Original title: L’Aube sera grandiose

© Éditions Gallimard Jeunesse, 2017

© Издание на русском языке. ООО «Издательский дом «КомпасГид», 2019

Эта история началась здесь – сразу после развилки на Сен-Совер и Бомон, на дороге местного значения, которая ведёт через возвышенность. Стоял июнь, дело близилось к ночи. Машина с включёнными фарами сбавила скорость, съехала с шоссе, свернула в лес и покатила в сторону озера по туннелю из веток.

Этот старый немецкий драндулет загрязнял атмосферу с конца прошлого века, и девушке, сидевшей на заднем сиденье, было за него стыдно.

Девушку звали Нин, на следующей неделе ей исполнялось шестнадцать, и, судя по счётчику, она молчала уже пятьсот километров. Она смотрела в окно на уродливые кусты и жалела, что не набралась храбрости и не выпрыгнула прямо на ходу, пока машина ещё ехала по городу. Потому что сейчас, вот в это самое время, если бы мать её не похитила, она бы дома, в Париже, готовилась к праздничному вечеру.

Понятное дело, сначала она орала:

– Так нечестно! Несправедливо! Там будет весь класс, весь лицей, вообще ВСЕ!

Дальше шёл список имён (Марго, Бене, Изель, Артур, Сами, Ким, Мануэла), услышав который, мать просто обязана была развернуться и поехать обратно. Однако ни крики, ни уговоры не помогли. Пока Нин всё это кричала, машина уже выкатила на трассу: прощай, Париж, прощай, праздник.

Нин забралась с ногами на сиденье – подальше от матери – и вцепилась в телефон. Она буквально клокотала от злости. Титания просто двинулась. Думает только о себе, как всегда. Даже не сказала, куда они вообще тащатся на ночь глядя! И когда вернутся обратно!

Интересно, можно ли подать на собственную мать в суд за похищение?

Нин даже не успела высушить голову после бассейна, и капли хлорированной воды падали на экран телефона вперемешку со слезами.

Но километр за километром волосы постепенно высыхали.

Глаза – тоже.

Потом телефон разрядился.

И Нин стала смотреть в окно.

Очень хотелось есть.

Титания Карельман, одной рукой придерживая руль, петляла между выбоин лесной дороги. Ветки хлестали кузов. Она вдруг сообразила, что не взяла с собой ничего, чтобы расчистить эту чёртову тропинку. Ни лопаты, ни садовых ножниц. Оставалось только скрестить пальцы и надеяться, что дорогу ничем не завалило и они смогут пробраться к озеру.

Днём, забрасывая в багажник две дорожные сумки и отправляясь за дочерью в бассейн, Титания сомневалась, не совершает ли очередную ошибку. За пятьдесят лет этих ошибок у неё накопился уже целый воз. И единственная из них, о которой она не жалела, была Нин. Теперь, когда они уже почти приехали, Титания уверяла себя, что поступила правильно.

Хотя, конечно, Нин злилась из-за праздника, на который собиралась. Ну да ничего. Сейчас не время для праздника. Время для правды. И правда ждёт их в конце этой непроходимой дороги.

Титания покрутила ручку приёмника. Поймала было прогноз погоды, но сигнал тут же пропал, превратившись в сплошной треск. До этой точки мира даже в двадцать первом веке не дотягивается ни одна сеть. Никаким радиоволнам не под силу прорваться сквозь ночь и густые деревья. В общем, всё точно так же, как и в тот раз (целую вечность назад), когда Титания приезжала сюда вместе с собственной матерью.

– Я есть хочу, – раздалось с заднего сиденья.

Какое облегчение услышать дочь после стольких часов упрямого молчания!

– Чем мы будем ужинать? – недовольно спросила Нин. – Ты, конечно же, об этом не подумала.

Через лобовое стекло, облепленное разбившимися насекомыми, Титания угадала за глухой стеной деревьев бездну озера. Луна, отражаясь в воде, распадалась на тысячу сверкающих островков. Уже можно было разглядеть деревянный понтон, тянувшийся вдоль берега. Фастфуда в этих краях точно не найдёшь.

