- Будешь! Еще как будешь, можешь даже не сомневаться! Видите ли, сэр, - снова реплика была обращена к Лиаму, который стоял, как каменное изваяние, не сводя осуждающего взгляда с Луи, - мистер Блэкроуд, отец пострадавшего, вернулся домой, где и застал своего сына с этим… Мерзавцем! Его ведь всего семнадцать лет! Отличный паренек, да только… Думаю, травма у него теперь психическая на всю жизнь останется. Вы знаете, перед судом все равны: что лорд, что просто крестьянин. Но Ваш брат! – Робертсон поднял кривой палец вверх, словно священник на проповеди, - перешел все границы человеческой морали и долга. Это же надо, опуститься до такого греха…

- Вы ведь ничего не знаете!

- Зато ты знаешь слишком много. Вот и поделишься завтра с нами на суде. Будет очень интересно послушать. Мистер Пейн, - тут вступил второй полицейский, который до этого придерживал пистолет, прикрепленный к ремню, - мы вынуждены увести мистера Томлинсона к нам, в полицеский участок, до судебного процесса. Мы вынуждены провести его уже завтра. Обычно так дела не делаются, но отец мальчишки – не последний человек в этом городе. Видели, как он хорошо над ним поработал? Подними голову, Томлинсон! Забудь теперь о том, что ты лорд. Покажи брату, что ты получил в ответ за свою любовь, - полицейский жестоко засмеялся, схватил Луи за волосы и приподнял его голову. Лиам опустил глаза. Он не мог смотреть на избитое лицо брата, на его измученные глаза. Боже, до чего он дошел…

- Прекратите, не надо, - Лиам выставил вперед руку, - так значит… Вы должна его увести?

- Радуйтесь, что мы вовремя подоспели, - ответил Робертсон, снова грубо хватая Луи за плечо, - когда мы ворвались в дом, из которого доносились невыносимые крики, на секунду нам показалось, что мы уже опоздали. Отец, старший Блэкроуд, готов был убить Вашего брата прямо на месте. А он, видите ли, даже не отбивался! Хороша была картина, скажу я Вам. Почтенный мистер Блэкроуд избивает одного из сыновей лорда Стайлса, орет благим матом, а сын его забился в угол и верещит. «Папа, папа, не надо! Ты же убьешь его!» Неужели ты, дьяволово отродье, не чувствуешь угрызений совести? В Ад бы тебя до поскорее! А пока сидишь в камере, а завтра решим, что делать с тобой. Судить его будет сам судья Стенсон.

- Стенсон? Мне говорили, его нет в Йоркшире, - подозрительно сказал Лиам. Он хранил утопическое спокойствие, ни одна жилка не дрогнула на его лице. Вот только глаза… В них не было ничего. Словно со смертью отца и брата он потерял часть жизни. На висках у него выступили седые волосы. Это очень страшно, мистер Зейн – постареть в двадцать пять лет… Могу Вам сказать, что он никогда не будет улыбаться…

- Мистер Блэкроуд срочно отправил к нему своего поверенного, к утру он будет в суду. Поймите меня правильно, сэр, - Робертсон снова откашлялся, - это не просто преступление. Это нарушение законно Божьего. За такое по голове не по гладят. Простите, что нам пришлось сообщить эту новость Вам, но…

- Нет-нет, я понимаю. Спасибо, что сообщили. Я не знал.

- Ну, что, Томлинсон, пошли. Прощайся с этим домом надолго. Если сможете, - второй полицейский обернулся на пороге и встретился с каменными глазами Лиама, который буравил спину Луи взглядом, - если сможете, доставьте кое-какие вещи Вашего брата. А сегодня он пока посидит среди голых стен, подумает над своим поведением. До свидания, сэр. Приносим своим соболезнования.

- Подождите! – воскликнула Эрика, бросаясь к дверям. Полицейские остановились, Луи робко поднял на нее глаза. За секунду он успел взглядом попросить у нее прощения. О, но что это был за взгляд! Его словно тогда уже распяли…

- Да, мисс?

- А что… Что с ним теперь будет? Что ему… Грозит? – спросила Эрика, со страхом косясь на Лиама. Тот отошел в сторону, закрыл лицо руками и, в тот момент, когда над комнатой прогремел приговор, вздрогнул, и почувствовал, что пол стал уходить у него под ногами куда-то далеко…

- Как и всем, кто предался этому греху, - спокойно ответил Роберстон, - смертная казнь.

