Ф. Марз

КОТ РОБИНЗОН

Он чувствовал, что вода наполняет его уши, чувствовал страшный шум в голове и во рту отвратительный вкус. Потом что-то ударило его, и с инстинктом, свойственным его породе, он схватился за это "что-то" всеми своими когтями.

Раздался крик, треск, что-то взлетело к лунному небу, - и он остался один на лоне взволнованных вод. Он и стул, за который он отчаянно цеплялся.

Через некоторое время он вскарабкался выше и сел верхом на плясавший стул, а луна, выглянувшая на миг из-за облачной дымки, ярко осветила кота с плоской головой, прижатыми ушами и зелеными-презелеными глазами, злобно сверкавшими во мраке.

Пароход, его пароход, на котором он жил и где по-свойски расправлялся с крысами, - этот пароход исчез в несколько минут так бесследно, точно никогда его и не было.

Каким образом, почему? Этими вопросами кот не интересовался. Выражая свирепым ворчанием свое неудовольствие он напряженно прислушивался в то же время к слабому скрипу весел в уключинах, удалявшемуся в ночи, да, удалявшемуся, а не приближавшемуся.

На мгновение им овладела дикая мысль бросить все и плыть в ту сторону, откуда шел этот звук. Но врожденная осторожность кошачьей породы удержала его от этого безумного шага.

И он остался; он сидел, тесно прижавшись к деревянным ножкам стула и фыркая на соленую воду, брызги которой попадали ему в глаза.

Он мог и умел ждать с тем изумительным кошачьим, превосходящим всякое воображение терпением, которое всосал с молоком матери.

Внезапно стул перестал плясать, подскочил, закачался из стороны в сторону, дернулся вперед и сел на мель с таким толчком, что кота подбросило высоко в воздух, и он птицей перелетел далеко на берег.

Как он упал, так и лежал, не шевелясь, распластавшись на песке и ожидая, в каком новом образе смерть налетит на него из мрака ночи.

Следующая волна едва-едва докатилась до него, но он все же отполз подальше, отряхивая лапы со всей своей природной ненавистью к воде, словно сам давным-давно не промок насквозь.

Потом кот ощупал себя, чтобы убедиться, целы ли все кости, и сгинул, исчез, испарился как дым.

Но он ушел недалеко. Первая ямка повыше на берегу, под кустиком остролистой травы, послужила ему убежищем. Там, укрытый от гадкого ветра, он свернулся клубком и стал ждать рассвета, то чутко дремля, то стараясь очистить свой мех от приставшего к нему смолистого вещества.

Рассвет наступил наконец, и наш кот - великолепный полосатый Робинзон - отправился вверх по берегу исследовать местность, куда его закинуло кораблекрушение.

Он нашел песок и колючую траву, песок и камни, песок и ветер. Больше ничего. В ложбинах между холмами он ничего не видел, кроме быстро несущихся по небу серых туч. А на гребнях холмов он вообще ничего не мог видеть из-за туч песка. Песок засыпал ему глаза, забирался в рот и прилипал к его меху, еще не вполне освободившемуся от смолистого вещества, которое, вероятно, попало в воду с тонущего парохода.

Он тихо ворчал, стараясь очиститься.

Наконец песчаные холмы кончились. За ними начиналось болото, мокрое и пустынное.

Кот Робинзон внимательно поглядел вперед через болото - вода, больше ничего. Он повернулся и посмотрел на восток, и там он увидел мерцающий блеск воды под лучами восходящего солнца. Тогда он посмотрел на запад, где на горизонте последние тени ночи убегали от победоносного дневного света. Но и там он не увидел ничего утешительного.

Он был, очевидно, на острове, ему не от кого было ждать помощи и не на кого было надеяться, кроме как на самого себя.

Покончив с обзором, кот Робинзон медленно пошел на восток вдоль края болота, пока не дошел до маленькой бухты, окаймленной мягким мокрым песком и населенной только одним кроликом, который немедленно обратился в бегство.

