вы?

Зашевелились, отряхнулись, зашумели, и наконец сгрудились вокруг священника, словно у него были ответы на все вопросы.

— Они вернутся?

— Нет, — сказал Патрик, прозревая с каждой секундой. — Они не вернутся.

Крик одного из мужчин, успевшего добежать до берега, засвидетельствовал его правоту. Лунный шар исчезал в море. Уходил все дальше и дальше, пока не погрузился в волны, оставив за собой только пенистый след.

— А что это нас тряхнуло? — дрожащим голосом спросил Бран.

— Бункер, — сказал Патрик. — Бункер взорвался. Там кто-то прятался?

Нет, сказали они, никто. Матери с младенцами укрылись в лесу. Решили, что случись беда, там у них больше шансов выжить.

— Простите, святой отец, — наконец проговорил кто-то. — Мы вас ослушались.

Патрик обвел их взглядом. Чумазые, перепуганные, так и не понимающие толком, что же произошло.

«А ты сам-то понимаешь, святой отец?»

Да. Теперь понимаю.

Они меня ослушались.

Вряд ли мы узнаем, чей это был эксперимент, и эксперимент ли, и до чего дошло человечество, если пригодных к жизни на этой планете оно решило отобрать именно таким способом.

Нет, не пригодных, поправил себя Патрик. Достойных.

Пять групп. Одинаковые условия. Годы вдалбливания прописных истин, которые должны спасти им жизнь. Поколение за поколением растет в убеждении, что не стоит привязываться. Нельзя любить. Запрещено ненавидеть. Все сильные эмоции смертельно опасны. Будь умеренным в чувствах, ибо это залог выживания.

И рядом с каждой группой — пастор. Искренний, преисполненный заботы. Мудрый. Верящий в то, что говорит.

Всего лишь инструмент. Стрела, пущенная в ложную цель. Искуситель, которому они должны противостоять, если действительно хотят выжить.

Что же это была за война, снова спросил себя Патрик. Остатки человечества сражались и погибли — за что? За возможность вернуть самих себя? Начать все сначала? Позволить жить лишь тем, кто даже под воздействием своего домашнего ангела-искусителя, несущего ложные истины со всем пылом проповедника, примет не то решение, что было навязано, а то, что противоречит всему, чему их учили?

— Огонь!

— Что это было, святой отец?

Патрик не сразу понял, что обращаются к нему. Он пытался осознать, как удалось смоделировать на пяти площадках одну и ту же ситуацию. Каждый священник принимал решение противостоять атакующим механизмам в одиночку. Каждый священник прятал свою группу в бункер, а сам отправлялся на верную смерть.

Похоже, со свободой воли Патрик погорячился.

Или нет?

— Взрыв, — сказал он. — Это был взрыв убежища. Оно уничтожено огнём.

Кто-то ошеломленно присвистнул, осознав смысл его слов.

Спрячься в бункере, который так удачно расположен рядом с фортом — или выйди на защиту одного из своих, презрев его приказ. Не важно, почему ты на это пойдешь: оттого ли, что привязался к старому андроиду, или потому что убежден, что своих не бросают, или не желаешь отсиживаться в укрытии, пока кто-то умирает, чтобы ты мог жить.

Нарушь правила. Пойди на отчаянный, бессмысленный поступок. Разреши себе быть сильнее логики, выше здравого смысла. Презри рациональность.

И только тогда выживешь. А вместе с тобой и тот, кто учил тебя совершенно иному.

— Надо бы огонь потушить. Пока на лес не перекинулось, — подал голос Бран. Вокруг согласно загомонили.

Патрик встряхнулся.

Да, надо было потушить огонь, привести в порядок дома, собрать разбежавшихся собак. Начинать жить заново.

Все смотрели на него. Почему-то они ждали именно распоряжений священника, хотя разве не доказали недавние события, что он последний, кого стоит слушаться?

Однако ведь есть и другие авторитеты.

— Оберни стволы, посчитай деньги, пристегни ремень, — веско сказал Патрик.

Лица мужчин просветлели.

— Бран, тащи лопаты!

— А ведра?

— Их тоже захвати. Рот, отыщи в лесу женщин и с детьми. Скажи, пусть возвращаются.

Охотник послушно кивнул и исчез.

— Это, святой отец… — помялся Дорн. — Может, какое напутствие скажете нам или ещё чего в этом роде…