С того момента, когда я в последний раз была в офисе, многое изменилось. Во-первых, у меня появился ребенок, и я все еще была не уверена, как сочетать родительство с фрилансом, не говоря уже о полной занятости в офисе, где надо было работать с девяти до пяти и еще тратить время на дорогу. Моей работой можно было заниматься исключительно в столице, Легомен тоже по большей части работал в Лондоне, так что селиться следовало поблизости. Многие мои друзья пятьдесят недель в год добираются до работы и с работы и не жалуются. Но подозреваю, они сделаны из более прочного материала, чем я.

Три года я училась, как быть счастливой, меняя баланс работы и жизни. Благодаря этому я стала эффективной, платежеспособной и сохранила здравый рассудок (святая троица). Должна ли я рисковать всем этим, чтобы тратить несколько часов в день на поездки в электричке? Или нужно тратить все заработанное, чтобы запихнуть сына в детский сад на шестьдесят часов в неделю? В Лондоне можно работать с неполной занятостью, но такие горшки с золотом можно найти на конце только самой редкой радуги. Я знаю нескольких фрилансеров, выбравших этот путь, но всегда считала, что они гораздо смелее меня и мне никогда такой не стать. Кроме того, у них стальные яйца. Каким же должен стать следующий этап моей карьеры? Мне нужен профессиональный совет и качественные теории перемен, чтобы получить максимум возможного.

Один мой друг недавно лишился работы и столкнулся с той же дилеммой. Десять лет назад он заключил фаустовскую сделку, пожертвовав такими роскошествами, как сон и общение с друзьями, ради карьеры, и теперь пребывал в ярости, потому что дьявол свою часть сделки не выполнил.

– Все прекрасно! – твердил он всем, кто спрашивал, и многим, кто не спрашивал, что он собирается делать дальше.

Все это время он то испытывал прилив энергии, примеряясь к новым ролям, то оплакивал свою прежнюю жизнь и роскошные обеды.

– Но ты же ненавидел своего начальника, – напоминала я ему, когда он звонил после утомительного дня, занятого просмотром телевизора и стенаниями. – Тебя трясло от его слов «увидимся в следующий вторник», и приходилось воровать канцтовары, чтобы хоть как-то отплатить ему.

– Верно, – тяжело вздыхал приятель. – Но, по крайней мере, я знал, что делать в понедельник утром.

Вообще-то была уже среда, но, оставшись без работы, он перестал обращать внимание на дни недели. Впрочем, так было не всегда. Раньше он пользовался маленькими круглыми стикерами из магазина канцтоваров. Красным он отмечал в календаре жуткие дни, желтыми – дни, «способные сокрушить душу», а зелеными – «нормальные». К концу прошлого года стена его кабинета напоминала взрыв с картины Лихтенштейна.

Я старалась говорить что-то полезное и мотивирующее: «А ты знал, что в среднем британцы за время трудовой жизни трижды остаются без работы? Ты еще отстаешь от графика…» Или «По статистике, люди меняют работу каждые шесть лет и за свою жизнь успевают сменить десять-одиннадцать мест…». Впрочем, моя библиотека фактов не очень-то хорошо справлялась с его болью. Поэтому я твердила ему, что скоро он обязательно найдет себе новую работу, а это всегда хорошо.

– Я прочитала, что на новой работе люди прикладывают больше усилий, лучше одеваются и даже чаще улыбаются.

Молчание собеседника я восприняла как проявление интереса, словно он мысленно сказал мне: «Как здорово! Я этого не знал! Расскажи мне больше!»

– Улыбка делает нас счастливее, даже если она фальшивая. В хорошем настроении мы работаем на 12 процентов эффективнее – так показывает исследование университета в Уорвике.

Моим друзьям крупно повезло – я частенько делилась с ними тем, что узнала за три года изучения феномена счастья.

– Новая работа, – продолжала я, – делает нас более эффективными, наш настрой улучшается, мы становимся более энергичными.

Никакие исследования моих слов не подтверждали, но я была уверена, что скоро такие данные появятся.

– Так что прыжок в карьере – это лучшее, что могло с тобой случиться!

