На первый бал юную Таню повез сам Л. Н. Толстой, где представил дочь «людям своего круга, с которыми сохранил связи»[207]. Затем началось время вечеров и балов, на которые Татьяна отправлялась с матерью. После своего «маленького романа» восемнадцатилетняя Таня Толстая записала 10 сентября 1882 года в дневнике: «Я себя часто представляю женой разных людей, и со всеми бы я была несчастлива: я бы была страшно ревнива, все бы мне казалось, что меня мало любят, и я бы мучала и своего мужа, и себя. Мне все равно, какой у меня будет муж, я никогда не мечтаю, что он будет такой-то или такой-то; мне только нужно, чтобы я могла его любить всю жизнь и он меня». Но тут же с юношеским задором оборвала свои девичьи мечтания: «Полно вздор врать, Танька! Лучше буду писать о погоде. Очень тепло. Кузминские поехали в соломенных шляпах и в пальто и без фуляров!!! Вообще, в нынешнем году теория фуляров в большом упадке»[208]. Татьяна неспроста разом переключила свое внимание на фуляры, имея в виду то ли шейные платки, то ли косынки из мягкой и легкой шелковой фуляровой ткани, ассоциирующейся в то время с образом кисейной барышни: время таких барышень уходило!
В дневниковых записях Татьяны 1880-х годов не раз будут упомянуты имена молодых людей, ее мимолетные увлечения и романы в высшем свете. Она и «первый кавалер, первый танцор в Москве» князь Ванечка Мещерский были влюблены друг в друга, и девушка отметила в дневнике пережитое ими на одном из балов: «Я почувствовала, что мы совсем одни в середине этой толпы, до которой нам никакого дела нет, и что вся зала разделена на две части: мы двое и все остальные»[209]. Потом у нее появились и другие поклонники, одно чувство влюбленности сменялось другим, и юная графиня испытывала «пьянство успеха»[210].
Но вскоре пришло время задуматься о замужестве, и Татьяна уже под другим углом зрения взглянула на происходящее вокруг. В 1886 году В. Г. Чертков, последователь взглядов Толстого, принял решение жениться не по любви, найдя девушку «своих убеждений» – Анну Дитерихс[211]. Именно она, как помним, послужила прототипом для картины художника-передвижника Н. Ярошенко «Курсистка» (1883). Этот образ стал для молодого поколения символом новой русской женщины.
Татьяна Толстая, не будучи влюбленной в Черткова – аристократа по происхождению, красивого и необычного человека, поразившего всех отказом от блестящей карьеры в высшем свете[212], тем не менее в той ситуации ощутила себя нелюбимой и обойденной: «Черткова свадьба ужасную грусть на меня навела: я почувствовала свое одиночество и пожалела, отчего вместо Дидерихс не я? Отчего не на мою долю пало быть женой такого чудного человека? Я слишком дурна для этого, я не могла бы жить так, как он хотел бы: слишком я легко поддаюсь всяким соблазнам, слишком я ленива, слишком люблю себя и свое негодное тело. А все-таки, даже не любя его, мне больно сердцу каждый раз, как я думаю, что я могла бы быть на месте Анны Константиновны»[213]. В двадцать три года у Татьяны Львовны появилось тревожное чувство затягивающегося одиночества: «Как хорошо! Как жить хорошо! Одно – зачем я одна? Зачем я нелюбима? И все это время, все эти чудесные минуты, которые я переживаю одна, зачем не с мужем? Тогда у меня не было бы стольких сомнений, как жить, как в каких случаях поступать; вдвоем и любя друг друга, все легче решить. Мне так жалко всего этого времени, которое я живу даром, и, хотя я думаю, что должно удовлетворить то сознание, что я другим могу быть полезна, все-таки временами желание своего личного счастья, желание любви одного человека к одной мне – сильнее, и я начинаю завидовать всем, имеющим это»[214].
Стоят: В. В. Гельбиг, Л. Л. Толстой, М. А. Кузминская, С. А. Толстая; сидят: Т. Л. Толстая, Л. Н. Толстой, М. Л. Толстая. 1887
Задумавшаяся о своем будущем Татьяна выделила из круга общения семьи Толстых двух молодых людей. Ей нравился граф Михаил Олсуфьев – представитель родовитой аристократической фамилии, с симпатией она относилась и к разносторонне одаренному и талантливому Михаилу Стаховичу. И она мысленно представляла себя то с одним, то с другим, не зная, кому из двоих отдать предпочтение. Софья Андреевна вспоминала о событиях 1887 года: «Таня любила дом Олсуфьевых, любила милую дочь их Лизу, и иногда мне казалось, что, как все девушки, она примерялась к мысли замужества за старшего сына – Михаила Адамовича. В то же время графиня[215] сватала Таню за своего племянника Михаила Всеволожского, который, как говорили, был увлечен Таней»[216]. Все Михаилы (имя судьбоносное, как покажет время, для Татьяны Толстой) – и Олсуфьев, и Стахович, и Всеволожский – в дальнейшем стали общественными деятелями России. Софья Андреевна, конечно же, безоговорочно связывала судьбу своей дочери с молодыми людьми высшего общества, рассчитывая на блестящую партию.
9 мая 1888 года Софья Андреевна написала мужу о гостившем у них в Москве М. Олсуфьеве: «…мне что-то подозрительно его отношение к Тане и ее к нему. Когда я на это намекаю, то Таня ненатурально хихикает, отшучивается и говорит: „Он тверд как кремень“ или „я ему уж делала сама предложение“, – и всё в этом роде»[217]. Но предложения от него так и не последовало. В декабре 1890 года Татьяна, размышляя о Михаиле Олсуфьеве и немного завидуя своей сестре Маше, в которую был влюблен Павел Бирюков, пыталась успокоить себя: «…я думаю, что я побежду дурную привычку представлять себе себя любимой и любящей. Это просто дурная привычка, привившаяся от чтения романов и общения с людьми, которых главный интерес составляет любовь»[218].
В феврале 1891 года Софья Андреевна была весьма обрадована, выслушав от Стаховича «довольно неожиданную исповедь о том, как он всегда восхищался Таней: j’ai long-temps taché de mériter Татьяна Львовна, mais elle ne m’a jamais donné aucun espoir[219]. Мы всегда думали, что он метит на Машу, и когда я рассказала Тане это обстоятельство, я видела, что ее это сильно взволновало. Я счастлива бы была, если б она вышла за Мишу Стаховича. Я его очень люблю, он мне нравится так, как ни один из молодых людей, которых я знаю, и кому же могу я желать моего любимца, как не любимой дочери?»[220]
Владимир Чертков. 1883
Однако и эта надежда оказалась призрачной, уже в октябре С. А. Толстая с горечью отметила: «Собрались те два Михаила, к которым обоим, как мне кажется, примеривалась Таня, думая о замужестве. Но, как я ни наблюдала, ни один не показал ей ничего особенного; только в их отношениях взаимных чувствовалось что-то враждебное, какой-то молчаливый поединок»[221]. В ноябре того же года, получив известие о предполагавшейся женитьбе Олсуфьева, Татьяна и с огорчением, и с долей свойственного ей критического отношения к себе записала: «На здоровье! Если на хорошей девушке, которая будет способна разбудить его, то я искренне порадуюсь. 〈…〉 Нет, замуж я ни за кого выйти не могу. Я слишком требовательна, а сама даю слишком мало»[222].
