Чандлер переложил чемодан из одной руки в другую и широко улыбнулся. Он знал, что это будет легко… так и получилось.
Миш Коллинз был вынужден проявить бо`льшую осмотрительность. Он всего два месяца как вышел из тюрьмы, и во всех отделениях полиции имелась его фотография. Ему пришлось несколько часов поломать голову, чтобы придумать, как лучше всего миновать полицейский кордон, не отвечая на неудобные вопросы. В итоге он купил экскурсионный тур из Майами в парк Эверглейдс и обратно с ночевкой в Парадиз-Сити. В автобусе, набитом шумными, радостными, слегка нетрезвыми туристами, он ощущал себя в сравнительной безопасности. Еще он прихватил с собой губную гармошку. Минут за десять до полицейского поста он начал играть, к восторгу своих попутчиков. Гармошка, зажатая в больших мясистых ладонях, полностью скрыла его лицо. Он выбрал себе место в самом конце автобуса, рядом с тремя такими же мускулистыми здоровяками, как он сам, и полицейский, поднявшийся в автобус, едва взглянул в его сторону, прежде чем сосредоточиться на остальных потных, осоловелых физиономиях, широко улыбавшихся ему.
Вот таким способом Миш Коллинз благополучно прибыл в Парадиз-Сити, а ведь полиция немедленно завернула бы обратно этого человека, если бы узнала его, потому что Миш Коллинз был не просто одним из самых лучших «медвежатников» в стране – о нем ходили такие слухи, что многие производители сигнализаций содрогались от одного его имени.
Мишу Коллинзу был сорок один год. Пятнадцать лет своей жизни он провел в тюрьме, иногда выходя на свободу. Он был массивным и толстым, его бугрившееся мышцами тело обладало огромной силой. Рыжие волосы уже начали редеть, а грубое, невыразительное лицо из-за пережитых тягот было прорезано глубокими морщинами. В его небольших, полных тревоги глазах горел задорный, хитроватый огонек, благодаря которому люди не особенно проницательные испытывали к нему симпатию.
Когда автобус подъехал к автовокзалу, он отвел экскурсовода в сторонку и сказал, что обратно не поедет.
– Я тут вспомнил, что у меня в городе живет приятель, – пояснил он. – Вы сдайте мой обратный билет, а деньги оставьте себе. Вы честно их заслужили.
И прежде чем экскурсовод хотя бы успел сказать спасибо, Миш исчез в людском водовороте.
Джек Перри приехал на собственном «олдсмобиле», шикарной модели «катласс» с откидным верхом, теперь уже несколько потрепанной, но все равно очень красивой. Он знал, что в полиции Вашингтона в картотеке отпечатков имеется один его «пальчик», всего один, указательный правой руки, и то была единственная ошибка, которую он допустил за долгую криминальную карьеру, – и эту тайну он хранил глубоко в себе, словно раковую опухоль. По крайней мере, его фотографий у полиции не было, и он подъехал к полицейскому посту, уверенный, что два бугая, проверявшие машины, понятия не имеют, что повстречали профессионального киллера.
Последние двадцать семь лет Перри зарабатывал на жизнь своей «пушкой». Он был метким стрелком, совершенно, абсолютно аморальным, и человеческая жизнь значила для него не больше плевка на тротуаре. Однако он был транжира, и денег ему вечно не хватало: главную роль в его жизни играли женщины… а где женщины, там и расходы.
Ему было сейчас около шестидесяти двух, невысокий, крепко сбитый мужчина с коротко стриженными белыми волосами, с круглым, одутловатым лицом, широко расставленными глазами под кустистыми седыми бровями, тонким ртом и крючковатым носом. Одевался он старомодно. Сейчас на нем были серый летний костюм, кроваво-красный галстук и панама кремового оттенка. Он постоянно улыбался, хотя улыбка больше походила на гримасу, и, если бы у него были друзья, они обязательно прозвали бы его «Смайликом», только вот у него не было друзей. Это был одинокий безжалостный убийца, лишенный души, не испытывавший чувств ни к кому, даже к себе.
Он остановился за машиной, притормозившей впереди, дожидаясь, пока двое полицейских проверят документы ее пассажиров. Потом, когда они жестами велели двигаться дальше, Перри плавно подкатил к дожидавшимся его служивым.
