– Чего нос воротишь, – обиделся Сапрыкин, – кофе я хорошо варю.

Мирослава кофе не любила, но все-таки решила попробовать. Он и впрямь был хорош.

– Хоть что-то умеешь делать на отлично, – сказала она.

– А то! – Сапрыкин расправил плечи и выпятил грудь.

Когда кофе был допит, а чашки вымыты, Волгина сказала:

– А теперь давай с тобой поговорим о дружке твоем, Константине Шиловском.

– А чего о нем говорить, – фыркнул Сапрыкин, – Коська того, – он картинно сложил руки на груди и закатил глаза, – сыграл в ящик.

– А ты, я вижу, не очень-то о нем и печалишься.

– А чего мне о нем печалится, я ему не мать родная, не отец.

– Друг все же.

– Скажешь тоже друг, – усмехнулся он, – так, отрывались вместе в клубешниках.

– И все-таки живой был человек.

– Вот именно был! Да и сам Коська никого особенно не жалел.

– Вот как?

– А чего удивляешься? Все теперь так! Каждый за себя. Это раньше, вон дед все тарахтит – один за всех. Какой там один за всех, о своей шкуре надо думать.

– Так ты, Леня, и о своей не очень-то думаешь.

– Чего это я не думаю? – ощетинился Сапрыкин.

– Ну, как же, нигде не учишься, не работаешь, ведешь паразитический образ жизни на деньги отца.

– Вот только не надо мне этого ля-ля. Тоже выискалась тут моралистка!

– У тебя даже инстинкт самосохранения отсутствует.

– Какой еще такой инстинкт?!

– Ну и темная же ты личность, Леонид.

– Чего это темная? – обиделся он. – Инстинкт я понимаю. Мой инстинкт хорошо оторваться, выпить, закусить, потрахаться.

– Точно паразит, – констатировала она.

– Но-но! Я свободная личность! И никому не позволю себя оскорблять!

– А что ты будешь делать, когда не станет твоего отца?

– Как это не станет? – искренне удивился Сапрыкин. – Куда же он, по-твоему, денется?

– Твой отец не Кощей бессмертный…

– Это точно, – рассмеялся Сапрыкин, – но если даже папаша склеит ласты, деньги-то его останутся.

– Надолго ли тебе их хватит, – с сомнением проговорила Мирослава.

– Это уж мое дело, – пробурчал он.

– Ты прав. Поэтому вернемся к Константину.

– Да сдался он тебе! Чего к нему ворачиваться, помер Костик, и точка.

– До точки ой как еще далеко.

– Почему это?

– Следствию неизвестно, кто убил Константина Шиловского. А тебе?

– А что мне-то?

– Ты знаешь, кто его убил?

– Совсем сбрендила! Это все потому, что ты пиво по утрам не пьешь и водишься с каким-то Кантом.

– Он умер.

– Кто?

– Кант. В восемнадцатом веке.

– Ничего себе! А ты все поминаешь его. Забыть давно пора.

– Не у всех же такая короткая память.

– На чью это память ты намекаешь?

– Не намекаю, а говорю о твоей памяти.

– Все, что мне надо, я помню.

– Тогда вспомни тот вечер, когда вы тусили вчетвером, а потом Константин исчез из клуба.

– Во-первых, тусили мы всемером, с нами еще девчонки были, а во‐вторых, я за Костиком не следил. Он вообще неуемный был и каждый вечер подцеплял новую телку и с ней куда-то уматывал.

– Куда?

– Откуда я знаю? Я ж ему не охранник.

– А у Константина вообще была охрана?

– Не было. На фиг она ему?

– Его могли украсть и потребовать у отца выкуп.

– Пусть об этом голова болит у его папашки.

– Отболела уже.

– Что отболело?

– Голова у Шиловского-старшего.

– А, ну да.

– Ты не заметил, когда именно Константин ушел из клуба?

– Я же уже говорил, что не следил за ним!

– А с какой девушкой он общался в тот вечер?

– Сначала с нашими девчонками. Потом вроде с какой-то чернявой, потом с рыжей, потом с блондинкой. Вот! Точно! Вспомнил!

– Что вспомнил?

– С блондинкой он куда-то исчезал. Его еще пацаны спрашивали, как она.

– В смысле?

– В смысле, что, скорее всего, он ее в туалете трахнул.

– Так, – проговорила Мирослава невозмутимо, – а потом куда делась эта блондинка?