На кролика кот не обратил внимания. Но зато большой деревянный сарай на берегу сразу заинтересовал его, и к этому сараю он поспешил.

Рядом с сараем лежала большая лодка, перевернутая вверх дном и прикрытая брезентом. Самый же сарай был крыт крышей из оцинкованного железа, а стены отличались той солидностью, которая характеризует казенные и железнодорожные постройки.

Это был действительно таможенный пост, наблюдательная станция. Но нюх безошибочно сказал коту, что уже очень давно здесь не было ни одного человека.

Он решил обойти сарай кругом, но едва обогнул первый угол, как что-то заставило его остановиться и "застыть", застыть так моментально, словно его оглушило молнией.

Прямо перед собой он увидел пару других кошачьих глаз. Эти глаза принадлежали кошке, которая шла навстречу. Обе кошки чуть не наскочили друг на друга и обе фыркнули и окаменели одновременно. Можно было подумать, что они решили больше не двигаться с места. Молчание между ними стало напряженным, как туго натянутый канат. А раздражающие крики чаек наверху да тихий непрерывный рокот моря еще более подчеркивали эту напряженную тишину.

Ни кот, ни кошка не знали, зачем они явились сюда. Но в глазах кошки был какой-то странный огонек, который не понравился потерпевшему крушение Робинзону. Поэтому, когда она выпустила когти и дважды покусилась ими оцарапать его морду, он только стремительно откинул голову на миллиметр, чтобы показать, что он начеку и не зевает. А когда она без всякой видимой причины вдруг прыгнула на него, злобно ворча, он оказался на метр дальше - только и всего.

Это произошло три раза, и все три раза Робинзон менял место так стремительно, точно вовсе и не двигался с места. Можно было подумать, что он не живой кот. И его мертвое молчание еще усиливало это впечатление.

Разумеется, будь перед ним кот, а не кошка, события приняли бы иной оборот. От кота он не потерпел бы без сдачи такой обиды. Но перед ним была представительница прекрасного пола, и он ограничился пассивной самозащитой.

После трех неудачных атак кошка убежала, опустив нос к самой земле, точно разнюхивая и отыскивая что-то.

В продолжение следующего часа кот Робинзон несколько раз видел ее; она продолжала деловито обнюхивать землю, словно обреченная вечно искать что-то.

К этому времени он почувствовал голод и мучительную жажду. Он рыскал по острову, стараясь найти воду, но напрасно. Он всегда возвращался через некоторое время к сараю и каждый раз находил там кошку. Это место было легко найти благодаря большому флюгеру, который без устали вертелся на своем шпице и скрипел глухо и заунывно.

Вдруг кот так же, как и кошка, беспокойно забегал с места на место, лихорадочно разнюхивая то тут, то там. Он постепенно возвращался к одной определенной стене сарая.

Оба они, кот и кошка, вероятно, чуяли воду; но его нюх был гораздо тоньше, чем ее, и он знал, что вода не снаружи, а внутри сарая.

В конце концов Робинзон попробовал вскарабкаться на стену. Потом попробовал прыгнуть на нее. Еще раз, еще раз. Все было напрасно. Всякий раз он падал обратно на землю, и только слышно было, как когти царапали гладкую стену.

Утомленный этими напрасными усилиями и терзаемый жаждой, он провел ночь как в кошмаре, среди дикого воя ветра, рева волн и безумных криков страшной кошки, которая бродила как помешанная по пустынному берегу этого забытого островка.

Кот Робинзон ворчал на нее, прикорнув в ямке среди травы, где он был защищен от ветра; в конце концов он задремал, довольный тем, что кошка, очевидно, не знает в точности, где он находится.

Обыкновенных кошек, ведущих себя, как подобает добропорядочным представительницам кошачьей породы, он понимал и умел с ними обращаться. Эту же сумасшедшую, с глазами, каких он никогда в жизни не видал, он не понимал и горячо желал никогда ее не увидеть. Кто знает, на что способна кошка с такими глазами? Откуда она явилась и зачем она здесь? Этими вопросами он не задавался, -достаточно было самого факта.