Посмотрел на них со своей приклеенной улыбочкой.
– Привет, ребята, – произнес он, помахав пухлой рукой. – Я что-нибудь нарушил?
Патрульный Фред О’Тул простоял на посту уже четыре часа. Это был крупный ирландец с черными волосами и настороженным, холодным взглядом. Фреду осточертели все эти люди, которые проползали мимо его пропускного пункта на своих шикарных тачках, со своими тупыми шуточками, заискивающими улыбками, самодовольством и высокомерием. Все они спешили хорошо провести время: азартные игры, самая лучшая еда, лучшие отели, лучшие шлюхи, – а он торчал тут под жарким вечерним солнцем, чувствуя, как горят ноги, и махал, чтобы они проезжали, зная, что как только они отъедут подальше, то непременно отпустят какое-нибудь презрительное замечание в адрес «проклятого ирландца».
Этот жирный старикан с широкой улыбкой не понравился О’Тулу с первого взгляда. У него не было никаких причин для неприязни, однако при виде этой ухмылки и пустого взгляда водянисто-голубых глаз все в нем взбунтовалось.
– Паспорт есть? – рыкнул он, опуская руку в перчатке на открытое окно автомобиля и пристально глядя на Перри сверху вниз.
– Да на что мне паспорт? – удивился Перри. – У меня есть водительское удостоверение… подойдет?
О’Тул протянул руку.
Перри дал ему удостоверение, обошедшееся в четыре сотни долларов, – недешевый клочок бумаги, но он того стоил. Отпечаток указательного пальца правой руки был мастерски изменен, а на подобное усовершенствование денег не жалко.
– С какой целью прибыли?
– Как следует поесть, поиграть и повеселиться с девчонками, – сказал Перри, засмеявшись. – Я в отпуске, приятель… и видит бог, я себя отпущу на свободу!
О’Тул продолжал сверлить его взглядом, но удостоверение вернул. А Джексон, второй патрульный, увидев, какой огромный затор вызвали расспросы О’Тула, брюзгливо произнес:
– Слушай, Фред, я тебя умоляю, там очередь из этих паршивцев на целую милю.
О’Тул отступил назад и махнул Перри, чтобы проезжал. Улыбка Перри сделалась еще шире, нога вжала в пол педаль газа, и «катласс» набрал скорость.
Ага, получилось, подумал он, шлепнув по кнопке радиоприемника. Он одурачил этих олухов, а значит… «Встречай, Парадиз-Сити, я еду!»
Вашингтону Смиту пришлось добираться до Парадиз-Сити с особыми предосторожностями. Негров здесь не жаловали, какими бы респектабельными они ни были, а Вашингтон Смит в данный момент был далек от респектабельности. Всего две недели назад его выпустили из тюрьмы. Его преступление заключалось в том, что он избил двух полицейских, загнавших его в уличный тупик и собиравшихся покуражиться над ним. Ему хватило глупости участвовать в тот день в митинге за право голоса для всех. Митинг был безжалостно разогнан, протестанты разбежались, и поскольку Вэш – так его звали друзья – был маленьким и худым, два здоровенных копа погнались за ним, чтобы как следует почесать кулаки. Вот только Вэш был участником турнира «Золотые перчатки»[1] в полусреднем весе[2]. Вместо того чтобы безропотно принять побои, он уложил обоих полицейских двумя красивыми хуками слева. Потом он побежал, но убежал не далеко. Пуля, попавшая в ногу, остановила его, а опустившаяся на голову дубинка лишила сознания. Он оттрубил восемь месяцев за сопротивление аресту и вышел из тюрьмы озлобленным и полным решимости отныне и впредь мстить всем белым.
Получив приглашение в Парадиз-Сити, он засомневался. Он спрашивал себя, не ловушка ли это? Письмо было коротким.
Наклевывается одна весьма прибыльная работа. Тебя рекомендовал Миш. Если тебя интересуют ОЧЕНЬ хорошие деньги, будь двадцатого февраля в десять вечера в ресторане «Черный краб». То, что лежит в конверте, – на дорогу. Полиция стережет все въезды в Парадиз-Сити. Будь осторожен. Спросишь мистера Людовика.