Комментарий к 22.

сегодня нет ни времени, ни вдохновения, но вот немного интриги. завтра обещаю большую главу с описанием суда, хо-хо

========== 23. ==========

Погода в день суда Луи была ужасной. С самого утра зарядил противный, слезный дождь, небо было темным, как грязное зеркало. Деревья гнулись к земле в молитвенных жестах, гонимые ветром. Я не выспался и у меня ужасно болела поясница.

Что я могу рассказать Вам о том дне, мистер Малик? Ничего хорошего, не смотрите на меня такими большими глазами. Иногда мне кажется, что я зря стал рассказывать Вам эту историю, слишком сильно она Вас взволновала, а ведь еще не совсем здоровы. Но, с Вашего позволения, я постараюсь закончить эту историю поскорее и менее драматично, чем она являлась на самом деле. Годы ожесточили мое сердце.

В зале суда собрались все жители Йоркшира. Еще вчера они готовы были петь дифирамбы таланту Луи, сегодня, еле сдерживаемые, готовы были наброситься на него и растерзать. Слух о преступлении лорда Томлинсона облетел весь Йоркшир в одночасье – Вы не знаете, как быстро здесь распространяются слухи, особенно те, что касаются знатных господ. Столько лет семейство Стайлсов казалось образцом для подражания, матери хотели, чтобы их сыновья были такими же талантливыми и прекрасными, как юные лорды. Но сейчас они в ужасе обнимали своих чад, ютились с ними на жестких судебных скамьях, и радовались, что за решеткой находился самый главный преступник – некогда такой любимый и почитаемый лорд Луи Томлинсон. Вы не знаете, но, когда люди долго возносят одного человека, они становятся жестоки в своей любви к нему. Вознося другую персону над собой, они начинают думать, что он действительно так морально и духовно высок, что любую оплошность приравнивают к измене Господу. Я много повидал на своем веку таких людей – ничего не представляющих из себя, но невообразимо жестоких по отношению к слабостям других людей. Узнав о преступлении лорда Томлинсона, гнев и негодование охватили Йоркшир. Как так. Отец и младший брат только отошли в мир иной, а он предался греху, да какому! Совратить юнца, юного мальчишку! Вы ведь знаете, что однополая любовь – это страшный, страшный грех, который карается наряду с убийствами и самоубийствами. Бог создал женщину и мужчину, а этот человек посмел пойти против Бога!

Судебный зал собрал тогда и богатых жителей и самый простой рабочий люд. О, как были жестоки их глаза, когда, заполняя залу, такую же унылую и убогую, как их собственные сердца, они смотрели на Луи, находившегося за решеткой! Они улыбались, скаля белоснежные зубы, смотря на того, кто теперь был не просто не выше их, а скатился в самую черную и помойную яму, из которой был только один выход, а именно – на плаху. Народ в Йоркшире отличался особой жестокостью. Мне кажется, во времена, когда существовали ведьмы, именно жители Йоркшира первыми хватали их за волосы и волокли на костер. Один работающий с фермы, отец троих детей, не удержался и плюнул в сторону Луи, назвав его богохульником. Он добавил, что Луи будет вечно, вечно гореть в Аду за свое злодеяние. Молодой лорд ничего не ответил. Он сидел, низко опустив голову, боясь встретиться с этими хищными взглядами. Руки его дрожали, он снова начал грызть ногти, как самый простой крестьянин. Ресницы его были мокры от слез, а глаза… Он словно уже видел свой смертный приговор…

Зала заполнялась людьми и все нарастающим гулом. Каждый имел, что высказать в сторону Луи. Он слышал общий поток голосов, среди которых явственно различались слова «Негодяй», « Подлец, «На плаху его!» «Он за это ответит» и прочие мерзостные ругательства.

Судья Стенсон, высокий, лысеющий, но не потерявший природного обаяния, мужчина, занял свое место за трибуной. Черная мантия его должна была успокоить собравшихся, но кто-то заметил, что Луи плачет, и новый гвалт эмоций поднялся с еще большим ожесточением.

Лиам и Эрика, которые находились позади всей публики, не могли спокойно смотреть на это. Гарри в суде не было.