– Она потом с Филькой хороводилась. И он вроде тоже хотел с ней оторваться, но у него облом вышел.

– Откуда это известно?

– Филипп ругался сильно.

– Ага. И куда девушка делась потом? Вернулась к Константину?

– Нет, к Коське она не вернулась. Скорее всего, ушла домой.

– И Константин остался один?

– Нет, Коська не мог один оставаться.

– А с кем?

– Не помню, – признался он, – я тогда уже сильно пьяный был.

– Как же ты добрался домой?

– Шофер довез.

– Такси?

– Нет, – замотал он головой, удивляясь ее непонятливости, – мой шофер, личный. Мне батя его специально выделил, чтобы он меня домой доставлял.

– А у Константина был шофер?

– Нет, зачем ему, он так, как я, не напивается.

– А где сейчас ваш шофер?

– Дома, где же ему быть, – повел плечами Сапрыкин, – отоспится и вечером приедет.

– Где твой телефон?

– Откуда я знаю!

– А номер помнишь?

– Ну, помню.

– Говори!

Он продиктовал номер, телефон зазвенел, и они пошли на его звук. Телефон оказался в спальне.

– Так я и знал, – сказал Сапрыкин, – ты с самого начала хотела затащить меня в постель! Но ничего у тебя не выйдет! Я не такой!

– В смысле, голубой? – улыбнулась Мирослава.

– Типун тебе на язык! Просто после пьянки-гулянки я…

– Импотент, понятно. – Она сунула ему в руки телефон. – Звони!

– Кому? – удивился он.

– Шоферу своему.

– Зачем?

– За надом!

– Так он спит!

– Разбудишь.

Сапрыкин замялся.

– Звони, или поедем в отделение, – решила припугнуть его она.

– В полицию, что ли? – встрепенулся он.

– Ну, не в клуб же!

Сапрыкин взял телефон и набрал номер водителя, дождался, пока он ответит, и велел:

– Приезжай ко мне срочно!

Водитель, вероятно, тоже хотел выяснить, за какой такой надобностью ему приезжать к шефу в столь раннее время, но Сапрыкин бросил: «Быстро, я сказал» и отключился. Обернувшись к Мирославе, он недовольно пробурчал:

– Сейчас примчится.

– Прекрасно.

– А мне что делать?

– Думать о смысле жизни.

– О чем о чем? – удивился он.

– О том, что «жизнь надо прожить так, чтобы не было мучительно больно за бесцельно прожитые годы».

– Это че, ты сейчас придумала?

– Нет, это сказал писатель Николай Островский.

– Фу-ты ну-ты, то философ, то писатель, с тобой не соскучишься. Лучше я пойду, посплю. Ты сама Пашке дверь открой. А когда уходить будете, пусть Пашка дверь своим ключом закроет.

– А что, у водителя есть ключ?

– А как же? – всплеснул руками Сапрыкин. – А если я, вздремнувши с устатку, и звонков не слышу, как он ко мне войдет?!

– Иди уже! – отмахнулась от него, как от надоедливой мухи, Мирослава.

– Вот правильно умные люди говорят, что бабу на свою жилплощадь ни в коем разе пускать нельзя, тут же начинает командовать.

Мирослава бросила на него такой уничижительный взгляд, что он сразу поспешил уйти, бормоча на ходу:

– Да ухожу же я уже, ухожу.

Мирослава подошла к окну и стала смотреть вниз. Через двадцать минут подъехала «Мицубиси». Морис к этому времени уже отвез свой «БМВ» на небольшую стоянку в трех шагах от дома.

Из «Мицубиси» выбрался парень атлетического сложения лет двадцати восьми. Его плотную фигуру обтягивал темный, хорошо сшитый костюм. Он поднял голову и посмотрел вверх, но Мирослава в это время уже отошла от окна и встала там, где водитель снизу заметить ее не мог. Потом она вышла в прихожую и услышала, как он поднимается по лестнице. Дождалась, когда он позвонит, и открыла дверь.

– Вы кто? – спросил водитель.

– Мирослава.

– А, очередная, – процедил он. – Где хозяин?

– В квартире.

– Знамо дело, что не на улице, – хмыкнул Павел.

– Вы проходите на кухню.

– Смотри, какая вежливая. – Он посмотрел на Мирославу с интересом и, поморгав, протянул: – Что-то я таких у Лени не встречал.

– А сегодня встретили, садитесь. – Она развернула перед ним свое удостоверение.