Титания была верна клятве и никогда не рассказывала о лесном доме никому, даже дочери. Только позволила себе такую игру: уже пятнадцать лет в каждой книге, которую она писала, кто-нибудь из персонажей рано или поздно упоминал дом в лесу. В последний раз это было в «Кровавом деле»: на странице 302 лейтенант Шпигель, изнурённый долгой погоней, говорит напарнику: «Уехать бы на пару дней в домик где-нибудь в чаще леса! Всё бы за это отдал, даже мою коллекцию аккордеонов».

– Я тоже голодна, – призналась Титания. – И знаешь, чего бы мне сейчас хотелось?

Она посмотрела в зеркало заднего вида.

Это был их тайный код. Нин понимала, что её ответ (если она выберет правильный) будет означать окончание войны.

– Ну? Знаешь, чего бы мне хотелось? – осторожно повторила Титания.

Нин немного поёрзала и наконец вздохнула.

– Супа из тапиоки?[1]

Напряжение тут же спало – по салону будто пронеслась волна тёплого воздуха.

– Именно, – ответила Титания. – Супа из тапиоки. А ещё тар…

– Тартинок-с-тунцом-и-помидорами-и-перчёных-сухариков, – скороговоркой договорила Нин.

Это была первая улыбка, которой они обменялись с тех пор, как пять часов назад смерчем развернулись посреди бульвара Брюн.

«Уф», – мысленно выдохнула Титания, выезжая на последнюю петлю лесной дороги.

Вскоре она остановила машину; колёса легко затормозили и мягко упёрлись в невысокий бордюр.

– Приехали, зайчонок.

Нин прищурилась, пытаясь разглядеть, куда именно они приехали. Вокруг было темно, как в пещере.

– Не знаю, позаботился ли Окто о супе из тапиоки и перчёных сухариках, но чего-нибудь мы точно поедим.

– Где мы? – спросила Нин. – И что за Окто?

Титания выполняла последний манёвр, чтобы поровнее припарковать своё корыто. Свет фар метался по темноте, пока наконец не остановился на дощатом фасаде, на котором шелушились слои старой краски.

Ей бросился в глаза кронштейн на углу дома: Роз-Эме прибила его когда-то, чтобы повесить колокольчик. Никакого колокольчика на нём не было уже лет сто.

– Я давно сюда не приезжала. Надеюсь, сухие дрова тут найдутся.

Она заглушила мотор, немного обеспокоенная, что поблизости не видно другой машины. Может, Окто припарковался подальше, под ивами?

– Ничего не понимаю. Чей это дом? – продолжала допытываться Нин. – Мы же не собираемся здесь ночевать?

Титания открыла дверь, и в нос ударило влажным запахом ила. На этой высоте в любое время года ночи всегда холодные.

– Мам, кто такой Окто?

Титания Карельман выбралась из машины. Она не рассказывала дочери об Окто. Она о нём вообще никогда никому не рассказывала.

Она уже восемнадцать лет, семь месяцев и девятнадцать дней не видела своего брата.

Впервые порог этого лесного домика Титания переступила ещё в двадцатом веке, и лет ей было тогда приблизительно столько же, сколько сейчас Нин. Роз-Эме, стоя перед дверью, потрясала связкой ключей.

– Это наш дом, – говорила она детям. – Здесь мы сможем укрыться. Кроме нас четверых, никто не должен знать о нём, ясно?

Роз-Эме велела им поклясться, а потом показала тайник: железный ящик под одной из досок на полу террасы. Непреложное правило: кто уходит последним, кладёт ключи обратно в ящик.

– Ключи на месте, – констатировала Титания, отодвинув покосившуюся крышку.

Несколько ночных мотыльков ошалело бросились на свет телефона. Она закрыла ящик и ударом каблука вернула доску на место.

У неё за спиной Нин в коротких шортах и футболке стучала зубами от холода. Сложив руки на груди, девушка смотрела в сторону загадочного озера, которое плескалось совсем рядом. С тех пор, как они вышли из машины, Нин решила больше не злиться и ни о чём не спрашивать. Праздник в лицее уже начался, и теперь они даже к концу не успеют, это ясно. А ответы на свои вопросы она всё равно получит не раньше, чем мать решит, что настало время. Она всегда диктует правила и задаёт темп истории. Не зря ведь журналисты прозвали её Феей саспенса[2].