Я почти поверила себе, но приятель на это не купился. В его словах звучал полный нигилизм.

– А какой смысл? – сказал он, и я услышала хруст печенья. Прожевав, он добавил: – Я найду новую работу, а потом все пойдет псу под хвост. Меня уволят, я сам захочу уйти или вовсе умру…

Да, настроить его позитивно было нелегко… Он вспомнил нашу общую подругу, которая нашла новое место с приличной зарплатой, но жаловалась, что работа слишком «механическая».

В Facebook я недавно прочитала ее статус: «Хуже некуда. Вечные перемены. Тоска. Четвертая работа за четыре года. Хоть бы что-нибудь случилось, чтобы работа стала интереснее…» Похоже, работа ей явно не нравится. Ей тридцать три года, она квалифицированный работник, но платят ей мало. Она не хочет уходить, хотя это тупик. И она не одинока. Недавний опрос, проведенный организацией Гэллапа, показал, что 63 процента мировой рабочей силы не удовлетворены своей работой. Исследование, опубликованное в Journal of Occupational Psychology, показало, что люди от тридцати до сорока лет не удовлетворены работой в наибольшей степени. Когда мы только начинаем карьеру, у нас горят глаза, хвост ходит ходуном – и мы страшно наивны. После тридцати мы понимаем, что все не так, как нам казалось. Но по карьерному пути мы зашли уже достаточно далеко, и нам кажется, что менять что-то уже поздно. «Лучше добиться успеха в этой профессии, потому что теперь мне все равно не стать врачом/адвокатом/ветеринаром/королевой». А еще мы понимаем, что нас ждет почти сорок лет работы, – и эта перспектива удручает многих.

Впрочем, и в другом возрасте нам нелегко. Двадцатилетние сталкиваются с отсутствием работы. Им трудно найти занятие по душе. Те, кому за сорок, изнемогают под грузом ответственности за близких и финансовых обязательств. Те, кому за шестьдесят, думают о пенсии, об утрате «цели» жизни, да и пенсия обычно бывает не слишком-то велика. В общем, удивительно, что карьерный кризис мы не переживаем в каждом десятилетии своей жизни.

Моя подруга винит в своих несчастьях нового начальника. Исследование, проведенное Harvard Business Review, показало, что «плохой начальник» – основная причина нашего несчастья на работе. Подруге явно нужно было развеяться, и я предложила встретиться, когда буду в Лондоне. Может быть, мне удастся ее развеселить. Когда мы все вместе встретились в баре, недавно потерявший работу приятель пришел в чистой рубашке и начищенных ботинках. Естественно, разговор зашел об Идиоте-начальнике (официальный титул).

– Я просто не могу уважать человека с таким произношением, – заявила подруга. – Мне кажется, что я попала в «Макдоналдс». – Она с отвращением потрясла головой и так энергично втянула свою водку с тоником через соломинку, что у нее провалились щеки. – А еще у него на джемперах вышито его имя!

Я засмеялась, и даже наш безработный приятель улыбнулся. Но подруга говорила серьезно:

– Честное слово! На всех джемперах! Я теперь знаю его второе имя!

– Надо же…

– Он полный идиот, а на совещаниях мы играем в «чертово бинго»!

– А что это такое? – спросил безработный приятель, встревоженный тем, что за пять недель, проведенных дома, отключился от профессионального жаргона.

– Не думаю, что «чертово бинго»… – начала я, но подруга меня перебила:

– А вчера он заявил мне, что «зажат между скалой и твердой скалой»!

– Да, не повезло ему…

– Да, – закатила глаза подруга. – А сегодня он сказал, что конкуренты – «это волки в акульих шкурах»!

– Что? – даже безработного приятеля проняло. – Ужасная маскировка!

– А ты точно не хочешь уволиться? – спросила я.

– Я хочу сказать, что акула такая же страшная, как волк. А то и страшнее, – безработный приятель не собирался отступать от темы.

– Не понимаю, почему уходить должна я. – Подруга с такой силой втянула воздух через соломинку, что лед в ее бокале зазвенел.

– По-моему, у тебя пусто…